«Марксистская теория и практика, — пишет доктор философских наук профессор И. Т. Фролов, — объединяются в достижении «конечной цели» общественного развития — формирования нового человека… На этой… основе утверждается концепция реального (коммунистического) гуманизма»… Совпадение гуманистических целей науки и общественного развития… существует, однако, именно как принцип, реализация которого зависит от конкретных исторических условий. На пути ее (реализации — Ю. М.) стоят не только неразвитость этих условий и самой науки, но и многие социологические и философские мифы и предрассудки…»

Одно из заблуждений такого рода с грустным прозрением вскрыл Макс Борн, один из основателей квантовой механики, участник пагуошских конференций. «Мы верили, что это служение (служение знанию. — Ю. М.) никогда не сможет обернуться злом, поскольку поиск истины есть добро само по себе. Это был прекрасный сон, от которого нас пробудили мировые события. В объективном плане наука и этика претерпели изменения, которые делают невозможным сохранение старого идеала служения знанию ради него самого».

Служение знанию недостаточно для того, чтобы отстоять жизнь перед лицом предстоящего испытания надежности нашего, людского владычества на Земле. Служение благу, неравнодушие к делам человеческим — вот дополнительные требования к свойствам души тех, кто будет насаждать среди нас всех трезвые представления об экологической ситуации.

…Феофан Фарнеевич успел ознакомиться с этим очерком лишь частично. К тому времени, когда рукопись была подготовлена целиком, его уже не было в живых. Он умер от тяжелой, труднолечимой болезни крови.

В больнице Феофан Фарнеевич продолжал работать над капитальным трудом по сельскохозяйственной метеорологии. Работал до последних дней, пока был в сознании, работал и утешал знакомых и близких, как бы извиняясь, что так серьезно занемог и доставляет людям столько огорчений.

…Крупнейшие географы, климатологи Советского Союза и зарубежных стран выразили глубокую скорбь по поводу тяжелой утраты, которую понесла наука с его кончиной.

Однако Феофан Фарнеевич сам воспринял от своих учителей и в свою очередь оставил после себя наследие не только научное, но еще пример жизни, человеческих отношений, нисколько не менее важный, чем какой угодно научный результат, и главное, усилил наше понимание этой равноценности.

А то, что до сих пор творческое достижение увековечивается тщательнее, заботливее, чем благородство поступков и помыслов, — может быть, печальное заблуждение, о котором должно сожалеть всем нам, людям честолюбивого научно-технического века.

Идешь по городу — прекрасный пол, куда ни глянь. Его прибавилось видимо-невидимо, и он преобладает.

Вам скажут: «Обман зрения. Мужской оптический обман».

Не спорьте, пусть говорят. Но весной, когда походка омолаживается, взоры безотчетны, и в вечерние часы, часы зрелищ, когда жизнь городская пышет здоровым нетерпением счастья, обман этот замечательно торжествует.

Вам скажут: «Эва, куда завел. Старо, батенька, старо это, как мир».

Не возражайте. Не надо. Но заметьте про себя: чего там — «старо». Мир помягчал — и все тут. Стал женственней. Демографы, статистики пускай пишут что хотят, а нам с вами разве нужны цифры? В общем впечатлении от лиц, покроя одежд, мелодии голосов, шахматных ничьих, цветовых гамм, приемов полемики превалирует женоподобность. Все вместе, в целом сдвинулось туда.

Вот модные брюки на прекрасном поле. Так ведь какие брюки! Они не умалили ничего. Пиджак времен «Девушки с характером», тот да, умалял. А нынешние брюки скорее в мужчине прорисовывают женское, чем наоборот.

Борода… Ну что ж, то был отчаянный рывок к реставрации Мужчины. Но помилуйте, приталенный, со вздернутыми плечиками, в пестренькой кофточке длиннокудрый бородач мужествен, как Жорж Санд.

Теперь возьмите голоса. Какие звуки доносятся из окон? Томные. Бас не у дел. Может, бас просто вывелся. А те пропойные хрипы, что выдают нам некоторые певцы, пусть и имеют свой шарм, но нет, это не бас.

Лик современности помягчал, современности мила женскость. Неужели кто-нибудь этого не замечает? По почерку, наконец. Судебные эксперты различают в письме элементы мужские и женские, берутся определять, какого пола писавший текст. Имеет свои почерк и эпоха. Приглядитесь!

Мне посчастливилось слушать лекции выдающегося буквоведа Алексея Алексеевича Сидорова.

— …Мы с вами, многоуважаемые коллеги, относимся к словесным существам, мы одарены словом, — взывал он к шумной аудитории, — Однако изображения слов в знаках имеет свое, совершенно особое касательство к мыслям и чувствам эпох и народов. Не смейтесь над палеографией, наукой буквоведства! Талейран сказал, что человеку дан язык, чтобы скрывать свои мысли. Но в почерке, в начертании шрифта мы высказываемся непроизвольно, а это самые ценные признания. Буквоведы-палеографы, смиренные чтецы письма, когда-то живого, живописи на скалах, папирусе, готовы, следя за почерком, открывать перемены настроения, свершающегося в духе поколений, и притом в самых существенных частях. О, эти скромные занятия буквальностями… Эти пожелтевшие листы в стенах вечерних библиотек… Вглядитесь в архитектуру письма, вникните в гармонию его — и вам исповедуется сама история. Готический шрифт… Почерк-храм. Буква-алебарда… Да в этой строчке, в этой букве, выведенной благоговейно, — эпоха. Со всем ее нутром. Молитва, совершаемая в доспехах. Притворное смирение. Себя, а не бога, буйства своего и вероломства боязнь зашифрована в колючей вертикали и заискивающей горизонтали шрифта. Сами названия гарнитур могут служить названиями эпох. Древняя Русь — почерк Уставный и Полууставный. Да в этих начертаниях зеркало жизнеустройства и образа мыслей! Степенность. Мужеская обстоятельность. Почитание устоев. Скрытое бунтарство. Разве на выказывается все это в торжественной колокольной многоголосице Устава? Буквы рисовали одну за другой, рисовали сосредоточенно и с любовью. А дальше… Дальше пойдет скоропись. Урезывание букв вместе с урезыванием платья, волос, церемоний… Лихорадочность, мелькание, тараторство — и новая, женоподобная красота письма! Скоропись, скорострельные ружья, скоропечатные станки, скорые поезда… — и «букв кудрявых женственная тень»…

Речь члена-корреспондента Академии художеств А. А. Сидорова воспроизведена здесь нами на слух, в тональности. Лекции его шли с показом диапозитивов — при опущенных шторах, под несмолкаемый гул (профессор был туг на ухо) и писание амурных записок, конспектов не вели.

Феминизация… Что за комиссия, создатель! Они оберегают свою особливость, а в то же время не держатся за богом данные свойства и ребром ставят вопрос о равноправии. «Слабый пол! Да он сильнее сильного. Знаете что? Берегите мужчин». И так далее.

Но как это так далее? Мать, семья, дом, хозяйка — что есть взамен? Эти новаторы жизнеустройства, начиная хотя бы с Сократа[10], не сагитировали никого. При всех вольностях, отвоеванных у Гименея, особенно в последние пятьдесят — сто лет, победительницы считают как бы черновиком любовь вовсе без уз. Человеческое существо такой безграничной свободе что-то не радо. Спросите многоженца.

Разладица в женском вопросе была всегда. Матриархат продержался недолго, и остальное время женщины надоедают миру своими законными требованиями. Среди них самих единства нет, от курса на равноправие многие уклоняются. Мужчины же, расспроси их участливо, сознаются, что просто трусят вслух заявить истинные свои убеждения на сей счет. «Посмотрите, они совсем другие, чем мы. Женская душа… Мужской ум… Сама природа положила между нами различия».

Что и говорить. Никакие брючные костюмы тут ничего сгладить не могут. Но, положив различия, дает ли природа нам указания, как их трактовать? Быть может, наши сантименты по поводу мадонн просто инерция чувств? Наше умиление ангелочком, припавшим к кормящей груди, затемняет истину?