Годами ее огорчала холодность между отцом и дочерью. Она уговаривала Эйприл по телефону приезжать на его дни рождения и отправлять рождественские подарки, многозначительным шепотом сообщая, что он спрашивал, как у нее дела.
Эйприл ей не верила. И даже если он спрашивал… Достаточно ли этих мимолетных мыслей о ее благополучии, чтобы считать их выражением его огорчения из-за ее отчужденности и его желания быть ближе? Делает ли это его настоящим отцом?
Нет. Нет, не делает.
Теперь Эйприл объявляет о своей независимости, полностью исключает его из своей жизни, и все самые худшие мамины опасения сбываются. И просто ужасно, ужасно ощущать себя тем, кто наносит этот необходимый удар.
– Солнышко…
С дрожащими губами Джо-Энн потянулась к Эйприл. Но когда дочь продолжила говорить, мать уронила руку и замолчала.
– С этого момента наши отношения не включают его. – Мама воспользуется любой кажущейся неуверенностью, поэтому Эйприл не показывала слабость. – Если ты не сможешь навещать меня без него, я пойму. Но тогда я тоже не буду навещать вас.
Вчера ночью Эйприл формулировала разные версии этого разговора.
«Он меня не любит, – сказала бы она маме. – Может, я еще немного люблю его только потому, что трудно не любить собственного отца. Но он мне точно не нравится. С меня хватит».
Но в ответ на это мама стала бы настаивать, что, конечно, отец любит ее, просто мужчины по-другому это выражают, и Эйприл просто нужно понять. Принять. Отказаться от тревоги, отказаться от своих потребностей, несмотря на то, что в груди все выжато досуха, пусто от перспективы видеться с мужчиной, который должен любить ее, но не любит. Не любит. А мама любит. Отчего дальнейший разговор становится еще тяжелее.
– Как будут выглядеть наши отношения после сегодняшнего дня, зависит от тебя. – К горлу Эйприл поднималась желчь. – Не только потому, что я не хочу видеться с тобой в его присутствии, но потому, что между нами все должно поменяться. Даже без его участия.
Теперь Джо-Энн открыто плакала, ее колени подломились, она опустилась на край кровати и, сгорбившись, обняла себя. В прошлом Эйприл вырезала бы собственное сердце, лишь бы не видеть маму такой. В некотором смысле она так и делала.
Сейчас это закончится, даже если она чувствует себя чудовищем.
– А еще я больше никогда не хочу говорить с тобой о своем теле, – продолжила Эиприл с явным усилием. Но она знала – как бы ни дрожал голос, она должна четко обозначить границы. Абсолютно и недвусмысленно, чтобы их нарушение нельзя было принять за недоразумение. – Я не стану обсуждать, что я ем и чего не ем. Я не стану обсуждать, какие упражнения я делаю или не делаю. Я не стану обсуждать, как выгляжу или не выгляжу. Я не стану обсуждать результаты анализов или лекарства. Мой вес, мое здоровье и моя одежда – закрытые темы.
Глаза Джо-Энн покраснели, губы приоткрылись, она качала головой в немом недоумении, или отрицании, или с какой-то другой эмоцией. Эйприл не могла разобрать сквозь собственную скорбь.
– Я знаю: ты переживаешь за меня, я знаю – ты хочешь помочь, но это не меняет того, что я сказала. – Глаза щипало от соли, все перед глазами расплывалось, но она смахнула слезы и продолжила стоять, продолжила говорить: – Пожалуйста, поверь мне. Если ты еще раз заговоришь про мое тело, я закончу разговор. Я выйду за дверь или повешу трубку. Если ты еще раз пришлешь мне ссылки на статьи о похудении или упражнениях, я заблокирую твои сообщения.
В кои-то веки она радовалась материнской робости перед лицом чужой уверенности. Значит, Эйприл сможет покончить с последней частью до того, как тяжесть собственной любви завалит ее и заглушит слова, которые надо наконец сказать.
– Если этого недостаточно, если ты не перестанешь, я прекращу все контакты с тобой. – Несмотря на возглас матери, несмотря на свои слезы, Эйприл изо всех сил старалась смотреть ей в глаза. – П-потому что это больно, мам. Ты делаешь мне больно.
Мама громко всхлипнула, сжав кулаки по бокам.
– Я люблю тебя.
Тут Эйприл пришлось опустить голову. Однако, проглотив желчь, она снова подняла подбородок. Может, ее слова звучали надтреснуто, но они были уверенными. Они были честными.
– Ты любишь меня, но все равно ранишь. После наших разговоров, после наших встреч я наполовину убеждена, что я неправильная, отвратительная и должна быть исправлена.
– Ты не отвратительная, – прошептала Джо-Энн, ее лицо скривилось. – Я никогда так не думала.
Обнаженная правда этого заявления побудила Эйприл взять мамину руку. Пальцы Джо-Энн были тонкими, холодными и дрожащими. Такими хрупкими, что Эйприл не могла крепко сжать их из страха сломать. И все-таки мама должна понять.
– Но ты заставляешь меня так чувствовать.
Она сказала все, что прописала в голове ночью. Все, кроме последнего кусочка. А голоса двух мужчин становились громче, ближе, так что она должна сказать сейчас.
– Отец никогда, никогда не поймет, как ранит нас. И даже если поймет, то никогда не признает, – добавила Эйприл и ласково пожала мамину руку. – Но ты не он. Пожалуйста, мам. Пожалуйста, подумай, хочешь ли ты и дальше делать мне больно теперь, когда знаешь, что делаешь.
Теперь ее мать плакала молча, дорожки слез сверкали в льющемся в окна солнечном свете, страдание прочертило морщины вокруг бледного рта.
– Я только хотела помочь, – прошептала она.
Эйприл поцеловала мамину руку, кожа там была тоньше и суше, чем она помнила. С бледными веснушками, несмотря на солнцезащитный крем и кремы от пигментных пятен.
В ее сознании мама была все еще молодой и эффектной. Заключенная в узкие облегающие платья, с идеальным макияжем, она уходила под руку с мужем на вечеринки его фирмы, отдавая последние инструкции няне, пока Брент не терял терпение и не утягивал ее за дверь.
Но она больше не молода. Как и Эйприл. У них остается мало времени, чтобы все исправить. Чтобы исправить их.
Единственным возможным вариантом была честность.
– Это не помогает, мам. Только причиняет боль.
Затем дверь гостевой комнаты распахнулась, и добродушный смех отца и Маркуса внезапно прекратился. Брент нахмурился, но не подошел к жене.
– Джо-Энн? Что…
– Думаю, нам лучше уйти, – сказала Эйприл. Каким-то образом Маркус оказался рядом с ней, положив теплую и сильную ладонь ей на плечо. Она инстинктивно шагнула в сторону, избегая контакта. – Прости, что пропустим обед, мам. Я оставила твой подарок в гостиной.
Боковым зрением она видела, что Маркус смотрит на нее, нахмурившись, его рука зависла в воздухе, но сейчас все это не имело значения. Мама так и сидела на кровати, сгорбившись. Ее узкие плечи дрожали, пока она молча плакала, чтобы не смущать никого своим горем.
Наклонившись, Эйприл поцеловала мать в макушку. Вдохнула пудровый цветочный аромат, может быть в последний раз.
– Когда подумаешь, позвони мне. – Слезы мочили мамины волосы, поэтому, сделав последний вдох, Эйприл подняла голову. – Я люблю тебя, мам.
Под бурные протесты и требования отца и плач мамы Эйприл взяла сумочку и покинула родительский дом. Маркус молча шел следом.
Ее глаза едва различали дорогу, но спина оставалась прямой.
И это хорошо. Отвратительный день еще не закончился. Через пять минут она попросила Маркуса свернуть на обочину.
Мать – не единственная, кто обидел ее сегодня.
Она не позволит этому случиться снова.
Рейтинг: М
Фэндомы: «Боги Врат» Е. Уэйд, «Боги Врат» (сериал)
Отношения: Эней/Лавиния
Тэги: #Модерн-АУ, #АнгстФлафф_и_Порно, #ДоговорнойБрак, #ЛавинияНегативноВоспринимаетСвоеТелоПоПонятнымПричинам
Статистика:
Слова: 1893
Главы: 1/1
Комментарии: 47
Понравилось: 276
В закладках: 19
Неприкасаемая
Автор: Бесстыжая Фанатка Лавинии
Аннотация:
