— Мне кажется, ты ненавидишь его. — Шепнул он.

— Тебе не кажется.

— Он твой бывший?

— Нет.

— Он обидел тебя?

— Он наша цель. Это он. Это у него. — Я замолчал.

— Молчи. — В тот же момент зашипел он. — Я закажу выпить.

— Что-нибудь с абсентом.

— Алкоголь?

Кивнул.

Мы выпили по два бокала и уже вроде собирались уходить, когда наш «субъект», устремился, в нашу сторону. Вот он уже спустился по ступенькам и вступив на площадку, смотря под ноги. Он в трёх метрах от меня, мы почти на одной линии, словно в замедленной съёмке, я вижу, как он поднимает лицо. Мои бока больно сжимает, в моё лицо упирается чей-то лоб, я вижу глаза на расстоянии сантиметра, мои губы раздвигаются в настойчивом порыве, и язык соприкасается с языком. Альфред запрокидывает меня, нависая сверху. Что же он делает?

Всё это происходит секунды, которые объёмом растянулись в длительную схватку. Внутри всё бурлит и нарастает волной того самого невнятного жара. Это гнев? Это возбуждение? Это ненависть? Это удивление? Трудно разобрать эмоции. Просто борьба.

Когда он возвращает меня в вертикальное положение, кто-то улюлюкает рядом, кто-то ухмыляется и даже возмущается, а я вижу спину удаляющегося человека в чёрном бархатном пиджаке, не замечая того, что чей-то язык продолжает орудовать в моей ротовой полости.

— Что ты творишь? Альфред?

— А вдруг он тебя узнает? Я должен…

Теперь мне пришлось прибегнуть к тому же приёму, потому что «субъект» развернулся и махал рукой ожидающим его. Теперь наш поцелуй длился минут десять, потому что он то и дело оглядывался. Мило побеседовав с тем самым болтливым барменом, выкурил две сигареты и вооружившись больши́м бокалом бурого коктейля, скорее всего, Лонг-Айленд; он всегда любил крепкий алкоголь и примитивные напитки; мужик в бархатном пиджаке вернулся к своей компании. А за тем самым столом, куда он вернулся, уже сидел кучерявый. Не тот, что целовал меня всё это время, а тот, что режиссёр, француз, которого мы прозвали «кучерявый». Француз был один, его мальчишки не было. Что облегчало мне задачу. Оливер был таким алкашом, что порой едва ли различал предметы, не то, что уж лица.

Пришлось тянуть время. Опасно было выходи́ть прямо под взглядами этой компании. Посмотрев шоу трансвеститов под сплошь золотые хиты девяностых и нулевых, выпив ещё по коктейлю, мы всё же решились. Мы шли с Альфредом, прижимаясь к друг другу, явно переигрывая. Я бы точно со стороны не поверил в столь сильный любовный порыв.

Ничего не обсуждая и не говоря, мы вернулись в отель Альфреда и прикончив вторую бутылку шампанского под разговоры о мечтах, уснули уже, когда рассвет заползал на небо.

Утро субботы было ужасным. Вместо, солнца громыхал гром и ливень шёл стеной. Впервые в этом номере я самостоятельно и по собственной воле высвободился из одежды и принял душ, ощущая рефлекто́рную неприязнь именно к этому помещению, именно к этому пространству и даже к искусственной орхидее, стоя́щей напротив душевой, так что, стоя во весь рост, взгляд то и дело падал на этот цветок.

Не стесняясь, Альфред зашёл в душ рядом и принялся намыливать волосы шампунем.

Вчерашний день стал переломным в наших взаимоотношениях, не обсуждая мы договорились быть союзниками. Или недоверие, словно незримая стена, что была, между нами, вдруг рухнула. Выпив по чашке терпкого кофе и съев немного овсяной каши, договорились встретиться в следующую пятницу, с уже завершением нашего дела. Точнее, одного из наших дел! И тут он поцеловал меня в губы. Нет, это не был поцелуй как вчера, это не был сексуальный поцелуй, это было что-то ближе, когда друг хотел поцеловать в щеку и промахнулся. Хотя больше напоминало, поцелуй прощающихся супругов, у которых не было совместной сексуальной жизни лет так пять, а личная жизнь живот по канонам светской, со всеми условностями. Нежные поцелуи на прощание, пожатие рук и обязательная фраза: «милый, как у тебя дела? Как на работе?».

Такси в Вене сплошь Mersedes или я не умею вызывать Volkswagen? Доехав, на одном из Mersedes до парковки со своим авто, я переоделся в спортивный костюм, завернул в Аделаида, купил кофе и вернулся словно с трёхчасовой пробежки. Глотнув только два процента зарядки, телефон ожил шквалом СМС.

Олег — продюсер звонил вам.

Олег — продюсер звонил вам.

Олег — продюсер звонил вам.

Смс: Олег — продюсер «Срочно перезвони».

Заперев наглухо дверь и окно, сделав два громадных глотка кофе, выдохнул.

— Олег, звонил?

После некоторой заминки и слышного лязга то ли дверей, то ли окон:

— Звонил! С самого утра звонил, ты где? — Голос с требовательной интонацией, с глухим подавленным звучанием, когда звуки сдерживают от вскрика, выдавая псевдоравнодушие.

— Был на пробежке, телефон поставил на авиорежим, иначе не пробежка завершится не начавшись.

Думаю, хоть он и был уязвлён, но этот ответ его устроил, настолько, чтобы выдохнуть.

— Нужно что-то решать и срочно решать.

— Хотелось бы знать, что решать? Пока что пример пустой.

— Я про француза. — Он то ли выдохнул, то ли прошептал. Отделавшись какими-то размытыми фразами и очень обтекаемыми формулировками с длинными паузами, наконец Олег стал говорить чётко, внятно и откровенно. — Прости, не мог там говорить. Пришлось… В общем, с утра всех затребовал наш инвестор и стал предъявлять о том, что этому режиссёру не дают раскрыться, что мы ведём к саботажу, противимся идеям и всё в таком духе.

— Хочешь убрать кучерявого?

— Ты меня вообще слышал? Если мы убираем француза, то мы нарушаем условия. Там чётко прописано, что назначает и увольняет он. То есть инвестор. Мы лишимся всего. Понимаешь?

— Дай мне полчаса. Я перезвоню.

Пишу Альфреду:

«Привет, не спишь?»

«Уже скучаешь!»

«Очень».

«Я знаю».

«Мне нужны материалы по тому французу».

«Какие?»

«Всё!!!»

«Приезжай».

«Тридцать минут».

Невыносимо. Этот день словно липкая ириска, ждёшь, пытаешься, ничего не получается, нужно только терпеть и надеется, что всё получится.

Одно из правил, у меня всегда есть резервная бутылка вина, на те случаи, когда становится невыносимо, тяжело отравишь 1–2 бокалами зародившего виноград и внутри что-то стопорится. Вот, так и спиваются. Если ты допускаешь мысль о том, что можешь выпить немного слабого алкоголя, ты уже потенциальный алкоголик. Я потенциальный алкоголик. В комнате не оказалось стаканов, за исключением лишь того, что на полке в ванной для того, чтобы полоскать рот. Тщательно обмыв, наполнив до половины не успев сделать и глотка, дверь скрипнула попыткой открыть. Стук.

— Кто?

— Я?

— Это местоимение, а имя?

— Роман!

Выдохнув, открываю дверь.

— Что хотел?

Он застыл с дебильным напряжением лицевых мышц.

— Извини.

— Так, стой! Извини, ты. Принеси с кухни льда и можешь остаться в моей комнате, я всё равно ухожу.

Ступеньки загрохотали под его прыжками. И вот лёд плавает, позвякивая в бокале для полоскания рта, размешивая вино.

— Чтобы ты одел на роковой случай?

— На какой?

— Одержал победу… Ну, прямо над своим злейшим врагом. — Судя по моим же фразам, два глотка вина распечатали вчерашнее выпитое и подружились, кружа в хмельном порыве внутри моего организма.

— Одел бы спортивный костюм и взял биту.

— А если сексуально?

— Зачем?

— С мужем развожусь! — И подправил нецензурным словцом, придавая этой фразе комичности.

— Тогда нужно одеть что-нибудь развратное. — Усмехнулся студент, отложив книгу.

— Развратное? — Бокал был пуст, лишь три крупных куска льда бултыхались на дне. Долив ещё половину, решил, что на машине не поеду.

Отложив футболку, заменил на очень тонкий хлопковый свитшот тёмно-синего оттенка, влез в узкие светло-кремовые брюки и белые кроссовки на очень объёмной подошве.