— Насильственный секс.
— Что?
— Два слова «насильственный секс».
Серб не произвольно закрутился, всматриваясь в лица сидящих за соседними столиками. Иза шума дороги, общего гомона голосов, позвякивания и постукивания столовых приборов, бокалов и тарелок, никто не мог разобрать сказанного, тем более мы в столице Австрии и говорим на русском. Вероятность быть понятыми не больше десяти процентов.
— Это, что ещё такое? — Прошипел он.
Нам пришлось прерваться на смену блюд. Официанты работали расторопно, но всё же молчание и выражение нависших эмоций, смутили даже официантов, которые старались быстрее завершить свою миссию.
— Насильственный секс? — Повторил он, наклонившись через стол. — Он что их насилует? Он же гей!
— Вот, может, поэтому ему нравятся принуждать девушек к неприятному сексу, например, играть в изнасилование и требовать от актёров, чтобы те более усердно проявляли физические возможности. У одной из актрис на запястьях и лодыжках громадные синяки. У другой ссадина на плече и шее.
— Ну, это издержки.
— Нам не продать шестьдесят получасовых роликов с однотипной историей. Мы снимаем по два-три ролика в день, шесть дней в неделю. У нас одиннадцать актёров, то есть мы можем снять не больше пятнадцати фильмов. Пятнадцать! А у нас уже смонтировано двадцать один. И ещё на очереди семь. И учитывайте, что актрис у нас шесть.
Олег бросил вилки на тарелку с такой силой, чудо, что тарелка не раскололась на части от удара.
Он молчал какое-то время.
— Так и знал.
Я молчал.
— Нужно что-то придумать.
— Есть пара идей для сценария.
— Сценарий?
— Можно заменить и кое-что можно доснять и перемонтировать…
— Нужно придумать, как убрать этого чудо режиссёра. — Процедил он тихо, но дав понять интонацией, об окончании фразы, которая прямо скрипела на его зубах.
Неожиданный поворот.
— Ты подозреваешь его в некомпетентности или сепаратизме?
— Сепаратизм?
— Он специально делает так, чтобы всё было плохо.
— Не здесь. — Он ещё раз покрутил лицом вокруг, махнул официанту, оплатил наличными и, подхватив меня под локоть, повёл в Ritz. Этого только и не хватало. Только не Ritz. В этом городе нет же дефицита в отелях. Ещё не хватало столкнуться нос к носу с Альфредом.
Он о чём-то быстро поговорил на ресепшен и нас проводили в клубную зону отеля. Мы заняли уютное местечко возле окна, сели, рядом наблюдая за происходящим снаружи. Принесли копчёное и вяленое мясо, ещё сыр и бутылку розового вина. После четвёртого бокала уже хотелось закинуть ноги на диван и вытянуться во весь рост. Новые лоферы ужасно давили.
Какое-то время мы ещё обсуждали абстрактные темы, пока серб, не сжав скулы, внезапно не рявкнул:
— Так и знал, что это подстава.
Я обомлел, ведь только что мы говорили про деньги, конвертацию и счёт в банке.
Осталось лишь замереть в молчании и ждать обвинительной тирады. Но в чём он меня обвиняет? Что опять возникло в голове у человека?
— Так и знал. — Серб сжал бокал. — Он специально нам его подсунул, чёртов еврей!
Кто еврей, кого подсунул и о чём это он?
Но молчу.
Закинув бокал вина в себя, словно это шот водки, скомкав тонкую ленту хамона, отправил следом в рот, а в глазах были искры гнева.
— Мы проспорили ему. Чёрт! — Он хлопнул кулаком по столу, и тарелка зазвенела чуть подпрыгнув, сидящий в другом конце зала пожилой мужчина поднял голову.
— Проспорили что? — Вкрадчиво, мягко, почти невесомой фразой, хотя человек при таких эмоциях, может отреагировать очень негативно.
— Студию!!! — Этому… — Судя по контексту он выругался очень негативно, я не понял на каком языке, но это было очень эмоционально. — У нас дела шли так себе, но всё же. Мы работали, снимали рекламу, снимали порно, протаскивали деньги из восточной Европы в Швейцарию. Мы только Украинских денег столько про…
Он осёкся.
Сейчас либо сказать, либо промолчать и всё скажет он. После долгого глотка и подцепив хамон вилкой, медленно наматывая на кусок дыни, отправив в рот и медленно пережёвывая. Смотря ему в глаза с тем самым врачебным выражением на лице «я весь во внимании, слушаю вас». Преодолев пару междометий и нецензурных фраз, серб только начинает говорить, чуть снизив голос. Но не о том, что они там «про…», а саму суть.
— Нам предложили хорошее инвестирование и тут затянулось. Мы полгода только и слушали, какие перспективы перед нами открываются. Надо было повернуть назад, надо было.
— Полгода?
— Ну, плюс, минус. С февраля. Получается четыре месяца. — Он ещё раз хапнул вина, тем же размашистым рывком.
— Понятно. Очевидно, если тебе на протяжении нескольких месяцев ежедневно говорят о том, какой у тебя будет уровень жизни, ты либо устаёшь слушать и уходишь, либо начинаешь жить этим уровнем, а потом тебя догоняют долги, и ты вынужден делать то, к чему тебя склоняли.
— В точку. — Он медленно пережёвывал подтаявший сыр бри.
— А как он вышел на вас?
— Родион год назад привёл, Виталика, а это его знакомый.
У меня всё выстроилось в закономерную цепочку. Чем мне это поможет? Ничем, но лучше знать, чем догадываться.
— Непонятно лишь одно, при чём здесь француз?
— Мы думали, речь идёт о сделке. Обсудили, сколько можем продать уставного, чтобы контролировать, и тут нам ещё рекомендуют опытного режиссёра из Праги. А ты знаешь, что чехи в области порно, просто боги.
— Странное сочетание, боги в порно.
Мы натянуто посмеялись, и он продолжил:
— У этого инвестора потом возникли иные интересы в Вене, а к нашей студии у него много вопросов, и посыпалось: «многое сделано не профессионально, и его это смущает…» Мы всё это слушали и осознаю, как он подцепил нас на крюк. Помню, как приезжаю домой, сижу на краю ванной, смотрю на руки и ощущаю, что у меня утекают деньги сквозь пальцы. Вот, мы и согласились. — Он перевёл дух, покрутил бокал в руках и отставил в сторону. — Если за полгода мы возмещаем вложение, то мы ничего не должны, если мы не выходим в ноль по займу, то студия переходит к нему.
Узнаю́ тактику, но молчу.
— И тут этот француз. Мы же поверили. Режиссёр из Праги, а приезжает этот… — Развёл он руками. — Мы его первый раз увидели, когда в студию привезли. Мне тогда показалось, что это странное, но Виталик, эта жаба бородавчатая…
— Мы зовём его Шалтая. Голова на яйцо похожа.
— А мы его прозвали жаба, за бородавки.
— Бородавки?
— Он их вывел уже. Только шрамы остались.
— Так, что Виталик?
— Проел нам мозг. Какой режиссёр, какой режиссёр.
— А он не может быть заодно с инвестором?
Олег замолчал, по выражению лица было очевидно, что я лишь озвучил, что он и сам знал.
— Зачем вы соглашались на режиссёра от инвестора, тем более у вас спор на студию?
— Всё как в тумане было. — Выдохнул он, затем махнул официанту и прокричав, заказал два кофе. Вернув взгляд в мою сторону, проговорил губами, едва слышно пробормотав поджатыми губами. — Мы проиграли.
— Нужно слить француза.
— Сможешь?
Я пожал плечами. А что ему обещать?
— Нужно придумать что-нибудь. — Повторил он. Хорошо говорить обтекаемыми фразами, чтобы ты напрямую не говорил, но в то же время намекнул.
Единственная тактика была уместна, это молчать. И смотреть ему в лицо.
— Как думаешь, это возможно?
— Думаю возможно. — Ответив, театральным жестом сделал глоток вина. — Нет, ничего не возможно, если захотеть.
Помолчав, а может, также выждав театральную паузу, разыгрывая интермедию, давно уже обдуманного разговора, откинувшись в кресле, Олег изрёк:
— Если его не будет, получишь, половину того, что уже получил.
Двести пятьдесят тысяч евро. Сильный мотиватор, особенно если ты готов был на это бесплатно. Колесо фортуны явно последнее время заклинило на секторе приз, вот только как в крылатой фразе «фортуна — дама капризная».
Мнение об этой студии и происходящем менялось с завидным постоянством. Сейчас мне показалось, что для Олега это дело, которое приносит ему регулярный доход расставаться с которым он не хотел бы. Но не слишком уж большие деньги он платит мне за спасение этого бизнеса?
