Костриков, загримированный под приказчика, с поддельным паспортом на имя Сергея Миронова выехал во Владикавказ — там были верные люди...
Глава четырнадцатая
1
Несколько часов, сидя у окна вагона, Костриков любовался Уральскими горами. Они то надвигались отвесными каменными утесами, то отдалялись, переходя в зеленые лесистые увалы. А когда поезд, петляя, поднялся на перевал, горы отошли далеко голубоватыми волнами. Казалось, что в чаще лесистых гор застыло, окаменело лазурное море, окутанное легкой дымкой... Но вот исчезли округлые горы, и опять без конца и края потянулись леса со светло-зелеными и бурыми пятнами полей.
«Вот она, матушка-Россия! Ширь и даль неоглядная, а где найти приют — не знаю. Кавказ далеко, но, наверное, уж и туда послан запрос и сообщены приметы. Только приеду, а меня цап-царап — и по этапу обратно...»
— Подъезжаем к Вятке! — объявил кондуктор, проходя по вагону.
Костриков встрепенулся.
«Наш губернский город, а я и не бывал в нем. Надо хоть в окно посмотреть. Наверное, здесь сейчас живет Саня Самарцев. Вот бы увидеться...»
Проехали Вятку. С болью в сердце смотрел Сергей на родные поля и луга, на тихие озера в лесу, вспоминал детство в Уржуме, покойную мать, бабушку, сестер.
Мимо по коридору прошли навьюченные вещами женщина и мужчина, ведя за руки ребятишек.
— Какая станция сейчас?
— Котельнич!
— Неужели? — Сергей прильнул к стеклу. За лесом показались золотые купола церквей, небольшой городок и широкая голубая река. «Вятка!» — сердце сжалось от радости и боли. «Если сойти и сесть на пароход, то к ночи буду в Уржуме. Бабушка и сестры ждут не дождутся».
Пока стояли в Котельниче, он все думал о будущем.
«Может быть, зря еду во Владикавказ. Город административный. Чиновники да военные. Промышленных предприятий там, наверное, нет. Может, остаться в Москве?..
Лет тридцать пять назад вот так же из этих мест уезжал Степан Халтурин. Он вырос в Орлове. Это верст сорок отсюда, вверх по Вятке. А уезжал не на Кавказ, а в Москву. Потом перебрался в Петербург, где было много заводов и фабрик, где рос и мужал российский пролетариат. Там попал в рабочую среду и стал настоящим революционером...
И мне бы в Москву... Уж недалеко, но без явки туда и соваться нельзя. Надо ехать во Владикавказ. А потом, когда установлю связи, можно и в Москву перебраться...»
2
Владикавказ — один из тех городов, которые сразу очаровывают свежего человека. Чистые улицы с каменными красивыми домиками, утопающими в цветущих садах, а над ними могучие горы со снежными вершинами. Если остановиться и замереть — услышишь, как в городском саду шумит Терек.
После бревенчатого Томска и таких же деревянных сереньких и грязных Новониколаевска и Иркутска Владикавказ поражал опрятностью, красотой и величием природы.
Костриков прошелся по городу, где увидел много горцев с кинжалами на поясе. Позванивая шпорами, щеголяли военные в белых черкесках.
Посидел в цветущем и благоухающем городском саду, послушал, как ревет Терек, и пошел отыскивать Лекарскую, где жили Серебренниковы.
И шум Терека, и зеленая гора над городом, и снежные вершины вдали, и ласковое солнце — все радовало его, вселяя надежду и уверенность в благополучии грядущих дней.
Отыскав на Лекарской небольшой белый домик, Костриков дождался безлюдья и только тогда позвонил у крылечка. Он надеялся, что его встретят старые знакомые со станции Тайга, у которых он когда-то скрывался. Но, приоткрыв дверь, на него пристально посмотрел незнакомый человек с русой бородкой, в очках.
— Извините, я, кажется, ошибся, — смущенно заговорил Сергей.
— А вам, собственно, кого?
— Я ищу Серебренниковых... сибиряков.
— Вы из Сибири?
Вопрос был условный, и Костриков назвал пароль;
— Да, привез им поклон от дяди.
Дверь тотчас распахнулась, и незнакомец приветливо сказал:
— Входите, пожалуйста...
Когда Костриков назвал себя, хозяин крепко пожал ему руку и повел знакомить с женой.
Проведя у милых, радушных людей несколько дней, Костриков узнал многое.
Терско-Дагестанский комитет РСДРП был разгромлен еще три года назад. Были разгромлены и рассеяны также и местные организации РСДРП в соседних городах. Предстояло революционную работу начинать заново.
Для начала решил осмотреться, изучить город, найти работу, устроиться оседло.
Серебренниковы уверяли, что в городе тихо. Начальник Терской области генерал-лейтенант Флейшер не раз похвалялся, что в военной столице Северного Кавказа с крамолой покончено навсегда. Костриков и сам думал, что в городе, кишащем военными и жандармами, никому и в голову не придет искать скрывающегося революционера.
Он решил изменить профессию: найти службу, которая бы не связывала. Удалось устроиться корректором в редакцию газеты «Терек». Снял комнату недалеко от редакции и зажил тихо, присматриваясь к городу, к людям...
Костриков не случайно пошел служить в газету. Должность скромная: платят мало, и надо высиживать свои часы, зато в газету стекаются все новости о событиях в Терской области. Вычитывая материалы газеты, можно многое узнать.
Была и еще одна сокровенная мечта — Кострикову хотелось сделаться репортером. Чувствовал в себе влечение и способности к журналистике. Вчитываясь в статьи, репортажи, фельетоны, он думал, что и сам бы мог написать не хуже. Но пока ему нужно было удержаться на должности корректора.
Он был исполнителен и вежлив со всеми. Доброта, отзывчивость и природное обаяние как-то сразу сделали Кострикова своим человеком в редакции и типографии. Он пил чай и обедал вместе с рабочими, ходил в горы с молодыми репортерами Ильиным и Яковлевым.
Делая корректуру, иногда приходил к заведующему редакцией Лукашевичу, пожилому худощавому человеку в очках, и спрашивал, нельзя ли изменить ту или иную фразу.
Тот выслушивал Кострикова, смотрел, говорил: «Это разумно» — и исправлял...
Приходы Кострикова с поправками продолжались довольно долго и изрядно надоели Лукашевичу.
— Знаете что, Миронов, вы мне совсем не даете работать. Если умеете отыскивать «блох» у других, почему бы вам не попробовать писать самому?
— А это возможно? — зарделся от радости Костриков.
— Приходите завтра с утра, пока я не занят номером, получите задание.
Костриков поблагодарил и ушел с надеждой в душе. Ему было поручено написать заметку в «Судебную хронику» о довольно обыденном деле — краже скаковой лошади у одного заезжего петербургского щеголя.
Под заметку отводилось сорок строк. Костриков написал шестьдесят, зная, что Лукашевич любит вычеркивать. Он явился к заведующему после обеда, когда тот обычно бывал в хорошем расположении духа.
— Ну-с, ну-с, показывайте, что вы там накропали.
— Написал на двадцать строк больше, чтобы было из чего вычеркнуть.
— Предусмотрительно! — улыбнулся тонкими губами Лукашевич. — А ну-ка, посмотрим...
Он взял статейку, быстро прочел и удивленно взглянул на Кострикова.
— И вам никто не помогал?
— Нет. Я только из суда...
Лукашевич прочел еще раз.
— А знаете, недурственно! Даже весьма заинтересовывает. Вы даже характеры наметили... Снесите прямо в типографию, — и расписался вверху.
— Позвольте, а как же с сокращениями?
— Никаких сокращений! Ступайте!
Заметка была опубликована без подписи. Никто, кроме Лукашевича, не знал, что автор ее — корректор Миронов. Но событие, описанное в ней, было подано так увлекательно, что заставило говорить о себе и в редакции, и в типографии.
Издатель «Терека» Назаров, смуглый седеющий человек, любил просматривать свежий номер за стаканом чая. Прочтя заметку о краже лошади, он спросил вошедшего с телеграммами Лукашевича:
