Если их семь…

— Живо! — Сергей дергает меня за руку и подталкивает меня вперед.

Чем плохи новые поезда? В них все работает от электричества. От чертова электричества, открытого когда-то кем-то, чтобы улучшить нам жизнь. Зачем только спрашивается было мучиться? Травмироваться? Становиться посмешищем для своих современников? Чтобы люди, родившиеся через несколько столетий даже имени исследователя, подарившего им…все, не знали. Да, я не знаю, как зовут того, кто открыл электричество. Да я даже не знаю, в каком году это примерно произошло, но!.. Но! Ничего хорошего в электричестве нет! Сейчас нет! Потому что двери заблокировались и ни я, ни Сергей никак не можем найти пресловутой аварийной кнопки, благодаря которой нам удастся выбраться из этого вагона!

— Куда они могли ее засунуть?! — кричит, не сдерживаясь, Спортсмен, ударяя кулаком по прочному стеклу двери. — Она должна быть на видном месте!

Он продолжает шарить руками по дверям, а мне вдруг думается о том, что для нашей страны аварийные кнопки вообще не предусмотрены. По умолчанию. Потому что обязательно найдется тот, кто нажмет на нее не во время аварии, а в обычный час пик. Так, чтобы повеселиться и куда-нибудь опоздать. На работу там или на пары. Отличное, кстати, оправдание. Почему опоздал? Поезд в туннеле остановился. Не моя вина. Кто ж знал, что используя метро, можно попасть в пробку и куда-то опоздать?

— Нина, ищи!

— Ищу я!

Щелчок

Мы кое-что очень быстро поняли. И вот, что именно: вагон можно разделить на три секции. В каждой секции по несколько ламп. Один щелчок — отключение одной секции. Значит, три щелчка — вагон полностью лишен света. Этот щелчок был четвертым. Один вагон мы потеряли, а в следующем начинает темнеть.

И только сейчас мы замечаем тех, кто не пошел с Врачом. Они все еще были…живы. Трое мужчин добрались до «преграды», разделявшей наши вагоны, и начали колотить кулаками по двери и стеклам, пытаясь выбраться из того ужаса, в котором они очутились.

Не сговариваясь, и даже не переглядываясь друг с другом, мы со Спортсменом подрываемся с места и пытаемся открыть для них дверь с нашей стороны. Но все бесполезно. Ее клинит от перебоев с электричеством.

— Черт!

Ладно, Нина, думай. Нужно успокоиться и думать логически. Если бы ты строила поезда и отвечала за безопасность, то куда бы ты приклеила эту красную кнопку? Почему именно красную? Потому что… Потому что кто-то когда-то придумал, что красный цвет — цвет тревоги и опасности. Она должна быть на видном месте, но… Но расположена должна быть так, чтобы не всякий мог до нее дотянуться. Звучит просто по-идиотски, но как иначе?

Оглядываюсь.

Чтобы не каждый мог дотянуться… Не каждый… Чтобы не смогли дети, которые стали бы нажимать на кнопку ради забавы. Значит, где-то наверху. Но ведь и среди взрослых есть…дети. Значит, место должно быть труднодоступным, но его все должны видеть, чтобы сразу же поймать «шутника», решившего повеселиться.

Смотрю наверх.

Моя логика дает сбой. Наверху кнопок нет. Это точно. А если это не кнопка, а…рычаг. Какой-нибудь рубильник, который бы был спрятан от посторонних глаз в какой-нибудь специальной выемке. Такой, что поначалу и в глаза не бросится.

Щелчок

В том вагоне остается еще одна секция.

Мужчины прекращают калечить свои кулаки, принимая свой неизбежный конец. Они разворачиваются к нам спинами, судорожно ожидая того, что прячется в темноте. Они не боятся самого отсутствия света. Мне почему-то кажется именно так. Они боятся того, что придет за ними вместе с темнотой.

Если мы откроем эту дверь… Если нам удастся ее открыть, то мы запустим то, чего они боятся, к нам. Этого нельзя допустить. Своя шкура дороже. А им… Врач же предлагал им пойти с ним. Почему они этого не сделали? Почему три взрослых мужика предпочли тихо отсиживаться, не предпринимая попыток выбраться из вагона? Помочь хотя бы себе?

Настолько испугались? Все трое?

Кто вообще после того, что произошло, захочет оставаться один?.. Конечно, их трое, но…опять же: своя шкура дороже.

— Мы должны выйти из вагона, — говорит Сергей, бросая попытки хоть как-то им помочь.

Время на альтруизм вышло. Пришло время беспокоиться о себе.

— Иди обратно и ищи эту чертову кнопку, а я попробую открыть двери наружу.

— А ты уверен, что внизу, — я киваю на входные двери, — больше нет того, что…

Договаривать мне не пришлось. Сергей и так понял, о чем я говорю.

— Если изнутри нам в следующий вагон не попасть, то придется пробираться туда из туннеля. Если у тебя есть предложения получше, то я с радостью их выслушаю.

У меня предложений нет. Но разве мы сможем добраться до двери с рельс? Разве поезда не…высокие? Когда состав прибывает на станцию, то пол вагона находится вровень с платформой. Но ведь платформа выше, чем месторасположение рельс. Как мы будем забираться? Как он собирается открыть дверь, если не сможет до нее достать?

— Слушай…

Щелчок

Свет в соседнем вагоне потух.

Ни криков. Ни каких либо других звуков.

Хлоп и все.

— Он начинает погасать быстрее, — задумчиво проговаривает Сергей, больше не теряя нашего драгоценного времени на глупости вроде помощи посторонним. — Если так пойдет и дальше…

Х-х-х-ть

Дверь между вагонами внезапно открывается, и от неожиданности я, отступив назад и оступившись, по-девчачьи ойкаю, плюхаясь на пол. И стоит мне только поднять взгляд, как меня тут же сковывает какой-то первобытный страх. И я понимаю: это не темнота. В том вагоне, где больше никого не было, находится не темнота, а…пустота.

Кто там говорил, что если долго всматриваться в бездну, то бездна начнет всматриваться в тебя?

Именно «в тебя», а не «на тебя».

И эта бездна смотрит. Изучает. Ее «взгляд» скользит по каждому участку моего тела. Черви в груди от страха начинают копошиться еще быстрее. Но не так, как прежде. Рьяней.

То, что было в том вагоне и то, что утащило всех на пути…

Это не одно и то же.

— Поднимайся, — тихо шепчет Спортсмен, рывком ставя меня на ноги и таща за собой к нашей двери.

Щелчок

Очередь доходит и до нашего вагона.

Первая секция потухла.

— Ищи. У нас лишь пара минут.

Это совершенно не обнадеживает. Сергей пытается открыть двери с надписью «не прислоняться», а я дергаю ту, которая разделяет два вагона. Почему мы находимся в поезде с новым составом?! В старых было так хорошо! Ручку вниз опустил, дверь на себя дернул и все! Свобода!

— Думай Нина, думай, — шепчу сама себе, легонько ударяясь лбом о стекло.

Так ведь делают гении, когда дельные мысли в голову не приходят?

— Этот поезд придумали в стране с самыми высокими технологиями в мире. Они не могли забыть об аварийной системе…

Но они могли засунуть ее в такое место, что и не подумаешь… Что это может быть? Если не у самой двери, то…может, и правда, есть какой-то потайной шкафчик? Бросаю дверь и оглядываюсь по сторонам. Сергей пытается вскрыть входные двери непонятно откуда взявшимся ножом.

А рамки металлоискателя подобные аксессуары на гражданах не замечают? Он не зазвенел, проходя мимо полицейских?..

Показушная безопасность. Зато как красиво об этой безопасности вещают из каждой дырки…

— На это нет времени…

Если наверху нет и внизу тоже, то должно быть на стене. Или в стене.

Щелчок

Вторая секция потухла, и мне кажется, что по всему моему телу только что прошелся электрический разряд.

Оно смотрит на меня.

Не на Сергея, а на меня. В чем же причина? В том, что я безоружна в отличие от Спортсмена? Или же из-за того, что сам его вид был куда внушительнее, чем мой? Сергей что-то прорычал, ударяя кулаком о дверь. Он прислоняется лбом к стеклу то ли пытаясь успокоиться, то ли смирившись с неизбежным.

— Я не могу ее открыть…

Потайная выемка, которая у всех на виду, но до которой не добраться. Я закрываю глаза и делаю несколько вздохов.