И едва только я открыла дверь, как попала в атмосферу совершенно дикого безудержного веселья, которое создавала зажигательно ритмичная песня, исполняемая… Чертом Ивановичем. Чёрт был одет в какое-то странного вида рванье и обвешан многочисленными цепями. Он, должна отметить, вполне комфортно чувствовал себя, буйно отплясывая и попутно выделывая на барной стойке, которая у Баюна, как вы помните размером в ипподром, головокружительные как танцевальные, так и акробатические номера. Чего он только не исполнял: наряду с фуэте, пируэтами, жете, кабриоль и прочими элементами балетных танцев, он также крутил колесо, становился на мостик, садился на шпагат, ходил на руках и галопировал, поочередно высоко выбрасывая ноги вверх. При этом с помощью своего хвоста с потрясшей мою душу синхроничностью и ритмичностью чертяка сам умудрялся употреблять стопарик за стопариком, да ещё и, опять же с помощью своего вездесущего хвоста, разливать спиртное в стопарики, которые ему в бесчисленных количествах протягивала беснующаяся от ликования толпа.

— Заходи, шагай сюда, ты и я малышка, хэй, хэй! Любовь как бомба, малышка, давай поторопись!»4 — орал он во всю глотку хрипловатым баритоном. Песня явно была написана не в этой реальности, но это ничуть не умаляло восторженности толпы.

— Хей! Хей! Хей! Налей! Налей! Налей! Налей! — голосила толпа, аплодируя и отплясывая с такой амплитудой децибелов, что децибелы эти даже на какое-то время заглушили певца.

— Женщина разрушения, могу ли быть твоим мужчиной?! — обретя новое дыхание, благодаря которому он таки сумел перекричать толпу, запел Чёрт Иванович, как только заметил меня. В театрально-драматическом жесте он протянул ко мне руки!

Некоторые из девиц уже порядком разогретые принятым алкоголем, решили, что чёрт обращался к ним. И именно к ним протягивал руки, призывая их к себе. Потому, не откладывая дело в долгий ящик, они с диким визгом и улюлюканьями начали взбираться на барную стойку. На довольно высокую барную стойку. На которую достаточно сложно и в трезвом-то виде с первого прыжка запрыгнуть, а в пьяном и подавно… Однако нашлись настоящие богатыри, подсобили, подсадили. Хотя, без эксцессов не обошлось — пару-тройку барышень богатыри, которые ещё десяток стопариков назад распрощались со своей трезвостью, случайно уронили… причём не один раз.

— Суматоха, ослепляющая вспышка света, — оживился Чёрт Иванович при виде обступивших его со всех сторон барышень. — Малышка, пойдем гулять всю ночь! — вытягивал он пятачок к одной. — Когда-нибудь, в любое время, подсласти меня конфеткой! — скалился он в зубастой улыбке другой. — Маленькая мисс невинность, подсласти меня, да! — подмигивал он третьей.

— Хей! Хей! Хей! Налей! Налей! Налей! Налей! — снова заголосила толпа, протягивая к Черту Ивановичу свои стопарики.

— Давай, возьми бутылку, встряхни её! — ответил толпе словами песни чёрт, вручив ближним рядам по бутылке, назначив их своими заместителями по барменскому делу. — Сломай пузырёк, разбей его! — «проинструктировал» он своих новоявленных заместителей. После чего, обращаясь уже к барышням, запел: — Насыпь на меня немного сахара! Ох, во имя любви! Насыпь на меня немного сахара! Давай, разожги меня! Насыпь на меня немного сахара! О, я не могу насытиться! Я — горячая, липкая конфета! С головы до ног, да!

— Диана! Я здесь! — донёсся до меня голос Баюна, который пробирался ко мне сквозь толпу, образуя в ней своим мощным исполинским телом пробоину, которая впрочем тут же латалась смыкавшимися рядами. — Как тебе? Как я твоего пленника пристроил? — кот окинул отплясывающего, кувыркающегося и купающегося в литрах алкоголя Черта Ивановича взглядом, каким гордый отец смотрит на любимого сына. — Талант! Нет, не талант, — мотнул он головой. Он что-то сказал ещё, но я не расслышала из-за шума и музыки.

— Что-о?! — проорала я, пытаясь перекричать толпу.

— Тала-аантище! — проорал Баюн, максимально приблизившись к моему уху. Кроме этого, он ещё и голос максимально повысил. — Я сказал: талантище! — повторно заорал он. — А как раз такого… — он слегка отклонился от моего уха и его голос снова потонул в гвалте и шуме кабака.

— Что-о?! — снова переспросила я.

— Говорю, что именно такого талантища моему кабаку и не хватало! — проорал в ответ кот. — Слушай, давай пойдём в зону ВИП. И там поговорим! — прокричал Баюн. — Ану расступись! — потребовал кот-великан. — Хозяин этого кабака идёт!

Само собой разумеется на эти его слова не последовало ровным счётом никакой реакции, ибо толпа была слишком занята танцами, аплодисментами и созерцанием того действа, которое разворачивалось в тот момент на барной стойке под аккомпанемент Черта Ивановича, который не только орал на весь зал: — У тебя есть персики, у меня сливки! Сладкие на вкус, как сахарин! Ведь я горячая липкая конфета! С головы, с головы до ног! Но ещё и на пару с одной из счастливиц, из тех, что таки взобрались на барную стойку, демонстрировал всё происходящее в песне в грязнейшем из грязных танцев, которые я когда-либо видела.

Я ранее говорила, что здесь уже, когда я пришла было необыкновенно весело, так вот теперь, когда Чёрт Иванович добавил к своему репертуару грязные танцы, а остальные подвыпившие девицы, взобравшиеся на барную стойку, устроили стриптиз… — здесь было совершенно беспредельно-неприлично весело.

И, хотя ещё мгновение назад казалось, что дальше уже некуда, стало ещё веселей, как только Чёрт Иванович запел: «Как-то вечером чёрт объявился в Зачарованном лесу. Он искал душу, которую мог бы украсть. У него были трудности, ведь он сильно отставал. Ему нужна была сделка…»5

— Эй, может, его того, усмирить, — заволновалась я.

— Ты что с ума сошла?! Это ж самое оно! Молодец, чертяка! Так держать! — крикнул Баюн своему протеже и залихватски свистнул. — Я ж не вчера родился! Репертуар мы с ним обсудили, так что поверь мне: песенка эта совершенно безобидная. Там дальше про скрипача, который так и не повёлся на проделки черта. Расслабься, Ди. Да и потом, на нём же ошейник повиновения. Говорю, же я не вчера родился.

— Ладно, взбирайся, — кивнул кот себе на спину. — Сама ты не прорвёшься, а мне сегодня и сквозь эту толпу прорываться и тебя на себе возить — не привыкать.

Ясное дело, я не преминула воспользоваться предложением Баюна и тут же взобралась на любезно подставленную мне спину.

Как только мы оказались в кабинке для ВИП персон, Баюн со словами: — Вот, это тебе, — протянул мне мешочек с чем-то позвякивающим внутри.

— Ого! — пересчитала я пантелеевичей6 в мешочке. — Даже не полканы и не премудры7. — А это за что? Я не помню, чтобы ты брал у меня взаймы, — удивилась я.

— Это твои десять процентов с доходов сегодняшнего вечера, — объяснил мне кот Баюн. — Чёрт Иванович твой ведь пленник. Вот я и подумал, что так будет по-честному.

— Подожди, — нахмурилась я. — Если пленник мой, то разве не честнее было бы поделить доход пятьдесят на пятьдесят? И то, это я, пожалуй, слишком щедрая.

— Вот правильно говорят: кто честно поступает, тот поступает глупо! Ты же только что вообще ни на что не претендовала! А теперь… — укоризненно покосился Баюн на меня. — Ну хорошо! Но только потому, что мы друзья, я тебе объясню, почему тебе только десять процентов. Бери свою красивую ладошку и загибай пальчики: во-первых, бар мой и весь ущерб бару, нанесённый толпой тоже мой; во-вторых, выпивка моя (я ведь надеюсь ты заметила, сколько её льётся сегодня мимо стопок?); в-третьих, талант Черта Ивановича, кто раскрыл? Ты? Нет! Я раскрыл! Внял мольбам нечестивого дать ему шанс проявить себя на поприще иномирских песен и плясок. И, пожалуйста, раскрыл талант. А ведь на моём месте не каждый бы рискнул бы! В-четвёртых, гонорар Черту Ивановичу кто должен платить? Ты? Нет, я должен платить. В-пятых…