Рассказ Беды о своем пути в «Церковной истории народа англов» создавал впечатление полноты и целостности, хотя ни полнота, ни подробность этого описания не были его целью. Беда приводил те сведения, которые, по его мнению, следовало включить в текст подобного сочинения: о рождении его автора, о его посвящении в сан, о его духовных трудах. Такой минимум знаний мог быть дополнен как достоверными деталями из жизни Беды, извлеченными из редких сохранившихся писем англосаксонского монаха, так и вымышленными событиями.
Так, например, из отдельных упоминаний в сохранившихся письмах Беды к монаху Плегвину (708 г.) следовало, что какой-то человек во время трапезы с епископом Йорка Уилфридом заочно обвинил Беду в ереси. Суть обвинения заключалась в том, что Беда в трактате «О временах» якобы отрицал, что воплощение Христа имело место в шестую эпоху человечества. Епископ не осудил обвинителя, и Беде, возмущенному напраслиной и устрашенному тем, что он «распущенными невеждами за чашей поминался среди еретиков», пришлось оправдывать в письме свои взгляды[662]. Исчерпывающие объяснения, которые Беда представил в подкрепление своей точки зрения, привели к тому, что этот эпизод никак не сказался на восприятии его образа.
Короткий рассказ Беды о своей жизни давал достаточно сведений, чтобы картина не была противоречивой; повествование можно было продолжать так, чтобы придуманные позднее события согласовывались с общим духом повествования. Лучше всего это видно на примере легенды о посещении Бедой Рима. В легенде говорилось о том, что Беда на склоне своих дней совершил паломничество в Святой город[663]. Там ему удалось расшифровать надпись на воротах города Р.Р.Р. / S.S.S. / R.R.R. / F.F.F., что было истолковано им как «Pater Patriae Perditus / Salus Secum Sublata/ Ruet Regnum Romae / Ferro Flamma Fame» («Погиб отец отечества, с ним ушло и благоденствие. Падет Римское царство от Глада, огня и меча»); за эту мудрость римский народ дал Беде прозвание «Venerabilis» («Достопочтенный»). По другой версии Беда был назван «Достопочтенным» за интерпретацию надписи в Риме: S.P.Q.R. как «Stultus Populus Quaerit Romam» («Неразумный народ завоевал Рим»)[664].
Представление о том, что Беда совершил путешествие в Рим, возникло достаточно рано. По свидетельству Кутберта, «с рождения воспитанный в монастыре, вплоть до дня своей кончины он провел там свою жизнь, хотя некоторые хотели бы считать, что он был в Риме»[665]. В «Церковной истории народа англов» Беда неоднократно говорил, что многие англо-саксы — монахи, аббаты, епископы, знать и короли отправлялись в паломничество и, нередко, оканчивали там свои дни[666]. Но, по всей видимости, главным фактором складывания легенды о паломничестве Беды было то, что по мысли его современников известный, праведный и ученый человек не мог не совершить этот богоугодный поступок. Образ Беды, созданный на страницах «Церковной истории народа англов» и письма Кутберта к Кутвину, требовал дополнения в соответствии с представлениями о должном поведении праведника; тому, кто посвятил жизнь изучению Писания, необходимо было отправиться «к апостольским пределам».
В XII в. Уильям Мальмсберийский включил в текст «Деяний английских королей» письмо, якобы написанное папой Сергием I аббату Веармута-Ярроу Кеолфриду[667]. В письме папа предлагает аббату отпустить в Рим «безо всякой задержки... слугу Божьего Беду Достопочтенного, священника монастыря»[668]. Такое письмо как бы документально закрепляло представление о паломничестве Беды и создавало основу для дальнейших легенд о его пребывании в Риме. Рассказ о толковании Бедой надписей на римских воротах, по-видимому, имеет меньшее отношение к самому англо-саксонскому ученому. В Средние века подобные истории о расшифровке различного рода аббревиатур были достаточно распространены и приписывались многим мудрецам. В случае с Бедой такая легенда соединяла два сюжета — о путешествии в Рим и о происхождении именования «Venerabilis».
Объяснению возникновения этого слова посвящалось немало легендарных историй. Наиболее известным является рассказ о монахе, который высекал на надгробии Беды эпитафию. Не в силах подобрать слово, подходившее по размеру в строку: «Hic sunt in fossa Bedae...ossa» («Здесь во прахе покоятся кости ... Беды»), монах отправился спать. Утром, возвратившись к своей работе, он увидел высеченное рукой ангела слово «VENERABILIS».
Согласно другому преданию, в старости Беда ослеп. Некий нечестивый человек, дабы посмеяться над праведником, предложил ему отправиться в храм и проповедовать перед большим собранием народа. Сам же он отвел слепого в пустыню, где не было ничего, кроме голых камней. Беда произнес вдохновенную проповедь и, когда он закончил говорить, камни возликовали и откликнулись: «Аминь, достопочтенный отче»[669].
Картине, описанной в легенде, близки Евангельские строки, посвященные проповеднику Иоанну Крестителю: «Ибо он тот, о котором сказал пророк Исаия: глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямым сделайте стези Ему»[670]. В пророчестве Исаии, выполнением которого считались деяния Иоанна Крестителя, содержится сходный образ: Иорданская пустыня, ожидавшая «гласа», возвещающего о пришествии Господа. По исполнении пророчества «возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется земля необитаемая»[671]. В рассматриваемой легенде слышится отзвук библейского текста: «возрадовавшиеся», ожившие камни, внимающие «гласу» проповедника, рассказывающего о пришествии и деяниях Божьих, можно говорить и о ее аллегорическом значении: у Исаии Иорданская пустыня уподобляется пустыне духовной, «глас», оживляющий бесплодную землю, — Слову, спасающему душу. Образ оживших камней в легенде перекликается со строками Нового Завета из «Первого Послания» апостола Петра, сравнивающего христиан с «живыми каменьями»: «Приступая к Нему, камню живому... и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный...»[672]. Аллегорически проповедь Беды адресовалась не столько к бесплодной земле, сколько к «живым камням», христианам, его ученикам, последователям. Одним из прочтений легенды могло быть и то, что проповедь Беды, — его труды, слова, обращенные к его современникам, христианам, — были услышаны и поняты, что «живые камни» вняли адресованным им словам.
«Церковь его считает святым, его имя упоминается в списке исповедников, он единственный, именуемый среди святых не святым, но достопочтенным», — писал о Беде автор его жития[673]. У него, как и у многих других, титул Беды ассоциировался с почтенным возрастом, которого он достиг. Автор этого жизнеописания полагал, что Беда скончался в семьдесят лет; по иным бытовавшим представлениям Беда умер девяностолетним стариком[674]. Его образ продолжал достраиваться по канонам жития святого, мудреца. Праведнику, ведущему тихую жизнь за стенами монастыря, в преданном служении Богу, должен был быть отпущен долгий век. К Беде как нельзя лучше подходил образ старца, который за свою исполненную благочестия жизнь создал множество ученых трудов и приобрел большую мудрость, которая открывается человеку в конце его пути в ответ на его неутомимое служение Богу и неустанный духовный поиск.
Для «жизни Беды после смерти» во многом определяющим стало время после нормандского завоевания: вторая половина XI-XII вв. На севере Англии церковными деятелями предпринимались попытки возродить старые англо-саксонские традиции монашеской жизни. Для них большое значение имело обращение к наследию их знаменитого соотечественника, чей авторитет был высок не только в Британии.
