Василий Михайлович Сенюков, профессор института, ученик и помощник академика И. М. Губкина, чьего имени институт, имел пророческий дар и вообще был необыкновенный человек. Зырянин (по-теперешнему коми), из ломоносовских краев, Сенюков с мальчишеских лет — работник и охотник. Отец имел на руках семью в дюжину душ и ускорял возмужание потомства. Василия, чтоб скорее взрослел, лет шести оставил однажды одного ночью в тайге.

Поздно, по стопам великого земляка, идет Василий в школу. Шестнадцати лет впервые садится за парту До того он уж и лес рубил, и плоты гонял — лоцманил, то есть был облечен непререкаемой капитанской властью. Петушиным голосом бросал отрывистые команды, безусый капитан проводил змеевидное плавучее чудище по трассам вертлявых и мельчающих рек на диво купцам и всему степенному люду. Лоцманское искусство чтилось высоко, как многоопытность и особый дар, в мальчишке невозможные, недозрелые.

Он уже участвовал в научных экспедициях и в политическом движении. Учился между делом, стремительно, урезал ночь часов до двух-четырех, преодолевал по два-три класса кряду, так же и в институте. Дневное время горел на общественной работе и на высоконаучной. Срывался с этих высот в пропасти незнания, карабкался по страшным кручам из-за нехватки времени, а больше — нетерпения идти пологим путем.

— Михаил Иванович, твоими ракетами мы решим вторую часть сибирской проблемы, — со сдержанной горячностью убеждал Сенюков своего нового, дорогого Друга.

(Их истории будут идти своими, неявно сходными путями, чтобы позднее, слишком поздно, под конец, слиться, когда придет пора знакомства. Будут сближаться судьбы, образ жизни, словно под влиянием некоего тайного единоверия людей, остающихся во всем остальном очень разными.)

Имелось в виду, что первая часть сибирской задачи решена.

Василий Михайлович Сенюков был среди ее решателей.

— Молодой Сенюков, — рассказывал мне Циферов, — еще студент, вопреки мнению отечественных и зарубежных специалистов, отстаивал нефтеносность кембрийских пластов, в частности в Восточной Сибири. Второкурсник!

Киты геологической науки в массе своей были привязаны к бакинскому и грозненскому месторождениям. Они верили, что в России нефть может быть только того же возраста, то есть молодая. Старше третичной, внушали они студентам, искать бессмысленно. Апломб одного из светил был таков, что требовал не верить, даже видя своими глазами нефть, вытекающую прямо на поверхность земли, если ей там быть не положено, как, например, на Волге…

Сенюкова поддержал профессор Губкин, и в начале тридцатых годов Василий Михайлович возглавил поисковую экспедицию. Это был вызов. Потому работа велась в обстановке недружелюбия со стороны научной общественности.

Экспедиции уж закругляться, а нефти нет. Отсутствие подтверждений не просто было неудачей. Это нормально в поисковой практике. Нет, оно служило доказательством авантюризма, потому что было предсказано знающими людьми. Но с ними не посчитались. Немалые деньги в результате брошены на ветер. Против Сенюкова могло б начаться и судебное разбирательство. Он уже сдавал дела… Но в день, когда ему являться с повинной, забила сибирская нефть. Не тюремное заключение, а высшую государственную награду присудили Сенюкова за рискованную эпопею.

По документам В. М. Сенюкова, с которыми меня познакомил Музей Революции СССР, из рассказов его сына, Ремира Васильевича, а также романа Федора Пудалова «Лоцман кембрийского моря», в значительной степени документального, из других устных и литературных источников не получалось так складно. Сюжет петлял, состав действующих лиц ширился… Но первопроходная роль Сенюкова в истории с кембрийской сибирской нефтью подтверждена веско.

Две здоровенные картонки доверху наполнены бумагами. Справки, полевые дневники, мандаты, пригласительные билеты, поздравления. Все это принес в музей сам Сенюков, когда ему исполнилось шестьдесят лет. Принес, заботясь не только о посмертной славе, но и о персональной пенсии.

— Что о нас сказать? Немногословны мы. Как финны. Мы с ними в этническом родстве. И не хвастливы. Хотя охотники. Русский дается нам без труда. Коми в массе пишут грамотнее, чем земляки-русские. Говорят: «Упрям, как зырянин». Про «хохла» тоже слышал, — так, отрываясь от тарелки с супом, говорил случайный мой сосед за обедом Альберт Егорович Валеев, писатель и этнограф из Сыктывкара. Он знал Василия Михайловича, кое-кого из сенюковской родни, но кроме слов «да, был ершист», «да, умел гульнуть», «да, сделал крупное открытие», ничего добиться от него не удалось, хотя, довольствуясь из напитков одним боржоми (язвенник), он выказал дружелюбную готовность поболтать и был, кажется, приятно возбужден разговором.

Из рабочей тетради М. И. Циферова. «Черная дата — 13 марта 1966 года. Состоялось совещание в Комитете по науке и технике. Присутствовали в основном буровики. Я оказался в положении мусульманина, попавшего в православную церковь, — другой веры! Большинство доказывало, что долото и колонна буровых труб решают все проблемы, и потому нет смысла распылять средства на разработку иного вида бурильного оборудования».

Аргумент, я думаю, пригодился бы противникам Колумба. Кто-то из советников выходит вперед и, обращаясь к королеве Изабелле, говорит: «Ваше величество! Если даже этот безумец достигнет Индии, плывя на запад, то это не столь уж важно. Почему бы не выделить ту же сумму денег на улучшение оснастки кораблей? Тогда флот был бы способен плыть на полузла быстрее!»

Оппонент — я его знаю — не смолчит.

— Очень остроумно, — скажет он. — Только я где-то ее встречал, эту остроту. Неважно. Раздражает другое: старческая любовь к поучительным примерам. «Новая техника поначалу проигрывает в сравнении со старой, зато потом!..» Вспомнят, что первое пороховое ружье было намного тяжелее лука, имело меньшую точность и дальность стрельбы, а было лишь скорострельней и требовало меньше искусства от стрелка… Что первые реактивные самолеты не шибко превосходили поршневые в скорости, а могли летать малое время и требовали дорогих аэродромов… Что первые управляемые зенитные ракеты при громоздком сложном наземном обеспечении и относительной дороговизне имели малую дальность полета и невысокую точность управления… Этими примерами сами себя завораживают. Причем настолько, что теряют всякую восприимчивость к серьезной аргументации.

Специалисты буровой техники, выиграв дело в стенах верховного научно-технического судейства, хотели надеяться, что победы на их век хватит. Но наступил лишь непродолжительный перерыв.

Циферов обозначил 13.3.1966 черной датой, обвел ее траурной рамкой, не зная, что «это горюшко — не горе», что оно еще впереди.

Произошло событие, открывшее новый этап в истории, точнее, в предыстории подземной реактивной техники.

Изобретение Циферова, признанное особо важным, все еще циркулировало в узком кругу особо доверенных организаций и лиц. Вот однажды они собрались, «рассмотрели и не сочли». Выйти за пределы узкого круга изобретение, будучи на режиме особо важных, не может, а в пределах оно, оказывается, никому не нужно. Кто-то из тех, кто принимает особо важные решения, обратил внимание на нелепость сложившейся ситуации, и в Бюллетене изобретений № 10 за 1968 год появилось изобретение № 212908, а вскоре статья в журнале «Изобретатель», поданная броско.

Читатели проявили интерес. Поступили запросы.

Циферов воспрянул. Зачастил в редакцию. По вечно ремонтируемым коридорам, вдоль дряхлой мебели (при предпоследнем директоре издательства), оживляющей своей живописностью длинные пролеты, хаживал, воплощение сурового щегольства, морской офицер, черное с золотом, крепкий табак с легким одеколоном. Жизнь, как говорят летчики о трудном полете, «в сплошном сложняке» отметилась на его лице подбровными тенями, височными вмятинами, но все перекрыто настроением, сдержанной улыбкой. Молодой!