— Мне казалось, ты вчера его гладила, — говорит мама, следя за мной. Она скрещивает руки на груди и опирается о дверь моей комнаты.

— Оно помялось, — поправляю я рукав, застрявший внутри и двигаю в сторону к другой одежде. Далее я бросаю несколько старых топов в одну кучу, намереваясь выбросить их.

— Ясно. Не думала что шкафы так мнут одежду, но ладно, — поясняет она, разглядывая беспорядок, который я устроила, решив еще разобрать свой гардероб.

— Что ты хотела, мам? Завтра на учебу, и я планировала раньше лечь спать.

Мама молчит за моей спиной и я продолжаю рыться в шкафу, делая вид, что меня очень сильно увлекла уборка.

— Хотела поговорить…

— О чем же? — напряжено высовываю я голову из шкафа.

Мама заходит в комнату, присаживается на край кровати и проводит рукой по одеялу, приглашая меня к себе. Я разглядываю темно-серое одеяло в белый узор и молча иду к ней. Сажусь напротив, обхватив ноги руками и откидываюсь на спинку.

— Я тебя слушаю, — говорю я, смотря в спокойные светло-карие глаза.

— Ты последнее время сама не своя, Лузи, — говорит она немного хмуро. — Работаешь на износ. Даже в праздничные выходные взяла подработку в кондитерской.

— Да… — устало протираю я глаза, — много всего навалилось: учеба, экзамены, работа.

— Я знаю что вы виделись…

Я резко замолкаю и закрываю рот, что открыла для ответа. Мама спокойно выгибает брови вверх, намекая, что бессмысленно отмахиваться.

— О чем ты?

— Я об Адаме, Луиза. Это из-за него ты такая, так ведь? Сначала я подумала, что это из-за годовщины папы, но потом…

Мама вздыхает и слегка улыбается. На ее щеках появляются такие знакомые ямочки. Я же таращусь на неё удивленно, все еще пытаясь осознать о чем она говорит.

— Я…

На одну секунду думаю выкрутиться и сказать про то, что волнуюсь из-за годовщины. Хотя, признаться честно, это меня тоже беспокоит.

— Что случилось? — напористо спрашивает мама.

— Откуда ты узнала?

Я в курсе, что материнские инстинкты вещь серьёзная, но ведь не до такой же степени. Меня больше удивляет даже не то, что она знает, а как спокойно говорит. Будто это само собой разумеющееся.

— Это сейчас не важно. Важнее то, что тебе плохо, и я хочу знать почему?

Опускаю голову на колени и обречено выдыхаю, будто это поможет вытащить шершавый камень из горла. Он не дает мне выдохнуть. Говорить. Жить.

— Я не знаю мам… Мне тяжело это объяснить. Ты была права, когда говорила что он наглый, жестокий и…

— Но ты все равно любишь его? — слышу её сквозь опущенные глаза. Это производит на меня сильное впечатление. Такое сильное, что жар мгновенно разливается по телу и бросается к лицу. Я удивлено, и слегка растеряно разглядываю свою маму, прикидывая, она ли сидит передо мной.

Моя реакция не остаётся не замеченной ею, и когда я улыбаюсь, мама отвечает тем же.

— Знаешь… — снова говорит она, — когда ты сказала мне летом, перед своим бегством из дома, что любишь Адама, то я, признаюсь, отнеслась к этому с иронией. Мне казалось, ты просто была под его чарами и слепо верила всему, что он говорил. Но потом, спустя столько времени, я заметила изменения. Что-то изменилось и не дает тебе покоя.

— Это было давно, мам. Теперь все не имеет значения.

Мама опускает плечи.

— Из-за чего ты сейчас расстроена?

— Из-за того, что должна с ним попрощаться, навсегда.

Шершавый камень начинает двигаться в горле, причиняя боль. Одно дело мысленно решится на это, другое — говорить вслух. Это значит, что я на самом деле должна так поступить.

— Не хочешь рассказать? Уверена я смогу тебе помочь.

Протираю глаза, когда чувствую на них влагу. Слёзы являются подтверждением того, что у меня внутри.

— Нет… — шмыгая носом, бросаю я. Мне тяжело это дается.

Минуту никто из нас не говорит ни слова.

Тревога, поселившаяся во мне, зашевелилась, вытянула руки и крепко скрутила живот.

Я пытаюсь спрятать чувства по глубже, но мои глаза подсказывают к ним дорогу, раскрывая карту. Мама замечает как они начинают блестеть.

— Когда ты ворвалась сюда после того, как ушла из дома, я была в таком ужасе. Первое что я подумала — Адам обидел тебя.

— Мам, не надо… — закатываю я глаза.

Не хочу вспоминать. Это больно…

— Мне хотелось пойти туда и надавать этому засранцу лещей, за то, что ты плакала. Что все то время когда я была в неведении, он делал то, что ему заблагорассудится. Мне казалось нет и не будет ничего хуже. Но потом произошло то, чего мы боялись больше всего… — она делает паузу, переводя дух, и продолжает. — Я была так зла. Целую неделю после произошедшего я была на грани ринутся в этот дом и устроить скандал Адаму. И не важно, что это был не он. Я не доверяла ему с самого начала. Не верила и относилась ты знаешь как. Он был и остаётся во всем виновным. Это я не к тому что теперь так не считаю.

— Зачем ты мне это говоришь?

Мама замолкает, наконец переводит на меня взгляд, и немного улыбается.

— Одна самых больших привилегий, даных человеку свыше — быть причиной добрых перемен в чьей-то жизни.

Я с недоверием поглядываю на нее. Мама кивает на мое удивление и снова поправляет ночной сарафан изумрудного цвета.

А это точно моя мать сидит напротив?

— Ты хочешь сказать…

— Благодаря тебе он может исправиться, а возможно, уже. Человека нельзя изменить Луиза. Все наши привычки и поступки идут из детства. Поэтому Адам может лишь исправить что-то, но не изменить.

— Сомневаюсь, что в положительную сторону. Мне кажется с моим появлением он стал более агрессивным.

— А мне кажется он просто защищает свою территорию.

Я поднимаю голову и уже недоверчиво на неё поглядываю. Что с ней произошло? Только недавно она вытягивала из меня обещание не видеться с ним. Она ненавидит его.

— Если к тебе прислушаться, то выглядит так, будто ты его оправдываешь.

— Ну-у… почему бы нет? — пожимает она плечами.

— Тебе он никогда не нравился. Что могло такого произойти, что ты изменила свое мнение?

Она улыбается и снова пожимает плечами.

— Все мы плохие в чьей-то истории.

Адам.

Захожу домой и, устало потирая затылок рукой, иду по коридору в гостиную.

После того, как в канун нового года я выламывал дверь у порога Чапли, прошло три недели. За это время я смог восстановить свой привычный график, вернулся на работу и даже возобновил занятия спортом.

Примирение с Чарли привело к тому, что мы начали с ним часто встречаться и, (не верится, что говорю это) я скучал по своему другу.

Всю последнюю неделю мы были заняты подготовкой к их свадьбе с Вивьен, что должна состояться совсем скоро. Примерка костюма, предсвадебный ужин и, конечно, мальчишник. Даже при упоминании последнего у меня начинает болеть голова.

Удивительно, но после работы, когда Чарли предложил сходить с ними в бар, я отказался. Не знаю почему, но так хотелось вернуться домой, что весь день я этого только и ждал. Не припомню за собой столь странного порыва уже давно.

Бросаю ключи на первую попавшуюся поверхность и иду в мастерскую, планируя на долго там закрыться. Но, как только я спускаюсь по ступенькам, застываю на месте, уставившись в одну точку на изумрудном диване. На ней лежит знакомая дамская сумочка серого оттенка. И мое сердце начинает биться в три раза сильнее, когда я осознаю кому она принадлежит.

Взволнованно бросаюсь на поиски таинственной хозяйки, надеясь на то, что мои ожидания подтвердятся. Быстро иду по тусклому освещению в сторону своей старой спальни и медленно раскрываю полуоткрытую дверь. Я не был тут очень давно. Не заходил с тех самых пор, как сменил пострадавшую от Саймона дверь.

Почему? Да просто не мог.

Я разглядываю комнату с тусклым освещением, что проникает сквозь плотные шторы. Здесь все такое же как раньше. Даже запах, напоминающий мне о ней, цвет стен и кровать…