Кристофер рассмеялся, покачал головой и указал на странную горбинку на носу.

— Это случилось, когда мне было чуть за двадцать. Я изрядно надрался. Залезать на гнилое дерево было плохой идеей. — Она поморщилась. — После этого я решил принимать только взвешенные решения. Теперь, если я лезу на дерево, значит, запретов никаких. Я никогда не оправдываю себя и всегда отдаю себе отчет, что делаю. У меня все под контролем.

Уитни действительно казалось, что она попала в музей, но не в рабочие часы, а в то время, когда все покрыто полумраком и источает неясную тревогу.

Невесело, наверное, все всегда контролировать.

— Ну, я не всегда все контролирую. У меня же дети.

— Ну да. — Она рассмеялась. — Ребенок как ничто другое показывает, насколько же ты беспомощен. Я говорила про моменты, когда сносит крышу. А ты не скучаешь по этому ощущению?

— Нет, — сказал он, откинувшись назад, и свет лампы отбросил на его лицо тень. — Мне кажется, любой поступок будет более ценным, если предварительно все тщательно взвесить.

По тыльной стороне руки Уитни побежали мурашки.

— К черту спонтанность? Да здравствуют списки за и против?

— Ну, я же не говорю, что в жизни вообще нет места для спонтанности… — он поднялся, — скажем, я бы тебя поцеловал прямо сейчас.

Уитни охнула, не испытывая особого удивления, только волнение и трепет.

— Чисто гипотетически, — продолжил Кристофер, делая шаг в ее сторону. — Но я бы сделал это не потому, что плещущийся в теле алкоголь придал мне кратковременный необдуманный импульс, или потому, что из-за выпитого виски мне нужно было прикоснуться к кому-то, а ты просто подвернулась под руку. — Теперь он был в нескольких дюймах от Уитни, все ближе с каждым словом, его запах будоражил. — Я бы поцеловал тебя, — сказал он, — потому, что ты мне кажешься интересной, остроумной и потрясающе красивой в этом платье, а еще, боюсь, тебя никто толком не целовал последние несколько месяцев. Дело в том, что я — в здравом уме и трезвой памяти — хочу этого с первой нашей встречи. И это может сделать поцелуй намного лучше, чем если бы у меня просто, как ты выразилась, снесло крышу.

— Ты все еще меня не убедил, — сказала она, затаив дыхание.

— Тогда я тебе сейчас докажу, — пробормотал он и преодолел оставшиеся сантиметры между их губами.

Не то чтобы Уитни забыла, что она мать (такое вообще возможно?). Но когда он прижал ее к полке, прямо к корешкам книг, запустив пальцы в волосы, поглаживая шею, она отбросила от себя всю свою материнскую жертвенность. Ей хотелось всего и сразу. Ее снова охватил прилив настоящего желания. За последние пару лет с Грантом секс вошел в привычку. А потом, когда родилась Хоуп, и вовсе превратился в долг. Она больше никогда особо не жаждала близости. Казалось, что с молоком из тела вышла вся влага, так что секс «на сухую» вызывал чаще всего неприятные ощущения, а иногда даже боль. Но, отказав Гранту несколько ночей подряд, она поняла, что превращается в одну из тех холодных строптивых жен, у которых всегда «болит голова» и чьи мужья ждут минета в качестве подарка надень рождения. Ради спасения брака она просто терпела и симулировала оргазм.

Сейчас же она вся размякла, с губ ее сорвался стон предвкушения. Уитни чувствовала нарастающее желание Кристофера, который буквально вдохнул в нее триумф от понимания того, что ее снова кто-то хочет. Но когда его рука скользнула под платье, а пальцы сантиметр за сантиметром продвигались к тому самому чувствительному месту, так жаждавшему прикосновений, в Уитни вдруг вспыхнуло раскаяние. Она оттолкнула Кристофера, с силой влепила ему пощечину и вытерла губы рукой.

— Нет! — сказала она. — Мы не будем этого делать.

Она рванула прочь раньше, чем Кристофер успел что-то сказать, боялась обречь себя на неизбежное, если оглянется. Хотелось плакать от шока. Уитни побежала к Гранту, чтобы вернуться к роли послушной и приятной жены. Но не переставая думала о Кристофере. Она представляла лицо Кристофера, когда закрывала глаза, занимаясь любовью с Грантом (или, по мере того как прибавлялась энергия, удовлетворяя саму себя, когда Хоуп наконец засыпала, иногда по несколько раз в день). Подобной ненасытности Уитни не помнила за собой с тех пор, как подростком открыла все прелести мастурбации. Ей нравилось представлять, что Кристофер тоже думал о ней в подобные моменты. «Это влюбленность», — сказала она себе. Да, люди влюбляются. Главное — не терять голову.

Она собиралась забыть о нем, напоминала Уитни себе, сидя в особняке Кристофера и дыша одним с ним воздухом.

Гвен пробежала последний подъем маршрута в Центральном парке, толкая коляску с Рейганой перед собой, пока двадцатитрехлетняя деваха в ярко-розовой футболке ободряюще верещала ей и остальным участницам прогулочной группы.

— Да, мамочки! Бодрее! Вы можете всё! Нет никого сильнее женщины!

Уитни получила приглашение на пробную тренировку через свой «Инстаграм», который так быстро обрастал новыми подписчиками, и это раздражало Гвен. Разумеется, они пошли всей прогулочной группой. Гвен стиснула зубы и поднажала, впереди маячила обтянутая спортивными штанами задница Уитни. Гвен хотелось рассмеяться. Однажды они попробовали выйти на такую тренировку с колясками, когда только-только собрались вместе, но их измученные тела отчаянно сопротивлялись.

На этот раз последние несколько минут они посвятили восстановительной йоге, обмениваясь улыбками и краснея не только от напряга, но и от гордости. Настоящие амазонки, чудо-женщины, тела которых прошли через ад, а затем стали даже лучше, чем раньше. Инструкторша каждой из них дала «пять» на прощание, пока они переводили дух.

— Замечательная работа, мамочки, — сказала она. — На следующей тренировке добавлю нагрузку!

Они вместе направились к выходу из парка, улавливая в воздухе первые намеки на весну, и остановились, чтобы подождать Амару, которая отстала, чтобы успокоить орущего Чарли. Оказалось, он не большой любитель кружить по парку с кучей вспотевших женщин, а потому периодически (и довольно часто) выражал свое неудовольствие.

— Неплохо, девочки! Помните, что было в прошлый раз? — спросила Уитни.

— О боже! — вспомнила Мередит. — Элли стошнило.

— Эй, — возмутилась та. — Я тогда за завтраком съела, видимо, не очень свежую креветку. Но все равно не свалилась на скамейку, даже не начав тренироваться, как Амара. — Она постаралась максимально похоже изобразить британский акцент Амары. — Оставьте меня здесь умирать. Скажите Дэниелу, что я его любила. — Все рассмеялись. — А Джоанна… — Гвен осеклась, смех стих, все мысленно проиграли ту сцену.

Они тогда только взбежали на первый большой холм, все задыхались, а Джоанна расплакалась, просто забилась в рыданиях, и оттолкнула Уитни, когда та остановилась, чтобы утешить ее. После чего схватила коляску и ушла прочь из парка, даже не попрощавшись. («Ой, как мне неловко, — написала она потом по электронной почте, поставив всех в копию и снабдив сообщение краснеющими смайликами. — Думаю, мне нужно чаще ходить на спорт!» Джоанна мастерски сочиняла электронные письма, отчего создавалось ложное впечатление, что у нее все нормально.)

К ним подошли еще двое мамочек. Одна из них, со свекольно-красным лицом, похлопала Уитни по плечу.

— Девчонки, вы такие клевые! Мне кажется, я видела ваш «Инстаграм».

— Ты Уитни, да? — спросила вторая мамочка. — Поделись секретами!

Уитни засмеялась и, сияя от радости, поблагодарила.

— Серьезно, — продолжила первая мамочка, — вы такие вдохновленные, а ваши малыши всегда послушные и счастливые.

— Ну, кроме… — перебила ее товарка, кивая в сторону Амары и состроив гримасу, а потом снова посмотрев на прогулочную группу с заговорщицкой усмешкой.

— Кроме кого? — спросила Уитни елейным голоском, глядя ей прямо в глаза.

— Ой, да я ничего такого… — промямлила вторая мамаша.

— Странно… — протянула Уитни. — Просто мне показалось, что вы собирались поливать помоями ребенка нашей подруги. Но такого не могло быть, ведь вряд ли вы имели глупость подумать, что мы спустим это вам с рук?