После этого майриме улыбнулась и опустила голову, молча признавая, что я разгадал, кого должен благодарить за столь необходимую помощь. И я благодарил. Правда иногда появлялись злые мысли, а вспомнила ли хоть одна из тех, кто кричал о том, что любит, о том, что я на войне? Что может, нет ни то, что любимого варенья, а необходимого? Посмотрел бы я на них, окажись они вместо дворца в походном лагере!

А в этот раз, видимо из-за затянувшихся военных действий, помощь прислал отец. Дни сливались, я уже с трудом вспоминал, сколько недель прошло здесь, в крепости. Казалось, что та, другая жизнь без войны мне просто приснилась.

Очередной сигнал о начале вражеской атаки даже ничего не затронул внутри. Ну, в бой, ну ночь на дворе. Ну и что? Броню я даже не пытался призвать. Смысл, если она не откликалась?

Сегодня в атаку пошли димарийцы. Странное дело, последние месяцы они отсиживались за спинами северян.

Северяне вступили в бой на рассвете, правый фланг сразу прогнулся. Там стояло пополнение бессмертных. Те, кто на рубежах был раз или два. Их специально ставили в самые неудобные для атаки врага места, чтобы дать более выигрышную позицию и больший шанс выжить. Жалели, молодые же ещё. Забыли, что для северян это вызов!

Я повел ветеранов за собой. Старшины и мастера бессмертных, единственные, кто мог противостоять северянам, видимо, поэтому нас ещё и не смели. Сейчас мы пытались просто отстоять стены и дать возможность оттащить раненных за второй уровень стен. Внешние стены крепости за это время уже не раз переходили из рук в руки. Руки уже и не поднимались, клинок, словно стал тяжелее раза в три. А бой, как в насмешку, снова столкнул меня с Ярым.

– Хватит! – вдруг разнëсся над местом боя голос матушки Вали́. Откуда она появилась, я не понял, но она опустилась в шаге от северянина, закрывая собой молодого бессмертного, которого то ли ранил, то ли убил князь только что. – Остановите бойню! Разве есть в этом слава? Разве это дело для вашей силы? Посмотрите, кого вы губите, это же вчерашние дети! Позвольте воинам разойтись, дайте шанс выжить раненным. И вашим, и нашим... Разве твоё сердце тебе ничего не говорит, князь?

– Моё сердце? – лицо Ярого исказилось, словно от дикой, непередаваемой боли. – Когда-то у меня было сердце. Моя кровинка, моя светлая искорка, моя хрустальная снежинка. Не было в моей жизни другой радости! Всё, что было в душе светлого... Моё сердце давно молчит. Потому что мертво! Загублено! Вот такими, вчерашними детьми, которых ты просишь помиловать!

Князь и не говорил даже, а рычал, словно дикий зверь. Его голос был полон такой муки, что и слышать было страшно.

Валисандра резко поднялась и схватила Ярого за руку, глубоко вдохнув. Её глаза полыхнули пламенем, голос зазвучал глубже и звонче, раздаваясь, словно со всех сторон сразу.

– Боль страшной потери не залить местью всему миру! – с какой-то грустью говорила та, кого все привыкли считать лекаркой из бедного квартала. – Но ты рано приговорил свое сердце, князь. Твоя кровь жива, ещё тянется нить от пламени твоей жизни.

И в секунду все изменилось. Только очень старая и уставшая женщина оседала на кровавый снег. Я и князь одновременно попытались её поймать.

– Кто она? – спросил Ярый, глядя мне в глаза, словно пытался увидеть ответ, а не услышать.

– Дочь огня, выгорела во время боя за Мертихаят. – Ответил, что знал. – Сейчас целительница в бедных кварталах.

– Дочь огня, значит. Могла и увидеть... – задумался князь, отступая. – Забирай своих, оман. Пять дней север не поднимет меча. Достаточный срок, чтобы похоронить павших и оказать помощь раненным.

Князь развернулся и пошёл, махнув кому-то. Сквозь рëв рогов, отзывающих воинов, я расслышал его ворчание.

– Вот бабы! Даже на войну припруться и свои порядки наводят! Тьфу! – видно князь пытался скрыть собственную растерянность от слов матушки Вали́.

Я не стал ждать доказательств слов северянина, и сразу отдал приказ. Да и никто не сомневался. Если князь дал слово, то ни один из его воинов действительно не пойдёт против нас. Если конечно его никто не вынудит защищать свою жизнь. А таких идиотов в крепости на было.

Да и эта передышка была сродни глотку воздуха после глубокого ныряния. Впервые за очень долгое время я спал. Не дремал в ожидании сигнала, а именно спал. Димарийцев мы не опасались. Во-первых, мы их тоже очень сильно потрепали за ночь, а во-вторых, я был уверен, что только присутствие северян, удерживает Димария здесь.

Год почти беспрерывных боёв и ему дался не менее сложно, чем нам. Да у него и армия была не готова воевать в таких условиях. Солдаты шли в бой, а их колотило о холода.

Но временное перемирие, за которое мы должны были благодарить матушку Вали́, вдруг неожиданно было прервано. У стен крепости трубили северные рога. Я поспешил на передовую. И к своему удивлению увидел князя, стоящего одного у подножья крепостных стен.

– Князь? – не сдержал своего удивления я. – Каким ветром?

– Да вот зашёл за тобой, погулять отпросить. Или ты сегодня плохо кушал, и мамка из дома не выпустит? – съязвил Ярый. – Спускайся, давай. Слово есть.

Может кто и посчитал бы, что торопиться на эту встречу, было глупостью, и вообще, это надо себя не уважать, чтоб с врагом непонятные беседы вести. Но я точно знал, что для того, чтобы этот, ценящий своё слово, воин вот так пришёл на разговор, да ещё и с нами, кого объявил своими кровниками, должно было произойти что-то из ряда вон.

– Мы уходим. – Начал он, даже не дожидаясь, когда я подойду ближе. – Я воин, а не детоубийца. И по одну сторону с теми, кто считает для себя возможным с детьми воевать, север никогда не встанет. Я посчитал должным сам сказать.

Я не понял, к чему он завёл про детей, да, в крепости были новобранцы, но их к боям близко не подпускали. Ещё четырнадцати летних сопляков, едва оторвавшихся от мамкиной юбки, выводить в бой не хватало. Но видно князю это стало известно.

– И ещё... Передай своему львëнку, что его рык докатился до северных гор. – Как-то очень светло и по-доброму улыбнулся князь, произнося ещё более непонятную мне фразу.

Но у меня было, что сказать князю, и никто не мог угадать, будет ли еще одна возможность увидеть его так близко и не во время боя.

– Князь, я знаю, что в беде, коснувшейся твоей семьи, ты обвиняешь нас. Но род Марид-Нави, к той трагедии не причастен. И возможно, ты не примешь мои слова, но я хочу, чтоб ты услышал. Я готов оказать любую помощь в установлении виновных. И если смогу что-то ещё сделать, я сделаю! – произнося эти слова, я даже на самый мизер не лукавил.

Знать бы точно, что произошло и в чëм нас обвиняют, я сам бы голову свернул тому, кто навёл такую тень на империю.

– Я услышал. – Кивнул мне князь прежде, чем уйти.

На месте лагеря северян была пустота, мы выжидали ещё два дня, всё думали, что Димарий вновь погонит своих на стены, но не дождались. Лазутчики, что выходили за стену, никого не нашли. Пустой лагерь и следы отхода войск на сутки пути. Димарий уведомлять о своём уходе нужным не посчитал.

Оставив все запасы в крепости, и усиленный втрое против обычного гарнизон, я возвращался домой, после почти годового отсутствия.

Возвращался опять на корабле под знаком лари. Потому что хотел поговорить с матушкой Вали́, а она покидать раненных на время пути не собиралась.

– Вот что он имел в виду? – в который раз спрашивал я сам себя вслух.

– Вот докопался-то! Что ж ты прямо не спросил? А теперь сидит, покоя всем вокруг не даёт. – Ругалась на меня лекарка.

– У меня ощущение, что что-то плохое произошло, появилось, избавиться не могу. Но ведь если бы дома что-то произошло, то меня бы известили? – поделился я с ней.

– А это ощущение у тебя только-только появилось? – прищурилась Вали́. – Странно! А вот с тем, что известили бы, да ещё и сразу, тут даже не сомневайся! Майриме же всегда всё тебе сообщает!

И вот вроде слова говорит те, а интонация такая, словно насмешничает!