Но оказалось, что новость куда хуже, чем разрыв. У Куинтона не проходила какая-то странная сыпь по всему телу и было предельно низкое количество тромбоцитов. Он обратился к врачу, который заявил, что, пока не придут результаты анализов, ничего точно сказать нельзя, но, скорее всего, это лейкемия.

— Я понимаю, что мы вместе всего пять месяцев, — начал Куинтон дрожащим голосом, — так что, если это рак, ты не обязана оставаться со мной.

— Что? — переспросила она, охваченная тревогой за Куинтона. — Нет, ты что… я тебя не брошу. Разумеется, я останусь с тобой.

— Я люблю тебя, Клэр, — сказал он в первый раз за время их романа.

— И я тебя, — ответила она, хотя и не была уверена, правда ли это, но решила, что именно это ему нужно сейчас услышать.

Остаток вечера, пока они с ребятами играли для пары сотен человек в Питтсбурге, а затем пошли в бар отпраздновать это событие, в ее душе бушевала паника. Чему она только что решила посвятить себя? Остаться с Куинтоном означало уйти из группы? Она выпила бокал, потом еще один. В тот вечер Маркус торчал рядом с ней. Иногда после концертов он залипал с какой-нибудь симпатичной фанаткой. В других случаях, если подходящие девицы не попадались на глаза, он как бы случайно касался рукой груди Клэр и замирал в ожидании реакции. (Если честно, она сохла по Маркусу, но лучше вести себя профессионально.) Она выпила еще пару шотов, и когда Маркус положил руки ей на бедра, уже не отстранилась и не притворилась, будто ничего не заметила. Когда он последовал за ней в уборную и поцеловал, она ответила на поцелуй, но тут почувствовала, как тошнота поднимается к горлу, ей пришлось высвободиться. Если бы не приступ рвоты, непонятно, как далеко у них бы все зашло.

На следующее утро Клэр проснулась с сильнейшим похмельем и полная решимости. Оставалось еще одно выступление в Филадельфии, но она туда не собиралась. Вместо этого решила устроить сюрприз Куинтону: отвезти его на ночь в отель в долине Гудзона, чтобы наутро позавтракать там и отвлечь, пока он ждет результаты анализов.

— Вы как-нибудь переживете без меня вечерок, — сказала она, пытаясь придать голосу беззаботный и шутливый тон и не глядя в злые глаза Маркуса. — Я в вас верю.

— Но это же очень важное шоу, — процедил Маркус.

— Эй, — вдруг сказал Диего. — Моя двоюродная сестра Марлена могла бы помочь нам и спеть все что угодно. Она живет в пригороде Филадельфии, большая наша фанатка, а потому знает наизусть все наши песни и прониклась нашей энергетикой.

Клэр испытала такое облегчение, что даже чмокнула Диего в щеку в знак благодарности, а Маркус нехотя согласился.

Клэр и Куинтон сели в поезд, а потом гуляли среди опадающих осенних листьев, держась за руки, и Куинтон стоически улыбался всем безумным шуткам Клэр.

В субботу вечером, пока ее группа готовилась к выходу на сцену в Филадельфии, Клэр и Куинтон, подвыпив, бродили по улицам маленького городка в долине Гудзона, куда, по рассказам местных, переезжали модные бруклинцы, когда им надоедала жизнь в городе и хотелось обзавестись семьей. Клэр смотрела на Куинтона. Может, это была бы не такая уж плохая жизнь.

Из дверей местного бара доносилась громкая музыка, они вошли в шумный зал, протиснулись сквозь толпу и заказали крафтовое пиво. На маленькой сцене группа пожилых мужчин предпенсионного, а то и пенсионного возраста играла рокабилли. Музыканты в ярких пиджаках и забавных галстуках с узором на музыкальную тематику вы кладывались на все сто. Куинтон притянул Клэр к себе, приглашая потанцевать. Вокруг них крутились и размахивали руками пары средних лет. Она прильнула к сильной груди Куинтона. Это не может быть рак. Или, если это и впрямь рак, его обнаружили на ранней стадии, и все будет хорошо.

Пиво обволакивало ее язык, закончилась одна песня, и началась другая, кавер на Чака Берри. Около тридцати человек в тусклом свете бара танцевали, как будто последнее время оставались вообще без движения: с жаром, но неуклюже. Куинтон отлично вписался туда, поскольку его тело в танце плохо его слушалось. Он почти не чувствовал ритм, но очень старался. Ее это умиляло.

Где-то на третьей песне Клэр почувствовала, как восприятие окружающей действительности изменилось. Она даже не поняла почему. Ничего особенного не произошло. На нее просто накатила печаль. Сколько из этих старперов на сцене думали, что им уготована исключительная жизнь, не сомневались, что станут следующим Полом Саймоном? И сколько из них теперь всю неделю (или месяц? Как часто они собирались вместе?) с нетерпением ждут момента, когда сыграют чужие композиции для подвыпившей толпы, единственного шанса вернуться в прошлое, к фальшивым обещаниям молодости?

Клэр хотелось прожить удивительную жизнь. Для «Бродяг» это было почти недосягаемой мечтой. Но в мгновение ока они могли оказаться здесь. Люди вокруг смеялись и радовались, но у Клэр словно открылась способность к рентгеновскому зрению, которое не получилось выключить, и теперь она видела, как эта радость скрывает сожаление. Ее конечности напряглись. Она одним глотком допила свое пиво и, потянув Куинтона за руку, попросила уйти.

Куинтон не понял, когда она попробовала описать ему свои ощущения по дороге в отель.

— Я думал, тебе весело.

— Я не говорю, что было плохо. Они хорошие музыканты, но от этого еще грустнее. — Она запиналась, не в состоянии подобрать слова.

— А может, они именно этого и хотели, — возразил Куинтон, и Клэр решила не спорить.

Конечно, она найдет способ поддержать Куинтона, если нужна ему, а потом должна как можно скорее вернуться в группу. А когда она вернется, необходимо научиться постоять за себя. Клэр должна явиться на репетицию с текстами песен или даже с готовыми песнями, а не просто надеяться, что Маркус станет просить ее о помощи. Она хотела быть чем-то большим, чем просто красивой пустышкой, радующей глаз.

В воскресенье утром, пока Куинтон был в душе, Клэр растянулась на кровати в их номере с розовыми обоями за двести долларов за ночь, посмотрела на «Фейсбуке» видео с выступления «Бродяг» и поняла, насколько жестко облажалась. Великолепная Марлена гарцевала по сцене, ее голос был необычным и волнующим. Да и сама она была фигуристой, а не плоской, как Клэр, с яркими чертами лица, в то время как Клэр выглядела точно дальняя родственница семьи Уизли. Марлена и Маркус пели в один микрофон «Глаза Айдахо» — как они вообще посмели представить песню публике без нее?! — их губы почти соприкасались, тела двигались в идеальном ритме, а химия была настолько сильной, что даже Клэр немного завелась, прежде чем с отвращением выключить видео.

Маркус и остальные ребята не стали тянуть и уже через пару дней пригласили ее на разговор. Клэр была убита горем, дико зла и проводила много времени за чтением статей о Пите Бесте, первом барабанщике «Битлз», которого выгнали, когда группа была на пороге успеха. Пит Бест, по крайней мере, успокаивал себя слухами, что остальные ему завидовали, ведь он считался самым красивым, именно к нему липли орды фанаток, и поэтому Пол, Джон и Джордж поменяли его на несуразного Ринго, который не представлял опасности. Клэр понимала, что парни из «Бродяг» выиграли во всех отношениях. Она вспомнила, как со злостью отправляла родителям вырезки из обзоров или интервью с группой, желая продемонстрировать, как они были неправы, пытаясь удержать дочь в захолустье, но теперь ее пронзал обжигающий стыд. Ее представления о себе как о великом таланте рухнули, пирамида рассыпалась в прах.

Она щеголяла всю дорогу из Огайо в Нью-Йорк, как королева, но — сюрприз! — на ней не оказалось никакой одежды. История умалчивает, что стало потом с голым королем. Что он почувствовал, когда все поняли, что его облапошили и это вовсе не новый дорогой костюм, а полное отсутствие костюма? Клэр хотелось узнать, какие мысли пронеслись в голове короля, как он с этим справился. Спал ли он потом с какой-нибудь дамой, готовой его приветить? Напивался ли каждый вечер, чтобы забыться? История умалчивает, поскольку недостаточно уважает героя.