Бесстыжая Фанатка Лавинии: Я думала, что она принимает меня такой, какая я есть, но

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Она хочет меня исправить. Улучшить.

КнижныйЭнейБыНикогда: WTF?

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Она была обязана сказать, КЭБН. Потому что БЕСПОКОИТСЯ.

КнижныйЭнейБыНикогда: Уверен, ты и так это знаешь, но: тебе не нужно исправляться или улучшаться. Ты прекрасна именно такая.

КнижныйЭнейБыНикогда: Мне очень жаль. Это, должно быть, обидно.

КнижныйЭнейБыНикогда: У меня нет кучи друзей – может, трое? И все они коллеги. Но они никогда бы не поступили так со мной. Ты заслуживаешь лучшего.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Учитывая, какой ты добрый и веселый, я в шоке, что у тебя нет огромного круга близких верных друзей. Но качество важнее количества, верно?

КнижныйЭнейБыНикогда: Честно говоря, я иногда удивляюсь, что у меня вообще ЕСТЬ друзья. В детстве не было.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Быть ребенком очень трудно.

КнижныйЭнейБыНикогда: Да. В любом случае я благодарен за друзей, которые у меня есть. Однозначно включая тебя, Бесс.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Взаимно.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Как обычно, спасибо, что выслушал.

КнижныйЭнейБыНикогда: Обращайся.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Я не всех подпускаю близко, и очень обидно разочаровываться, когда это сделал.

КнижныйЭнейБыНикогда: К сожалению, я эксперт по разочаровыванию других.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Ну, меня ты никогда не разочаровываешь.

Эйприл снова заплакала, да, от обиды, но также от ярости. Очень сильной ярости.

Маркус – КнижныйЭнейБыНикогда! Когда-то это было ее самым заветным желанием, чтобы два самых важных мужчины в ее жизни каким-то образом слились в одного. Чтобы не приходилось выбирать между ними. Но сейчас… сейчас…

Все это время! Все это время он притворялся, что они не были знакомы до встречи в ресторане. Все это время он ее обманывал.

– Эйприл, мне жаль. Пожалуйста, прости меня.

Когда Маркус несмело потянулся снова вытереть ее слезы, она оттолкнула его руку.

– Почему? – Она так задыхалась от предательства, что сама едва разбирала, что говорит. – Почему ты ничего не сказал?

Он провел рукой по волосам. Схватил их в кулак так крепко, что, наверное, выдернул несколько.

– Я хотел, Эйприл. Черт, я бы сделал что угодно, чтобы ты узнала.

Господи, какая туфта. Он считает ее настолько наивной?

– Что угодно… – удивленно повторила она и рассмеялась жутким скрипучим смехом. – Что угодно, кроме как рассказать мне.

Такая маленькая оговорка. Как легко отмахнуться, оправдать, если бы его ошибка не касалась того, что она не может пересмотреть или в чем усомниться.

Она давно решила не говорить Маркусу, что на свиданиях ее травили за полноту. Это была очень обдуманная, очень сознательная недомолвка, призванная пощадить ее гордость. Она говорила себе, что эта часть ее прошлого не имеет значения, правда, ведь он любит ее тело таким, какое есть.

Если бы она не уловила эту проклятую оговорку, сказал бы он ей когда-нибудь? И как давно он знает правду?

– Ты знал, кто я, когда пригласил меня в соцсетях?

Теперь ее голос звучал твердо. И становился все холоднее по мере того, как высыхали слезы.

Он лихорадочно замотал головой.

– Я понятия не имел, кто ты. Клянусь. Пока ты не сказала мне за ужином.

То пустое от шока выражение лица, когда она назвала свой псевдоним. Те первые, прощупывающие вопросы про Маркуса – про него самого и ее отношение к нему – на сайте Лавиней. Все те разговоры, когда он притворялся, что почти ничего не знает о фанфиках.

– Ты скрывал это с нашей первой встречи, – прошептала она. – С той первой несчастной встречи.

Он схватился за тыльную сторону шеи, крепко стиснул.

– Эйприл, ты должна понять…

– О, чудесно. – Она никогда не использовала с ним этот тон, полный сарказма и презрения. Ни разу. Он поморщился, и она жестоко порадовалась. – Да, пожалуйста, скажи мне, что я должна понять. Не терпится узнать.

– Если бы кто-нибудь узнал, что я пишу фикс-ит фанфики в ответку сериалу, если бы кто-нибудь узнал, что я обсуждаю сценарии на сайте Лавиней… – Он говорил так искренне, каждое слово – мольба, берущая за сердце. Охрененный актер, как всегда. – Я мог потерять роль Энея. На меня могли подать в суд. И никто не захотел бы снимать человека, который…

Довольно. Ей не нужна лекция на тему, какими тяжелыми были бы последствия или какими тяжелыми они все еще могут быть. Конечно, продюсеры не будут счастливы. Может быть, даже и его коллеги. Но он врал ей, и она не даст сбить себя с темы.

Она подняла руку.

– Я понимаю, Маркус.

– Не думаю. – Его губы сжались, но лишь на мгновение. Вспышка гнева, а ведь Маркус никогда, никогда не злился на нее – по крайней мере, пока она не поймал его на лжи. – Не совсем.

Проигнорировав попытку отвлекающего маневра, она перешла к ключевой, наиболее болезненной части этого абсолютного балагана.

– Я также понимаю истинную причину этого.

– Истинную причину? – почти прорычал он.

– Ты мне не доверяешь, – выдала она, откинувшись на спинку кресла, и снова рассмеялась. Звук этого смеха был таким же жутким и резким, как и в прошлый раз. – Мы были друзьями онлайн больше двух лет, теперь ты и живешь со мной уже несколько месяцев, и ты мне не доверяешь.

Она была так уверена в нем! В них. А выходит, она с самого начала строила отношения на зыбучем песке.

Его гнев испарился, а от отчаянного мотания головой, должно быть, заболела шея.

– Нет, Эйприл. Нет. Это не…

Она прикусила губу, от ее хладнокровного вида не осталось и следа.

– Я н-никогда никому не рассказала бы. Ни единой душе. Ни своим коллегам. Ни нашим друзьям на сайте Лавиней. Ни своей маме. Никому!

Чистая, мать ее, правда, и она надеялась, что он это понимает.

– Я знаю! – всплеснул он руками. Его голос тоже дрогнул. – Ты правда думаешь, что я этого не знаю?

Напряжение сгустилось, воздуху не хватало, и ей захотелось распахнуть дверь машины и бежать. Но она осталась и повернулась к нему.

– Точно. Конечно. – Покусанная и кровоточащая губа заболела, когда Эйприл язвительно улыбнулась. – Только одна проблема: если бы ты знал, если бы доверял мне, то сказал бы что-нибудь.

Маркус рванул ремень безопасности, будто тот его душил, и наконец, нажав кнопку, выдернул его. Но, похоже, это резкое движение не помогло выпустить весь пар, и его грудь яростно вздымалась.

– Я боялся. – Это было такое прямое, резкое заявление, совершенно без прикрас, что даже ее безрадостная ухмылка растаяла, несмотря на все усилия. – Когда мы встретились, я опасался делиться чем-то настолько компрометирующим, и думаю, что это понятно, хотя ты можешь не соглашаться. Потом я осознал, что могу тебе доверять, но я не… – Стиснув зубы от досады, он подыскивал слова: – Я не доверял себе, что скажу все правильно, когда буду объяснять. Я не верил, что ты останешься, когда узнаешь, что все это время я скрывал нечто настолько важное. С той первой встречи. – Он сдвинул брови в немой мольбе о понимании. – Я люблю тебя и был в ужасе, что ты меня бросишь.

Эйприл резко вздохнула. Испытывая головокружение и тошноту, она уставилась на него.

«Я боялся». «Я люблю тебя и был в ужасе, что ты меня бросишь».

Даже опустошенная и разгневанная она не могла отмахнуться от искренности его признания. Не могла притвориться, что он играет с ней, вводит в заблуждение, выпрашивает ее прощение посредством манипуляций.

Наконец-то он позволил ей видеть его без каких-либо барьеров, уловок, притворства между ними.

Только поздно. Слишком поздно.

Снаружи кричали дети, игравшие в собачку на другом конце просторной парковой лужайки. Звуки были далекими, почти неслышными за звоном в ушах Эйприл, и она едва различила скрип кресла, когда обмякла в нем.