Но по-настоящему плохо стало, когда клип «Глаза Айдахо» стал вирусным, и внезапно «Бродяги» зазвучали отовсюду, от радио до домашней страницы «Пичфорк»[17] и субботних телешоу. Она чувствовала себя ужасно, потому что Марлена лучше нее, и если бы речь шла о какой-то другой группе, то Клэр сама стала бы их фанаткой.

У Куинтона даже не оказалось рака. Сыпь вызывали гребаные клопы — те самые клопы, которых Клэр обнаружила в своей собственной квартире через пару недель после того, как ее выставили из группы. Куинтон помог разложить все туфли и книги в сумки и сидел с Клэр, пока она стирала белье на самой высокой температуре. Клэр поняла, что всегда будет винить его, хотя он не сделал ничего плохого. В итоге она лишилась любимой работы, парня, который ей нравился, и чувства собственного достоинства.

Зашибись, подумала Клэр, и глаза ее наполнились слезами. Во второй раз за день она выворачивает душу перед Амарой. Она не хотела все ей рассказывать. Даже Тея не знала о поцелуе с Маркусом.

— Только, пожалуйста, не рассказывай это другим мамочкам, — попросила Клэр. — Приятно было находиться среди людей, не считающих меня девушкой, которую выгнали из группы, поскольку она недостаточно хороша.

— Разумеется, не расскажу, — заверила Амара, а на ее лице застыло невиданное доселе выражение сочувствия. Она покачала головой. — Скотство. То, как они с тобой обошлись. Но если тебя это чуть-чуть утешит, в их творчестве нет ничего особенного. Единственная интересная часть песни — проигрыш.

Клэр издала что-то среднее между смехом и всхлипыванием.

— Это я написала.

Она никогда не просила официального указания ее в качестве автора песни — она написала только часть, и то лишь потому, что Маркус пришел на репетицию в полном тупике, в творческом поиске; в итоге они провели мозговой штурм, когда все предлагали свои варианты, и ее версия оказалась лучшей. А потом они все праздновали завершение песни, а Клэр не хотела показаться законченной стервой и испортить момент, требуя указания авторства.

— И что ты намерена делать? — спросила Амара.

— Ну, понятное дело, я мечтаю показать им, что отлично справляюсь. Я искала группы, которым требуется певица, но теряю самообладание, когда нужно проходить прослушивание. — Она закатила глаза. — Может, стоит найти себе богатенького мужика, который западает на артистичных дамочек, и завести детей.

— Прости, — Амара села рядом с ней на диван. — Ты написала единственную пристойную часть песни, которая занимает первые места хит-парадов в стране, и просто так сдашься?! Не будь идиоткой. Почему ты пытаешься стать кем-то в чужой группе? — Она помолчала, а потом окинула Клэр оценивающим взглядом, который ей так мастерски удавался и не оставлял места секретам. — Сыграй мне что-нибудь. Не детскую песенку. Не кавер. Что-то свое.

— Ох, — Клэр поерзала. — Мне кажется, хватит позора для одного дня.

— То есть ты хочешь, чтобы я поделилась с тобой своим тайным позором? — спросила Амара. — Как насчет такого: меня бесит, что мой ребенок до сих пор не встал на ножки, мы с мужем не занимались сексом два месяца и… — Она осеклась.

— И? — спросила Клэр, а в голове неожиданно возник образ: Амара роется в ящике стола Уитни с отчаянием на лице.

Но Амара только пожала плечами.

— И я попыталась вернуться к работе, но все испортила.

— Хочешь поговорить об этом? — спросила Клэр.

— Неа. Хочу, чтобы ты сыграла мне песню. Сыграешь или нет?

Амара сидела навытяжку, скривив рот, и барабанила пальцами по колену. Клэр знала, как все было бы в кино: она тут же схватила бы гитару и спела что-то красивое и откровенное (в этот момент камера медленно наплывала бы на ее лицо). Амара пришла бы в восторг и тут же бросилась звонить знакомым из шоу-бизнеса. Увы, у Клэр нет песни, которую можно было бы сыграть. Она писала отрывки текстов для «Бродяг», помогала Маркусу доводить до ума его идеи, но у нее нет ничего полноценного, что можно назвать своим собственным. Она столько времени провела, упиваясь жалостью к себе, и оказалась совершенно не готовой к шансу, который внезапно появился.

— Я пока не могу, — призналась Клэр. — Но можно я дам знать, когда буду готова?

Улыбка на лице Амары испарилась.

— Да, — кивнула она. — Выражусь максимально деликатно: не жди вечно, чтобы собраться. Жизнь отмеряет тебе не так много возможностей.

Когда становишься матерью, очень важно позаботиться о себе, мысленно произнесла Уитни, вручая Хоуп луноликой студентке Хантерского колледжа, которую наняла присмотреть за дочкой.

— Меня не будет всего пару часов. Съезжу по делам, а потом на массаж, — сказала она, наклоняясь, чтобы надеть туфли на каблуке.

Но Хоуп заерзала в чужих руках, протянула к матери пухлую ручку, ее личико сморщилось.

— Ма-ма! — зарыдала она.

Что может быть хуже, чем ребенок, который в рыданиях зовет тебя. На Уитни накатило чувство вины.

— О, нет! — Руки сами потянулись забрать Хоуп.

— Все будет нормально, — сказала няня, бодрая, как стюардесса во время турбулентности, и Уитни, как ей ни хотелось, не протянула руки навстречу дочери.

— Ты записала, куда звонить в случае чрезвычайных ситуаций?

— Ага.

— И помни, что у нее может быть аллергия на орехи, поэтому мы их избегаем.

— Ага.

— И ты умеешь оказывать первую помощь младенцам?

— Даже сертификат есть, — успокоила ее девушка. — Не волнуйтесь! Просто идите и хорошенько побалуйте себя!

В такси у Уитни начали потеть ноги. Чтобы проветрить пятки, но не вставать при этом на пыльный пол салона, она сдвинула туфли так, что те болтались на кончиках пальцев. Она сняла одну туфлю, притворившись, будто рассматривает ее, а сама тайком понюхала, пока водитель рассказывал ей о том, как долго он пробыл в Соединенных Штатах (девятнадцать лет), что изучают его дети (дочка пошла в медицинский, а сын еще не определился). Стелька пахла застарелой кислятиной оттого, что ее ноги уже не раз потели в этих туфлях.

Уитни попросила водителя высадить ее у обувного. Несмотря на то что до назначенного времени оставалось всего несколько минут (а когда ваш ребенок на попечении няни, буквально каждая минута на счету), она примерила туфли седьмого размера, бежевого цвета и на каблуке. Материал приятно холодил кожу, источая назойливый аромат новой обуви, поэтому она купила эти туфли, спрятав старые в сумочку. Затем прошла оставшийся квартал до отеля «Уиндом» на углу Восточной сорок седьмой улицы и Второй авеню в неразношенных туфлях, чувствуя, как на пятке вздуется волдырь, но не сейчас, не сегодня.

В отеле недавно провели реконструкцию, и здесь открылся, если верить интернет-изданиям, один из лучших спа-салонов в районе, хотя пока не так много людей знали об этом. Уитни прошла через вращающуюся дверь в тихое фойе. Слева стойка администратора, справа вход в спа. Она посмотрела номер комнаты на своем телефоне и поднялась на лифте.

На восьмом этаже Уитни направилась к номеру 811. Каблуки оставляли следы на ковре в коридоре. Перед тем как постучать, она помедлила. Еще не поздно развернуться и сбежать, оставив все только в мечтах, с чистой совестью встретить Гранта, когда тот придет вечером домой. Позволить мужу прижаться к ней в темноте после того, как Хоуп уснет, и попытаться в течение нескольких бесконечно долгих минут довести ее до оргазма, как будто она предмет мебели, который он пытается собрать, а чертова инструкция написана непонятным языком. Снова сказать ему, что она не может кончить, но волноваться не о чем. Позволить ему дергаться на ней, глаза у обоих будут открыты. О чем думал в этот момент Грант, никому не ведомо, но Уитни мечтала о мужчине, ожидавшем ее в номере 811.

Она постучала. Кристофер открыл и посмотрел на нее так, будто она уже сбросила одежду.

— Я не знал, придешь ли ты, — сказал он, и его губы растянулись в улыбке.