Еще чуть-чуть. Еще немного.

Толкаю массивные деревянные двери и наконец-то оказываюсь на улице.

И тут же опасливо оглядываюсь.

Вокруг меня много домов. Высоток и пятиэтажек. Я вижу их очертания. Фонарей нигде нет. На улице тихо. Вообще никаких звуков. «Рычащих» моторов машин нет. Людей нет. Животных нет. Но черви в моей груди просыпаются и начинают шевелиться. Что-то мне угрожает. Что-то, чего я пока не вижу. Не слышу. Не ощущаю присутствия. Но моих червяков не обмануть. От них не спрятаться. Они чувствуют то, что я не в силах.

Нужно бежать. Куда-нибудь.

К домам. Нужно спрятаться в домах.

Может, там есть люди?

Бегу так быстро, как только могу. А позади меня что-то есть. Я начинаю это ощущать. Оно смотрит мне вслед ровно до тех пор, пока массивные двери, открытые мной, не закрываются обратно.

Оно меня больше не видит, но мои черви не успокаиваются.

Что-то все еще мне угрожает.

Что-то, что я пока не вижу.

Что-то, что живет в этом странном, похожем на город месте…

В этой квартире-студии всегда темно. Свет никогда не загорается в потолочных лампах, лучи дневного солнца уже давно забыли путь в это странное помещение, внутри которого обитает не менее странный Человек. Нелюдимый и боязливый, он, вглядываясь в телевизор — единственный источник света в квартире — трясется от страха и вслушивается в разговор двух незнакомых ему людей, мелькающих на экране.

— Похож ли этот случай на тот, что произошел два года назад? — спрашивает женщина-ведущая у приглашенного в студию гостя.

Пальцы Человека впиваются в пульт до характерного треска дешевого пластика.

— Да, — отвечает гость, — определенно разрушение туннеля два года назад и вчерашний инцидент являются ярким примером того, что выделяемые из госбюджета деньги на строительство новых станций метрополитена идут не туда, куда надо. Мы говорим о закупке дешевых стройматериалов и привлечении к столь сложным работам непрофессионалов, что влечет за собой подобные трагедии и человеческие жертвы.

Женщина дотрагивается пальцами до своего уха — там у нее микрофон — и, кивая, доносит до зрителей полученную от кого-то информацию.

— По последним данным жертвами обрушения туннеля в столичном метро прошлым вечером достигло более трехсот человек. Данные о раненых продолжают поступать к нашим источникам, работающим на местах и в ближайших к месту трагедии больницах. Сейчас на своих экранах вы увидите номер телефона горячей линии…

Человек нажимает кнопку на пульте и экран телевизора, чуть помедлив, погасает. Комната полностью погружается во тьму.

— Они снова это сделали, — шепчет Человек, обхватывая руками голову. — Снова это сделали…

Он раскачивается из стороны в сторону, стараясь успокоить разбушевавшееся в груди сердце.

— Они придут за мной, — продолжает Человек, смотря в сторону входной двери. — Опять придут за мной… Начнут расспрашивать…

Человек прикусывает изнутри щеки и впадает в настоящее отчаяние.

— Надо уходить, — шепчет он, решаясь на побег. — Пока они не вспомнили обо мне, нужно уходить…

Бум. Бум. Бум.

Сердце в груди Человека замирает, и он с ужасом во взгляде смотрит на входную дверь. Со стороны общего коридора на нее обрушается град из сильных и громких ударов.

— Антон, — обращаются к нему из-за двери незваные гости, — давайте не будем привлекать внимание соседей и все усложнять. Мы знаем, что Вы дома.

Бум. Бум. Бум.

Человек складывает губы в трубочку и судорожно выдыхает.

Что же ему делать?

Путь к свободе через дверь закрыт. Другого нет — он живет на шестом этаже в двенадцатиэтажном здании. Прыгать вниз? Может и выживет, но далеко ли он убежит с переломанными ногами и спиной? И даже если убежит… Сколько ему придется бегать?

Пару дней?

Месяц?

Год?

Или всю оставшуюся жизнь?

Человек понимает, что сбежать от этих людей и от кошмаров, преследовавших его на протяжении последних двух лет можно только одним способом.

Он встает с пола и быстрым шагом направляется к своему тайнику. Человек уверен, его никто и никогда не найдет. Оторвав плинтус от стены, Человек рукой нащупывает в тайнике надежно упакованное сокровище, облегченно вздыхает и вставляет плинтус обратно.

Все будет хорошо, думает Человек.

Никто и никогда не найдет ключа от страшного подземелья, из которого ему посчастливилось выбраться живым.

Никто и никогда не узнает, что скрывается под Городом.

Никто и никогда не выпустит то, что там обитает, на свободу.

Человек подходит к окну и одергивает шторы. В квартиру просачивается бледно-розовый свет рассвета. Он открывает окно. Помещение наполняется свежим, прохладным воздухом. Крупицы пыли, поблескивая, кружат в воздухе.

Бум. Бум. Бум.

— Антон! — доносится из коридора уже грубее. — Последнее предупреждение!

Человек забирается на подоконник, в животе у него порхают бабочки, как пишут в любовных романах. Но это бабочки не Любви, а Страха. Человек шевелит пальцами на ногах, ощущая утреннюю прохладу. Вглядываясь в пробуждающийся от сна город, Человек улыбается.

Чисто.

Искренне.

Как прежде.

Человек поднимает глаза к небу, и его глаза начинают слезиться. От того ли, что он отвык от света? Или от того, что он забыл, каким прекрасным был мир, скрытый от его глаз за плотными шторами страха и ненависти?

Человек смотрит на свое запястье, на бледной коже проступают два толстых шрама. В рубцах начинает пульсировать боль, и Человек с силой сжимает запястье пальцами другой руки.

Бум. Бум. Бум.

— Прости, Костя, — говорит Человек, смотря вдаль.

Там, в окнах соседнего дома он видит настоящее солнце.

— Я все-таки трус.

Входная дверь с грохотом падает на пол, но в пустой квартире по старым половицам гуляет лишь ворвавшийся через окно утренний сквозняк.

Это не мой город.

И чем дольше я брожу в темноте по улицам, тем отчетливее это понимаю.

Я не знаю, откуда именно берется это чувство, но когда ты находишься в незнакомом месте, то сразу же это понимаешь. Вокруг все чужое. И даже если дома будут точно такими же, как и на родной улице, и даже если табличка с названием этой улицы будет висеть на точной копии твоего родного дома, ты все равно не признаешь их своими. У людей все же есть самый настоящий животный инстинкт самосохранения, доставшийся нам от тех, кто ходил по земле нашей планеты миллионы лет назад. В моменты, когда человек оказывается в непривычной для себя среде, этот инстинкт бьет тревогу. Что-то вроде: «Эй, родной, а ну разворачивайся и беги отсюда к чертовой бабушке! Беги, я сказал, и не задавай глупых вопросов! У бабули черта будет безопаснее, чем здесь!»

Вот сейчас мое внутреннее Я кричит так, что громкость оперных певцов — ничто, в сравнении с голосом моего альтер-эго. Я в этом городе чужая. Посторонняя. Меня здесь быть не должно и, если бы я знала, как отсюда выбраться, то с удовольствием побежала бы на пироги к Кощею с Бабой-Ягой, или к лешим, попивающим чаек с чертятами.

Останавливаюсь у невзрачной пятиэтажки, чтобы отдышаться. Все же я слишком быстро бежала. В последний раз, стыдно признавать, я так бродила по улицам в ночь выпускного. Но тогда я была с одноклассниками, и кроме нас на районе не было никого. Вообще никого. Мы делали вид, что будем скучать друг по другу, обещали дружить до скончания времен и так далее по списку… Но вот прошло четыре года и последний раз одноклассников я видела в день вручения аттестатов. И несказанно этому рада. Все же друзей у меня среди них не было, а рассказывать кому-то как я поживаю и как у меня все хорошо, особо не хочется. И уж тем более я не хочу слышать о том, как все хорошо у них.

Поднимаю голову к небу, на котором «висит» зарождающаяся луна. Лишь благодаря ей этот город хоть немного освещен. С того момента, как я вышла из метро, прошло только двадцать минут. Ни зомби, ни инопланетян, ни других людей я до сих пор не встретила. К добру это или нет — не знаю, но мне бы хотелось наткнуться на кого-нибудь из «своих».