Их переплетенные пальцы, восхищение, с которым Маркус смотрел на нее, поведают о ее триумфе яснее и громче любых слов.

«Я толстая, и он хочет меня».

«Я толстая, и ему не нужно, чтобы я менялась».

«Я толстая, и он гордится мной».

А теперь она стала еще одной толстой девушкой, горячий парень которой не хочет, чтобы она была рядом, по крайней мере на публике. Именно то, чего ожидали ее родители и о чем предупреждала ее мама во время тех обеспокоенных телефонных звонков, на которые Эйприл перестала отвечать.

Если честно, ей давно было пофигу, что думает или во что верит отец. Но представляя разговор с мамой, она полагала, что Маркус будет рядом и его присутствие будет без слов напоминать о том, что она желанна и дорога, что ее счастье стоит болезненного разговора и установления жестких границ.

Вместо этого она осталась в одиночестве, разумеется. Конечно.

Пока они вдвоем накрывали на стол, мама, нахмурившись, прошептала обеспокоенно:

– Милая, ты уверена, что это не самопиар? Просто это так… необычно.

Ее забота была настоящей. Как и любовь в этом знакомом взгляде.

Из-за этого ее слова жалили только сильнее. Когда Эйприл защищала искренность своих отношений с Маркусом, мамино невысказанное, но явное недоверие тоже ранило.

Сейчас, нанося последние штрихи к праздничному гурманскому спа-обеду, как назвала это мама, они обе ступили на ту самую отравленную почву.

– Я видела фотографии в таблоидах. – Джо-Энн проверила готовность лосося и переложила филе из формы на тарелки. – Я пришлю тебе несколько ссылок на корректирующее белье. Оно сгладит проблемные места, так что ты будешь чувствовать себя свободнее, наткнувшись на папарацци.

– Я никогда не чувствовала себя в прямом смысле свободно в корректирующем белье, – ответила Эйприл, стараясь говорить с иронией, а не с обидой. – На самом деле совсем наоборот.

Мама засмеялась:

– Ты знаешь, о чем я.

О, Эйприл знала! Физический комфорт не имеет значения, если неудобство поможет предотвратить осуждение как близких, так и незнакомых людей. Джо-Энн усвоила это на собственном горьком опыте.

За первый год брака она набрала пятьдесят фунтов. Потом быстро сбросила их, осознав, что при превышении определенного веса муж не станет брать ее на встречи с коллегами, не станет танцевать с ней на публике и прикасаться наедине.

Это была ошибка, которую она больше не повторяла. Брент до сих пор хвастался тем, как его жена сбросила весь набранный за беременность вес через месяц после родов. И поскольку Джо-Энн не желала рисковать во второй раз, Эйприл осталась их единственным ребенком.

Она родилась маленькой и оставалась худенькой – до подросткового возраста. Тогда цифры на весах начали ползти вверх с каждой неделей. Пока наконец мама не отвела ее в сторонку, чтобы поделиться историей первого года своего замужества и извлеченными из него уроками.

«Мальчиков это заботит больше, чем думаем мы, девочки, и я не хочу, чтобы ты оказалась неготовой, как я. – Мягкая, прохладная и нежная ладонь Джо-Энн легла на покрасневшую мокрую щеку Эйприл. – Солнышко, я говорю это только потому, что люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдала».

Это был обычный мотив – «Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдала».

Было поздно, слишком поздно избегать страданий. Но по крайней мере эта история подтвердила то, что Эйприл уже подозревала. Чего уже боялась.

Отец перестал брать ее на семейные праздники в фирме. Все ее фотографии в доме относились к доподростковым временам. На свадьбе двоюродной сестры, когда бабушка по маминой линии предложила ему потанцевать со своей дочерью, он просто притворился, что не слышит.

Он стыдился появляться с ней. Да, было больно. Очень. Да, впоследствии она даже ходила к психологу по этому поводу.

Но честно говоря, он был таким козлом, что прекратить общение с ним оказалось относительно легко. Они не разговаривали. Они почти не виделись, за исключением каких-то особых дней, вроде сегодняшнего, и даже тогда мама оставалась постоянным буфером между ними. Его неодобрение все еще нервировало Эйприл, но не огорчало.

А вот мама была сладостью, неразделимо смешанной с ядом, который Джо-Энн не считала и никогда не признала бы губительным.

В процессе избавления от отравы Эйприл, вероятнее всего, лишится и сладости.

Тем не менее она сказала Маркусу, что ради своего счастья он имеет право установить границы с родителями, и ей надо последовать собственному совету. Любовь Джо-Энн к Эйприл не оправдывает причиненную ею боль, и любовь Эйприл к Джо-Энн не может спасти их отношения.

Если ничего не изменится. Если Эйприл не заговорит, а ее мать не выслушает по-настоящему.

Сегодня они поговорят. Остальное решать матери.

Джо-Энн по ложечке выкладывала на тарелки соус из низкокалорийного йогурта и укропа, не переставая говорить, не переставая беспокоиться, и любить, и ранить.

– Ты не думала насчет хирургического решения своей… проблемы? – Мама всегда запиналась на этом слове, как будто полнота была ругательством. – Это облегчит тебе жизнь, особенно с таким мужчиной, как Маркус. И ты знаешь, как я беспокоюсь о твоем здоровье.

Вряд ли Эйприл могла забыть, учитывая постоянство, с которым мама об этом напоминала.

– Я могу приехать и помочь тебе восстанавливаться, если хочешь. – Когда дочь не ответила, Джо-Энн попробовала зайти с другой стороны. – Но я знаю, это серьезный шаг. Если ты не готова, может, попробуешь его диету и упражнения? Это может стать вашими общими интересами, как у нас с твоим отцом.

В юности Эйприл задавалась вопросом, что держит ее родителей вместе. Трепетную, доброжелательную и жизнерадостную Джо-Энн. И самоуверенного, эгоцентричного и сволочного Брента. Они были женаты уже почти сорок лет, но до сих пор оставались настоящими незнакомцами. Парой, которая никогда не выглядела более далекой, чем когда стояла рядом.

Что ж, теперь она знает: их брак сохранили берпи и полезный белок.

Это было бы смешно, если бы мама не выглядела такой испуганной каждое утро, становясь на весы, и каждый вечер, становясь на весы, и каждый раз в течение дня, становясь на весы.

Только через три года после отъезда в колледж Эйприл перестала взвешиваться после каждого приема пищи. И еще десять лет потребовалось ей, чтобы совсем выбросить весы.

Мама украшала тарелки дольками лимона, а значит, обед почти готов. У них кончалось время, а у Эйприл кончалась решимость.

Она не может ждать окончания обеда, как планировала. Они сделают это сейчас.

– Мам. – Она накрыла ладонью мамину руку, останавливая отточенные, идеальные движения. – Мне надо поговорить с тобой минутку. Наедине.

Джо-Энн наморщила лоб.

– Пора садиться за стол, солнышко. Это не может подождать?

– Не думаю, – сказала Эйприл и подтолкнула маму к гостевой комнате.

Праздничный обед – не самое удачное время, но этот разговор должен состояться с глазу на глаз, а Эйприл не была уверена, что вернется в дом своего детства. Все зависит от того, что произойдет дальше.

Прожив столько лет с Брентом, мама очень остро воспринимала возможное недовольство близких. Она уже беспокойно ломала руки, уже наполовину была готова заплакать, что отчасти и являлось причиной того, что они никогда раньше не говорили на эту тему. Видя маму в таком состоянии, Эйприл чувствовала себя чудовищем. Чувствовала себя своим отцом.

– Что… – Мама вздрогнула от щелчка двери, хотя Эйприл закрыла ее как можно тише. – Что случилось, солнышко?

Ладно. Обойдемся без Маркуса. В конце концов, она всегда собиралась сделать это по-своему.

– После сегодняшнего дня я больше не хочу видеть отца. Никогда. – В любую минуту Брент поинтересуется, почему жена не обслуживает его с положенной скоростью, и этот разговор закончится. У Эйприл нет времени на увиливания. – Рядом с ним я испытываю только тревогу и больше не стану подвергать себя этому.

Услышав такое твердое заявление, мама сглотнула, в ее глазах отразился ужас.