— Ну, я не хочу развеяться пургой.

— Понимаю. Тогда скажи, остался ли среди живых кто-то, любивший тебя?

— Ничего себе. И что будет с этим кем-то? Поставите его череп на юге треугольной поляны?

— Отнюдь, и не вменяй мне чужую вину. Того человека ждет лишь краткий разговор и акт доброй воли. Он останется цел и невредим.

— Кто меня любил, — повторил Орфин, будто расковыривая язву. — Не знаю, может, кто-то из давних клиентов.

— Сомневаюсь, что это подойдет. Неужели у тебя не осталось родственников?

— Почему, остались. Но в семье меня не особо любили.

— Прискорбно… Тогда, боюсь, я не в силах принять тебя в фамильяры. Но не сокрушайся. Если мы преуспеем, тени отправятся в прекрасные сады, где никто не становится пургой. Чтобы помочь друг другу, нам с тобой нет нужды заключать вассальный договор, хоть он и был бы подспорьем. Чтоб ты не таял, достаточно получать вдоволь мнемы — Никтос это обеспечит. Будь моим гостем, набирайся опыта, и когда будешь готов, откроешь для меня тропу в Элизиум. По рукам?

Орфин медленно кивнул. От таких предложений не отказываются.

***

Возвращаясь в архив, он размышлял над их долгим разговором. Хотел бы он ей верить, но… Одного взгляда на стены ее обители хватало, чтоб усомниться. И ведь это место не только выглядело жутко, оно еще и наполняло разум мучительными иллюзиями. Разве может его хозяйка впрямь сулить призракам что-то хорошее?

Впрочем, ему вспомнился Приют — такой возвышенный и благочестивый на вид. И такой грязный в своей сути. Может, ирония в том, что чудовищные Чертоги — это и впрямь воплощение света? В конце концов, Асфодель единственная, помимо Алтая, кто отнесся к Орфину по-человечески.

Мало того, она дала ему цель и надежду. Шанс избежать печальной участи прочих призраков, намеки на то, что он совершит нечто грандиозное. По правде, он не решался дать волю фантазиям об этом, слишком уж… самонадеянные выходили устремления. Открыть астральные ворота в лучший мир? Твою мать. Черт! Эта женщина в точности знала, как убедить человека делать то, что ей нужно, да еще и радоваться этому.

И всё же, вопреки недоверию, его глубоко зацепила идея развить талант, обучиться чему-то полезному. Черт возьми, он устал чувствовать себя беспомощным и барахтаться, как щенок в реке.

Миновав лабиринт, он вышел к нагромождению мертвой мебели… и замер. На окне, вздернув колено к подбородку, сидела гарпия. Ее фигура походила на чумного доктора в лохмотьях. Клюв черным крюком пересекал небо, а посредине головы блестел нечеловеческий огненный глаз. Сейчас ничего в ней не напоминало ту женщину, ради которой Орфин начал этот путь. Он видел лишь монстра. Изуродованный гибрид человека и животного.

Он застыл в проходе, как парализованный. Существо тоже не двигалось, лишь глядело круглым птичьим зрачком. Наконец Орфин опомнился.

— Убирайся! — рявкнул он.

Несколько секунд прошло в гнетущей тишине. Затем гарпия сорвалась с места и камнем ушла вниз — исчезла в пурге.

В тот же миг внутри него тоже что-то провалилось. Черт! Зачем он прогнал ее?

«Нет. Ты не будешь снова ее преследовать. Разве не хватило той трёпки?»

«Я зову на длинных крыльях ночи страшные летящие кошмары»

Орфин пробежался пальцами по шершавой костяной коряге. На периферии разума плясали смутные миражи — словно десяток радиостанций играл разом. «Пусть бы они и дальше заглушали друг друга!» Он закрыл глаза и робко направил внимание в Бытое. Кошмары ударили тут же. Зловоние помоек, комок в животе от стремительного падения, визгливые крики чьей-то матери, удушливое чувство стыда. Они навалились, стиснули голову, пытаясь вышвырнуть мысли Орфина на обочину. Он охнул от этого шквала.

Теряясь в безумии, он сосредоточился на единственном правдивом ощущении — шершавой фактуре коряги. Потянулся к ней, словно ничего, кроме покалывания в пальцах, не было — и вынырнул.

Черт побери! Снова неудача.

Наверняка если упасть в омут наваждений раз двадцать или сотню, то удастся сквозь них разглядеть Бытое, а потом со временем проложить к нему стабильную тропу. Но иллюзии, в которые его окунали древа, были слишком реальными, хуже самого правдоподобного сна.

Он ходил от одного осколка реальности к другому и никак не мог решиться на новое погружение. Клал ладонь на мясистую ветвь, пытался сосредоточиться на отдаленных звуках, но тут же отстранялся. Это стало рефлексом, таким же естественным, как отдернуть руку от огня. «Может, есть какое-то особое место? — думал он. — Где будет проще… Или какой-то хитрый прием?»

Блуждая, он убедился, что коридоры Чертогов парадоксально изменчивы. На месте тупиков возникали проходы, а развилки превращались в простые повороты. Несколько раз он заблуждался и едва успевал выбраться на островок без коряг, прежде чем шквал миражей снес бы заслонки в его разуме. Порой казалось, что ничего интересного и осмысленного здесь уже не найти. Лишь бесконечные мотки розоватой плоти. Но затем Орфин вновь натыкался на диковинный островок нормальности. И всегда вместе с легким триумфом чувствовал… укол разочарования?

Во время одной из таких вылазок он заметил невысокую фигуру Никтоса, который вел под руку сутулого человека. Тот шагал медленно, подволакивая ногу. В зеркальной маске, искривляясь, отражались кровавые побеги, делая облик фамильяра ужасающим.

Никтос направлялся вместе со стариком мимо Орфина, словно не замечая его. Но, поравнявшись, вдруг прошелестел: «В архив — дважды направо». Видимо, решил, что гость заблудился.

— Спасибо.

Орфин свернул за угол, изображая, что следует совету. Затем выглянул из-за венозных веток, чтоб проследить за парочкой.

По правде, ему не понравилось, как выглядел тот старик. Его лицо было опущено в пол и казалось замершим от боли. Никтос не подал виду, что Орфин обнаружил нечто лишнее, но с него станется: идеальный игрок в покер.

Призраки скрылись за переплетением древ. Как можно тише переступая через организмы-коряги, Орфин скользнул следом через узкую арку, которой раньше здесь не было. Тоннель за ней выглядел непривычно, в нем было больше костей, чем возле архива. Орфин внимательно высматривал особенности этих организмов, по которым сможет найти обратный путь. Но внезапно он заметил то, что заставило его остановиться.

Среди костяных корней, формировавших пол, застряло бурое перо. При виде него шум миражей в голове стал громче. Орфин медленно наклонился и подобрал находку. Перо оказалось мягкое, с узором из коричневых волн.

Подняв взгляд, он увидел, что Никтос и старик свернули в узкий тоннель и проход за ними начал затягиваться. Орфин еще мог бы проскользнуть следом, но он заметил другое перо впереди по коридору. Вздохнув, он выпустил призраков из виду и пошел дальше по широкому пути, подбирая перья.

Казалось, он не выбирал сам; решение принял кто-то безмозглый глубоко внутри него. И вот, он шел по следу из перьев, мысленно проклиная самого себя, и боялся представить, что увидит впереди. Птичьи останки?

Нет причин переживать за нее! К тому же, она точно «жива», ведь он видел ее на окне! Все эти доводы не помогали… И было бы совсем уж странно винить себя в том, что гарпию наказали, верно?

Он заметил узкий лаз между стволами — костяным и жировым — и, поколебавшись, протиснулся в него. Здесь начинался другой коридор, уходящий вверх. Вскоре на полу нашлась еще пара перьев, а затем Орфин уткнулся в тупик, где их валялся целый ворох. Стена из венозных лент и костяных обломков — вот и всё, к чему он пришел.

Подступив ближе, он всмотрелся и заметил за лозами свободное пространство. Он прильнул глазом к щели между ветками и разглядел небольшое помещение, на полу которого валялись бутылки и перья.

— Ри… Тисифона? — позвал он негромко.

Впрочем, он ясно видел, что внутри никого нет.

Внезапно наверху раздался шелест, клацанье, и на пол соскользнула пернатая фигура. Орфин невольно отпрянул от стены, но затем снова приблизился. Гарпия выглядела потрепанной и неопрятной, но двигалась бодро.