Кто-нибудь вообще задумывается о том, что с нами произойдет в ближайшем будущем? В настолько ближайшем, что пройдет каких-то пять минут, и оно наступит. Конечно нет. Пять минут — срок настолько ничтожный, что ничего масштабного за этот короткий промежуток времени произойти попросту не может.

Все ведь так думают, да? Да, наверное, все.

Я, кстати, тоже так думала. И что из этого вышло?

А вот что: я нахожусь в странном месте. Здесь небо имеет зеленый оттенок и по нему плывут ядовито-розового цвета облака. Я дышу обжигающим мои легкие воздухом. Здесь тихо, будто весь мир вымер. А еще…

Щелчок затвора

В мой затылок упирается что-то твердое и мне это не нравится.

— Х-х-х…Х-х-х… — хрипят позади меня. — Обернись. Х-х-х…

Признаю, я мечтала о том, что однажды попаду вот в такую вот передрягу. Многие из нас о таком мечтают, правда? Хотят стать героями, последними выжившими в катастрофе. Мы хотим приключений на одно место, но почему-то многие из нас забывают о том, что мы не главные герои книжек и боевиков.

Мы не переживем каким-то чудодейственным способом Армагеддон. Не соберем вокруг себя преданных друзей и единомышленников, готовых отдать за нас свои жизни. Не подружимся с нашими врагами и не уйдем красиво в закат после того, как победим всех злодеев.

Мы помрем самыми первыми.

Прискорбно, конечно, но так и будет.

И пусть каждую ночь я мечтала стать главной героиней в какой-нибудь зомби-истории, мне хватало ума для того чтобы понять: меня зомби съедят при первой же вылазке в продуктовый магазин. В моем же доме. Где-нибудь на лифтовой площадке. На моем этаже. Даже не на первом…

Съедят, и не потому, что я глупая или бегать не умею. Еще как умею! Хоть и не люблю. Просто я чертовски невезучая.

Даже покупая эти шоколадные яйца с игрушками внутри, мне никогда эти самые игрушки не попадались. Вообще ни разу. Одни мозаики да детские браслетики. А то и вовсе ластики, от которых никакого толка нет. Они ничего не стирают, только все размазывают и портят.

А я ведь честно и с энтузиазмом каждый раз…

— Х-х-х… Глухая что ли? — спрашивают у меня, и «что-то» твердое болезненно тыкается в мой затылок.

Ладно, я знаю что «это». Дуло пистолета. Или винтовки? Хм… Наверное, все же винтовки. Или автомата?.. А какая между ними разница? В любом случае, этим дулом тыкают в меня так, словно у меня на голове есть каска, и я ничего не почувствую.

— Я сказал обернуться!..

— Да оборачиваюсь я. Оборачиваюсь.

Руки держу на уровне лица. Так ведь нужно делать, когда тебя хотят пристрелить ни за что? Или нужно бежать?.. Нет, бежать от человека с оружием на открытой местности не вариант. Даже зигзагами.

— Обернулась, — говорю я, не успев прикусить язык.

Мой гадкий характер даже в такой момент берет вверх над инстинктом самосохранения. Ну кто дерзит своему предполагаемому убийце? Только тот, кто знает, что выжить точно не получится. При всем желании.

Потому можно и повыделываться.

Напоследок.

— Х-х-х… Х-х-х…

Мой палач тяжело дышит. Интересно, в противогазе вообще удобно дышать? Отчего-то мне кажется, что нет. Вижу собственное отражение в линзах его маски. Это, правда, я? Вот такая вот страшненькая? С грязными волосами, с перепачканным лицом, с синяками под глазами и безумным взглядом? В здравом уме на такую никто не позарится даже во время апокалипсиса…

Он точно меня пристрелит.

— Х-х-х… С какой станции…х-х-х… Ты вышла?.. Х-х-х…

— Станции?

Он о метро говорит?

— На какой…х-х-х… По счету? Х-х-х…

Задумываюсь над ответом. А сколько их всего было? Не вспомнить точно. Один раз мы останавливались на улице. Еще несколько в подземке. Пять? Шесть? Больше? Меньше? Та, на которой я вышла, в счете не нуждается, но…

— Не знаю, — говорю я. — Меня вытолкнула из вагона обезумевшая толпа после нескольких остановок.

— Х-х-х… Х-х-х…

— Я не помню, какой она была по счету.

— Х-х-х… Х-х-х… Твое имя?.. Х-х-х…

Ответить бы, что первому положено представляться, но… Может, если буду вежливой, проживу на пару минут дольше?

— Нина, — отвечаю я, заглядывая в линзы его маски. — А твое?

— Х-х-х… — хрипит мой палач. — Х-х-х…

А может, и не проживу…

Прибывающий на станцию поезд оживляет сонную платформу. По мраморным плитам скользит сквозняк, гул, вырывающийся из темного туннеля, оглушает сильнее, чем орущая во все горло «подруга», обвиняющая меня если и не в семи смертных грехах, то точно в том, что я испортила ей вечер, плавно перетекший в наступающую через пару часов ночь.

— Это ты!

В этот момент светодиодное табло над туннелем показывает 00:56.

Цифры в нем горят красным светом, но никто не обращает на табло внимания. Зачем оно вообще нужно? У каждого уже давно есть собственные часы: в телефонах, планшетах, в наручных украшениях. Зачем щуриться и всматриваться в светящиеся цифры, когда задачу узнать время для современного человека и задачей-то не назовешь?

Все нужные для этого приспособления находятся или под рукой, или на руке.

Удобно.

На другом табло цифры сменяют друг друга в обратном порядке.

Одна минута. 59 секунд. 58 секунд. 57 секунд.

Скоро прибудет поезд.

— Это ты виновата! — кричит Элька, и от злости ее лицо покрывается пурпурными пятнами, скрыть которые не могут ни слой тоналки, ни два слоя дорогущей пудры.

— Нина!

В моей груди, как в варящемся на огне котелке, закипает собственная порция злости. Да кто она такая, чтобы претензии мне высказывать? Да еще и прилюдно!

Я стискиваю зубы и пытаюсь не дать эмоциям вырваться на всеобщее обозрение, но… Лицо Эльки меня так выбешивает, что боюсь еще немного и я выскажу подруженции все, что о ней думаю.

Пополню, так сказать, ее словарный запас новыми терминами.

Нашу ссору стараются игнорировать и те, кто спешит с работы домой, и те, кто работает в метрополитене. Я уверена, что подобные сцены последние видят чаще остальных пассажиров и уже никак на них не реагируют. Ссорящиеся люди всегда орут друг на друга, выпускают накопившиеся эмоции и расходятся по разным сторонам платформы, даже если ехать им нужно в одном направлении.

Никто никого за волосы не таскает, на рельсы не толкает. Такое только в кино увидеть можно, да в постановочных видеороликах из Интернета.

— Ты уже совсем из ума выжила!

Мимо нас неторопливо проходит полицейский патруль.

Мужчина постарше недовольно оглядывает нас с ног до головы и, убеждаясь в том, что опасности для окружающих мы не представляем, вновь погружается в свою работу: разглядывает лица потенциально-проблемных пассажиров.

Парни помоложе, возможно только поступившие на службу, тихо посмеиваются над тем, какой кавардак был на наших головах. Да, смешно. Посмотрела бы я на вас, лысоголовые, как бы выглядели при таком сквозняке ваши прически, будь на ваших головах достаточно волос для их создания.

Тоже мне, красавцы года нашлись.

— Это ты виновата! Все и всегда происходит из-за твоего мерзкого характера, правильная ты наша! — порция очередного гнева выливается на меня как выброшенные из окна помои.

— С каких это пор быть правильной плохо? — праведно возмущаюсь я.

Нет, ну что такого в том, что бы быть нормальным человеком, а не бухающим с утра до ночи отморозком на квартире у незнакомых и аморальных личностей?

— Да так всегда было, Нина! Если тебе что-то не нравится — молчи! Из-за твоего упрямства мы тоже всегда отхватываем! Да? — вопрошает она у третьей составляющей нашей «дружной, девичьей компании».

Втягивать в нашу ссору Шурку бессмысленно и низко, Элька.

— Я… Я д-думаю, что вам нужно у-успокоиться, — заикаясь, мямлит Шурка.