Моё похмельное утро четверга, это тот рубеж, который как гильотина, отсёкшая было от сейчас. Вооружившись разговорником: «немецкий для туристов за три дня», коротал утро и завтрак, вооружившись экспресс-курсом по фразам.

Маша появилась молчаливо и, поджимая губы, мерещилось в этом что-то недоброе, но глазами она улыбалась. Мы оба не знали, как себя вести. Привычная модель поведения невозможно, перечёркнутое взаимной тайной.

Мучительный завтрак с вымученными разговорами со всеми и обо всём, и вот я решился.

За эти несколько месяцев жизни здесь, я был несколько раз на втором этаже, не далее лестничной площадки, где друг против друга были деревянные двери. Справа Сергей, слева Стен.

Робко постучав, молниеносно пожалел о содеянном, о приятном решении, осознав глупость…

— Да? Кто там? — Голос властно требовал ответа.

— Николай.

— Входи.

Стен сидел за столом и что-то печатал в ноутбуке, надев очки. Впервые видел его в очках.

— Что случилось? — Спросил он, монотонно не поднимая глаз.

Была не была:

— У меня просьба.

— Говори. — Вот как говорить, если игнорируют даже твоё присутствие.

— Я, мы, и — местоимения межевались с союзами и прочими звуками.

— Что случилось? — Лицо директора изменило направление в мою сторону.

— Мы должны сниматься с Машей в паре.

— Вот даже как? — Он стянул очки, небрежно бросив их на стол. — А что ещё вы должны? Уместней будет спросить: «соизволите потребовать?».

Моя план рассы́пался так же грандиозно, как и возник двадцать минут назад, когда я увидел график съёмок.

— Нам нужно сниматься вместе. Мы… — И вот здесь что-то перемкнуло, я начал что-то сбивчиво говорить, пока не завершил фразой, — я видел вас вчера с тем парнем.

— Что? — Он сдвинул брови, откинувшись на спинку кожаного кресла.

— Я вчера видел вас в отеле, и потом в машине. — Это придало мне сил, я выпалил на одном дыхании. Он побеждён. Я…

— Когда же это? — Он ухмыльнулся, поджав свои подкаченные губы. Вроде рыжая сказал, что у него губы, накаченные филёрами.

— Вчера! — Я был горд собой, хотя внутри что-то чуть подрагивало, эдакое пограничное состояние между скрытым волнением и внешним довольством своим поступком.

— Вчера? В отеле? — Повторил он.

— Да. — Я одержал победу 1:0 в мою пользу.

— Получается, что вчера вы были в каком-то отеле, где якобы видели меня? — Он запрокинул голову, глядя мне прямо в глаза. Вот она настоящая схватка.

— Я был в баре напротив. Напротив этого отеля, когда выходи́л, видел… — Слова иссякали под его испепеляющим взглядом.

— Вы были в баре напротив отеля, потом видели якобы меня там в машине?

— Садящегося в машину.

— А что вы делали среди недели за периметром студии? — Вот, тут я осознал промах своей позиции. — Николай, что вы делали вне этого здания? Мне повторить вопрос? — Его голос зазвенел агрессивными нотами.

Я лишь поднял глаза, как рыба, молча моргая.

— Я могу выходи́ть за периметр этого здания в любое время и находясь вне этих стен никому и не в чём не отчитываясь. Вы же обязаны быть внутри здания все дни, за исключением, лишь воскресения и то в интервале с десяти до двадцати трёх часов.

Он сделал паузу, у меня внутри всё клокотало.

— Вы нарушили соглашения между вами и студией, всё это прописано в контракте. Помнишь? — И вот тут он впервые перешёл на «ты». — Пункт два, обязанности. Выход за пределы студии в неурочное время, грозит преждевременным расторжением контратака и штрафом в две тысячи евро. То есть, сейчас ты собираешь вещи и должен выплатить за паспорт штраф. Ну, так уж и быть, плюс текущая зарплата, в минусе ты евро так на семьсот.

Нокаут. Победа 0:10 в его пользу. Чёрт! Нет.

Вот так мечты могут рухнуть в одночасье.

— Пошёл вон! — Рявкнул он, нацепив очки и снова уткнулся в монитор.

— Но, я… У меня… — Я хотел что-то возразить, но мне в горло вонзили острый кол.

— Пошёл вон! — Громко повторил он.

Я проиграл, я проиграл, проиграл. Чёрт!

Несколько человек меня спросили о том, что случилось. Судя по моему внешнему виду, было понятно, что я морально убит.

Не с первой попытки, уже к вечеру я рассказал Маше, о своём разговоре с директором, и о том, как я промахнулся, пытаясь шантажировать его. Она потёрла глаза пальцами, лишь спросила: «зачем? Мы же решили просто ждать?» и больше мы этой темы не касались.

Мы молча курили, весь вечер и почти не разговаривали. Нет, она не обвиняла меня в глупости и тупости, не обвиняла и не критиковала, просто периодически поглаживала по плечу или тайком обнимала меня за спину, пока никто не видел и сразу убирала руку, как только кто-то появлялся на горизонте курилки.

Всю ночь я барахтался в кровати без сна, крутя произошедшее накануне, мысленно исправляя этот разговор, думая ото, как бы было вне этого разговора. Хотя не спалось, наверное, не только мне.

На ближайшие три дня не было ни одного заказника, только онлайн-заработки. Если в эпоху первых сценариев, все только молчаливо переглядывались и, перекидывались шутками, привыкали друг к другу вне съёмочной площадки, то в период ванили, мы разбились на группки, которые находили о чём и о ком поговорить при заказниках, всё было очень даже весело и не принуждённо, сейчас же что-то молчаливо депрессивное повисло в воздухе.

В тот вечер все молчали глухой ёмкой для размышлений тишиной под отголоски постукивающей посуды, шорох шагов и томные долгие вздохи. Постепенно все стекались на террасу, вооружаясь тарелками, кружками, контейнерами с едой, к десяти собрались все за исключением Наташи, которая была по графику с девяти до полуночи. Не было за столом и Стена с оператором.

Пребывая в нервном ожидании думая о том, что он, вот-вот появится, отправит меня за ворота, заставив выкупать паспорт за шестьсот евро. И моим остатком будет чуть больше тысячи. А она? Только мы все выяснили и тут такое. Зачем я…

— И что? — голос разрезал лёгкий гул голосов, вышвырнув мои мысли за пределы самобичевания.

Наш балагур, Павел, взревел тоном подстреленного лося.

— Успокойся, Паша! — Рыжая хлопала ресницами, хотя крик явно был адресован не ей.

— Я спокоен. — И он закинув в себя больши́м глотком, ещё одну порцию разбавленного виски. — Я очень спокоен.

— А что в этом такого? — Валентин ёжился чем-то уязвлённый. — Я тоже из деревни. Ничего в это такого…

— Меня задолбали уже с этой фразочкой «девушку из деревни вывезти можно, а вот деревню из девушки».

— Ты же не девушка? — Хохотнула Оксана.

— Да, я, — он вставил пару очень нецензурных слов, — не про девушку, я про то, как меня всё это достало. «Деревня, деревня», «ты что из деревни». Что плохого в деревни?

Его прорвало потоком откровений, и никто даже подумать не могу, что под личиной юмориста такое изъеденное самолюбие будто его происхождение, это бич всей его жизни.

Казалось бы, перед нами парень, который следит за своим внешним видом гораздо тщательней многих девушек. Он единственный кто делает маникюр не сам, а идёт в салон. Ходит подстригать волосы каждые две недели, ещё удаляет волосы на груди и животе. Мажет лицо кремом, а гардероб — и вовсе целое достояние. Только на наших съёмках, мы почти все побывали в его одежде или как минимум аксессуарах.

И вот перебрав с алкоголем, он выворачивает наизнанку самое сокровенное. И это самое сокровенное то, что он стесняется собственным происхождением. Мне показалось, что не только я удивлён, судя по лицам, фразам, утешительным и приятным словами звучащим с меланхолично-слащавыми отголосками, ситуация была щекотливой.

— Это нормально, Паша. Здесь нечего стесняться. Кто-то остаётся и мирится с той жизнью, которой живёт, кто недоволен, и у кого хватает сил, тот уезжает. — Рыжая, как обычно, философствовала. В целом мне казалось, что она не любила гармоничных людей и, напротив, обожала проблемных. «Сестра — милосердия порноиндустрии».