Прижимаю пальцы к вискам, толкаю Хатико, заставляя подвинутся. Надо идти позавтракать и собираться.

Более-менее пришедшая в себя появляюсь на кухне. Мама и папа смотрят настороженно, Оля откровенно блудливо. Знаю, она меня предкам ни за что бы не сдала.

— Мне кофе, — сажусь на стул в нашей просторной кухне. Хорошо тут, по-домашнему. Хати устраивается под столом у меня под ногами вместо коврика. Вот что значит преданность и любовь. Собака — это не кот. Те все ушлепки по определению.

— Держи, — отец грохает передо мной стакан с минералкой и демонстративно бросает туда таблетку от головы, — я этому козлу яйца прищемлю.

— Не надо никому ничего щемить, — закашливаюсь, поперхнувшись, — и нет рядом со мной никаких козлов. Я просто за учебу переживаю.

— Конечно, — шипит папа, сжимая большой кулак, — а не тот ли это белобрысый с хвостом, фото которого ты матери в прошлый раз показывала.

— Мам, — возмущенно таращусь на нее.

— У меня от отца нет секретов, — разворачивается она. В переднике и с заплетенными в косы волосами смотрится очень хорошо. Мама у меня молодая, красивая. Мне двадцать, ей всего сорок. Даже седины в волосах еще нет. И фигура шикарная.

А еще Вадим почти ее ровесник, лет на пять младше. Отец старше него, соответственно, лет на десять. Блин, как я буду это разруливать, если у нас вдруг получится?

— Лилиан Кирьянович — это было несерьезно увлечение, он мой преподаватель. Сами понимаете…

— Кто тогда? — начинается допрос с пристрастием. Мама садится справа, папа слева. — Мы два дня себе места не находим. Ты на себя непохожа, Настя. Еще и пьешь.

— Да я, — взглядом прошу хоть какой-то помощи у Оли, но та предает меня и быстро сбегает, прикрывшись плачем Вовы. Его слышно не было, но она заявила, что ее материнский слух его слышит. Вот коза! — да, вы. Ну влюбилась, — сдаюсь, роняя голову в ладони.

— Это мы и так знаем, — родители двигаются еще ближе. Папа включает плохого опера, — кто он? Где работает? Кто его родители?

— Покажи фото вас вместе. Где вы познакомились? Учитесь вместе? — мама включает второго плохого опера. И я на допросе, прекрасно… — Настя, не молчи. Я позвоню Наташе, дочке тети Вали. Она учится вместе с тобой. Мы и так все узнаем.

— Наташа учится в другом корпусе, — цежу сквозь зубы. Надо срочно выкручиваться и я применяю запрещенный прием. Да простит меня Хати. Резко наступаю ему хвост. Из-под стола тут же раздается скулёж. Сам стол дергается, отчего стоящие с краю блюдца и чашки падают. В общем замешательстве я отодвигаю стул, роняя его на пол спинкой и быстро бегу в комнату, — мне вещи собирать надо. Завтра на учебу.

— Настя, — мама повышает голос.

— Черт, — приоткрываю дверь, впускаю Хати и долго его жамкаю. Спас меня, малыш.

Смотрю в сторону большого окна в комнате. В теории можно вообще сбежать в него. Но мне уже не шестнадцать, а целых двадцать. Я взрослая.

Да и папа у меня с хорошей памятью, наверняка выводы сделал после крайнего раза. Выглядываю и верно — под окном плохо закрепленная дровница. Наверняка развалится с шумом, если я на нее встану.

Собрав всю волю в кулак, складываю сумку и с самым независимым взглядом, что могу на себя нацепить, выхожу из спальни.

— Поезд скоро, — роняю с нажимом, — Оля меня довезет.

— Довезу, — появляется та со второго этажа, — Маша за Вовкой глянет. Как горе-папаша объявится, одного с малым не оставлять.

— Хорошо, — мама поджимает губы. Отец, грохая задней дверью, скрывается на улице.

— За Хати присмотрите, — треплю несчастную собаку, кружащую у моих ног.

Хорошие у меня родители. Беспокоятся и я это ценю, но справляться сейчас мне придется самой.

Оля всю дорогу до вокзала пытается вытащить из меня подробности о Вадиме. Но я реагирую вяло и большей частью молчу. Внутри у меня сжимается нервная пружина. Впереди разговор с Вадимом. И я очень соскучилась по нему.

На вокзале перекусываю в кафе, потом располагаюсь в комфортабельном пустом купе. Тут тебе ни посторонних людей, ни запахов. Зато роящиеся в голове мысли никак не получается приглушить. Под конец поездки я вся издергиваюсь и становлюсь как оголенный провод.

Когда приходит время выходить, понуро бреду по проходу, глядя под ноги. На подножке, задрав голову пялюсь в хмурое небо. С него валит стеной снег. Вдыхаю загазованный московский воздух. По нему я тоже соскучилась. — Хватит ворон считать, — с подножки прямо себе в объятья меня стаскивает Вадим. Вкусно пахнущий, в моем любимом шерстяном пальто. Еще и небритый. Голова отключается тут же, конечности обмякают. Получается, он меня ждал.

— Привет, — глупо хлопаю глазами, во все глаза рассматривая его снизу вверх, — что ты здесь делаешь?

— А на что похоже, Настя? За одной развратной банщицей приехал, — шипит в ухо и забирает сумку, — пошли, мы создаем пробку.

— Точно, — оборачиваюсь на очередь недовольных, которые застряли за моей спиной.

Семеню по перрону, вцепившись Вадиму в ладонь, по сторонам даже не смотрю. Все мои силы уходят на то, чтобы ровно дышать и вовремя переставлять ноги.

— Садись, — он открывает для меня дверь внедорожника. Бросает сумку на заднее сиденье, сам садится рядом. Жутко сдержанный и сконцентрированный. Это настораживает.

Мы выезжаем с оживленной парковки, больше не проронив ни слова. Вадим молчит, я тоже. Хотя от нетерпения готова лопнуть как надутый слишком сильно воздушный шарик. Моя выдержка капитально трещит по швам.

— Как дома? — Вадим наконец обращает на меня внимание, когда мы уже на трассе. Весь такой спокойный, хладнокровный. Может это потому, что две ночи подряд пар спускал с какой-нибудь шлюхой? Даже не поцеловал меня при встрече, почему? Боже, ну меня и бомбит от ревности. Прямо до искр перед глазами.

— Нормально, — давлю из себя, — как прием?

— Как обычно, скучно. Все те же лица, те же разговоры.

— Ммм, — поджимаю губы, — скучно, значит, — выпаливаю ядовито, — а что так? Шалашовка, которую тебе Виталина мне на замену нашла, плохо развлекала?

Губы Вадима дергаются в самодовольной ухмылке, это еще сильнее меня заводит.

— Кто-то ревнует, — ладонь на руле проезжается по оплётке, мужская грудь мерно поднимается и опускается.

Гад!

— Глупости, — отворачиваюсь к окну, — чтоб ты знал, я тоже отлично проводила время, — мстительно усмехаюсь.

— И как же? — небрежно и ровно продолжает он.

— Весело. В клуб сходила.

— У вас их там нет.

— В соседний поселок с сестрой скаталась.

— Той, что с маленьким ребенком или с той, которая несовершеннолетняя?

— С Олей, — жмурюсь, чтобы не кинуться и не прибить его сразу. Вон какой о моей жизни осведомленный.

— Значит, та, что с маленьким ребенком. И как потусили?

— Отлично, я зажгла.

— Настя, — он усмехается, нет, откровенно ржет, — клуб ваш единственный закрыли за торговлю паленой водкой еще в прошлом месяце.

Эпик фейл, Настя.

Да ну что ж такое?!

Даже соврать нормально и то не получилось.

— А ты вообще чего за моей жизнью пасешь? Больше заняться нечем?

— Не параной, я там у вас прикупить кое-что хочу. Так что в курсе, да.

Врет, вот точно врет же и не признается…

Машина медленно заворачивает на какую-то проселочную дорогу. Снег валит безостановочно, так что вообще ничего не видно.

— Где мы? — пытаюсь рассмотреть через лобовое надпись на указателе.

— Не знаю, — Вадим отщелкивает свой ремень безопасности и тянется ко мне, — иди сюда, ревнивая моя банщица.

— Я не ревную, — до боли кусаю губу.

— Вижу, — освободив, Вадим затаскивает меня к себе на колени. Его рука дергает рычаг и сиденье отъезжает назад, — пиздец ты пахнешь, — губы впиваются в мои, — чуть удержался, чтобы не затащить тебя в привокзальный сортир и не трахнуть там. Настя, ты блядь весь мозг мне вынесешь скоро.

— Ничего я не выношу, — упираюсь кулаками ему в плечи.

— С чертовой ночи в клубе только этим и занимаешься, — серые глаза впиваются в мои, пока мужские руки начинают ловко раздевать. Пуховик летит на сиденье, за ним кофточка, — как капуста, — Вадим забирается под тонкую майку и тянет лифчик вниз. Ладони накрывают мою грудь. С мужских губ срывается удовлетворенный стон, — ты о чем вообще думала, когда фотки вчера слала?