В труде и на отдыхе человек сегодня пылит вровень со средней вулканической активностью. Это понятнее, чем если мы скажем, что за год индустриальными, сельскохозяйственными и прочими средствами поднимается в воздух 500–600 миллионов кубических тонн материала.

Равняясь с вулканами, мы выглядим внушительно, но если перечислим, на душу населения, получится, что в день средняя персона производит всего-навсего 30 граммов пыли. Нас много — в том все и дело.

Однако важно, не сколько поднимается, а сколько удерживается пыли в воздухе постоянно. По подсчетам Рида Брайсона, это 15 миллионов метрических тонн. Более всего вулканоподобны страны средних широт Северного полушария. Теперь уже принято среди специалистов измерять «загрязнительный» потенциал страны ее валовым национальным продуктом, который, собственно говоря, выражает расходование материала и энергии. Так вот, страны с национальным валовым продуктом более 70 миллиардов долларов — США, Япония, ФРГ, Великобритания, Канада, КНР, Италия — сосредоточены в этом поясе, а из другой группы стран, чей валовой национальный продукт в сумме составляет 200 миллиардов долларов, большинство (девять из двенадцати) отсюда же.

Иначе говоря, «деловая пыль» рассеивается большей частью в зоне курьерских западных ветров, которые уж подхватят и разнесут.

Да…

— Накручивают. Себя чтоб показать и накручивают. Вулканы!.. Да кто их контролировал? Чего на людей зря наговаривают? «Климат меняют, портят…» Где он меняется? Покажите мне пальцем, где? Нет этого, вот и все.

Будто нельзя пальцем показать! Можно.

Взглянем сначала на свою улицу, на свой дом, на свой город. Зимой стены и окна, крыши и двери нашего жилья испускают тепло. Это заснято особой, инфракрасной фотографией. Летом все машины, нарабатывающие холод, — кондиционеры, холодильники, рефрижераторы — «другой» частью своего цикла отапливают и без того разогретые пространства. Мощные установки, которые производят и посылают в наши квартиры электричество, две трети топлива переводят в дым и пар, выбрасываемые еще горячими в воздух. Каждый житель, коему тут несть числа, — отопитель, камин ходячий, мощностью под сто пятьдесят ватт. Суммарная же мощность живого нагревателя может перевалить и за миллиард ватт, если считать в таком городе, как Москва. Устройство города таково, что он не только собирает, не только излучает, но и задерживает тепло. Водостоки, позволяющие горожанину обходиться без галош, — враги городского климата. Они поспешно удаляют воду с тротуаров, вместо того чтобы дать влаге испариться. В результате экономится тепло, в большом количестве расходуемое на испарение, и мы в городе лишены отрадной свежести после выпадающих летних дождей. «Серокаменное тело» города больше впитывает тепла, чем травянисто-деревянная деревня. Асфальт вбирает в себя солнце без остатка, пышет жаром. Ночью город преет, камень ласков, как остывающая печка.

А пыль? «Вдали, над пылью переулочной, над скукой загородных дач…» Невинная была та пыль, безвредная. Взметнется за извозчиком и сядет. Сияния небес не затуманивала. «Вдали»… Город без дали. Небо перегорожено этажами. В лабиринте ущельев и котлованов воздух застоен, прогрет, сух, тускл. «Солнечный свет затуманен», но затуманенный город не охлаждается. Завешенный пылью, углекислыми выдохами людей и машин, окисями азота, угарным, сернистыми газами, он тем не менее на один-два градуса, а то и больше теплее, чем округа. Эти едва уловимые перепады достаточны, чтобы из предместий понизу повеяло в город, подобно бризу. Только городской остров всегда теплее окружающего пригорода, и ветер здесь неизменный. Воздух воспаряет над каменным островом, как над экватором, и делает знакомую уже нам мертвую петлю, то есть, охладившись, опускается где-нибудь в районе дач, поворачивает назад, вновь понизу вползает с окраин в переулки и, следуя дорожным указателям с надписью «в центр», стекается, чтобы сделать заход на новую петлю, так что в каждом вдохе города — недавний его выдох.

Над заносчивым центром вертикальные потоки подымают максимум пыли, и здесь она наигуще выпадает из кругооборота на головы и серванты.

С каждым оборотом городской воздух все больше насыщается выхлопами и выдохами, и над островом тепла воздвигается громадный купол пыльной духоты. Эта устойчивая воздушная гора над городом ждет хорошего ветра, слабый ее не осилит. И тогда растечется она по небу нескончаемо. В небе над Северной Атлантикой Рид Брайсон проследил шлейф грязного воздуха от Нью-Йорка. Он дотягивал до Исландии!

…А еще курятся дымами и пылью обширные площади подсечно-огневого земледелия в Юго-Юго-Восточной Азии, Центральной Америке, северо-восточной Бразилии, Конго… Легки на подъем тревожимые людьми пустыни в Индийской долине, то и дело застилаемые пыльными бурями. Эти месторождения вздымают миллионы тонн пылинок, взмучивают небо на сотни тысяч квадратных километров и в высоту на тысячи километров.

Вулканный темперамент сегодняшних дел за три-четыре последних десятилетия сказался снижением прозрачности нижней атмосферы на два процента. Останутся ли без последствий злоупотребления цивилизации? Кто знает. Биосфера замечательно умеет самоуспокаиваться, приходить в норму. Человек же неугомонен, нормы не знает, покой ему «только снится». Кто кого заставит с собой считаться, может вскоре стать таким же актуальным, как вопрос принципиального доктора, «потел ли больной перед смертью».

«…Непривычному человеку с свежего поветрия и одного раза нельзя будет продохнуть».

Неустанное загаживание воздуха, эти добавочные 30–40 процентов углекислоты в нем к 2000 году навели Ф. Ф. Давитая на другую, невеселую и естественную мысль. На каждый выдох нужен вдох! Чтобы образовался углекислый газ, подавай кислород. На атом углерода при полном сгорании расходуется два атома кислорода. Так вот: на много ли вдохов хватит кислорода цивилизованному миру, если он и впредь будет нагружать на свои железные плечи больше работы и развивать больше потребностей?

Хуже всего, когда нечем дышать. Хуже не только потому, что еды человеку надо в день килограмм с лишним (если он не вступил в секту лечебно голодающих), воды — два литра, а воздуха — двадцать пять килограммов. Голод можно терпеть, жажду тоже, а без воздуха не вытерпишь. И наконец, воду и пищу можно себе выбрать по вкусу и по виду, а воздух вдыхай какой есть.

Каков же он?

И миллион и сто лет назад он состоял по весу на 76 процентов из азота, на 23,10 процента из кислорода, на 0,03 процента из углекислого газа. Остальные приходятся на инертные газы, пары воды.

Миллион и сто лет выбраны не случайно, они служат важными вехами в истории свободного кислорода на Земле. (Разумеется, цифры смело округлены.) Примерно миллион лет тому назад кто-то первый зажег своими руками костер. Боги, как известно, наказали тогда Прометея, который своей близорукой благотворительностью причинил серьезные неудобства небожителям, вынужденным теперь дышать черт знает чем. Но кислорода стало в нем уменьшаться лишь через 999 900 лет (с той же оговоркой). А до того оставалось все то же —23,10 процента.

Газовый состав атмосферы весьма труден для изучения в историческом плане. Ископаемые остатки воздуха в древних ледниках, осадочных образованиях слишком молоды. К тому же однородность газового состава атмосферы на всей Земле, чрезвычайная его стабильность — не только за историческое время, но и в течение ряда предшествующих геологических эпох — не вдохновляли исследователей браться за эту тему.

С начала нашего века состав атмосферы перестал быть стабильным.

Кроме выяснения конкретного вопроса, Ф. Ф. Давитая имел еще и общую мысль, когда подытожил страхи, «вязанные с концентрацией в атмосфере СО₂. Шумим, мол, не по тому поводу. Есть посерьезней вещи, о которых надо беспокоиться. Загрязнение атмосферы и гидросферы хотя и представляет большую угрозу, пути борьбы с ним более или менее ясны. Наукой разработаны и разрабатываются системы мер по улучшению качества окружающей среды. Это строительство очистных сооружений, усовершенствование технологии в промышленности и на транспорте, постепенный переход на замкнутый способ производства материальных ценностей, внедрение такой системы земледелия, которая исключала бы загрязнение почвы и ее разрушение; это восстановление лесов и расстроенного растительного покрова, орошение пустынь и сухих степей, озеленение городов и сел, установление строгого контроля за удобрением полей, за химическим способом борьбы с сорняками, сельскохозяйственными вредителями и болезнями, за добычей нефти на шельфах и ее транспортировкой морскими путями и многое другое. Практическое осуществление этих мер — чрезвычайно сложное и дорогое дело, не все еще и технически решено, ряд задач довольно крупных. Нет, однако, принципиально новых научных проблем, без разработки которых было бы невозможно коренное улучшение качества окружающей среды.