В тот день после маминых слов Эйприл посмотрела интервью на Ютубе. Она просматривала его снова меньше двух недель назад, перед ужином с Маркусом, в качестве психологической подготовки к запланированной встрече.

Оба раза она внимательно рассматривала Маркуса, когда ведущая вручала ему книгу с небольшим текстом и просила прочесть вслух страстный отрывок. В прямом эфире. Без предупреждения. С дислексией, которую он привык считать существенным недостатком и поводом стыдиться.

И все-таки он пытался, спотыкаясь на словах, пока ведущая и зрители на начали неловко смеяться и программа не прервалась на рекламу.

Некоторые комментаторы под видео предположили, что он был пьян, но общее мнение сложилось быстро: не пьяный – глупый.

«Почему уровень их IQ всегда обратно пропорционален сексуальности?»

«С таким личиком ему и не надо уметь читать, верно?»

– Я так понимаю, ты видела то интервью, – сказал Маркус, пока она пыталась совладать с выражением лица. – К тому времени я знал, что у меня дислексия. Я уже не стыдился этого, когда получил роль во «Вратах».

Она не знала, верить этому или нет, но все равно кивнула.

Сердце под ее ладонью забилось быстрее, когда он продолжил рассказ:

– Но в тот момент я просто… остолбенел. Запаниковал. Я потел под софитами, а люди в студии продолжали перешептываться и смеяться между собой. Когда мы вернулись после рекламы, я услышал, что отвечаю на вопросы, как он.

– Худший в мире сын, – сказала она. Роль, которую он играл чаще, чем любую другую, роль, которая так часто в прошлом предоставляла ему защиту от презрения.

Боже, теперь, когда Эйприл знала, она так ясно видела это! Переход от образа мужчины, который время от времени опускал глаза и с трудом подбирал слова еще до того, как толстенный том Е. Уэйд упал ему на колени, к образу парня, который красовался перед камерами вторую часть интервью.

– Ну, не совсем. – От его усмешки в уголках глаз не появились морщинки. – Каким-то образом мне хватило ума предстать дружелюбным тупицей, чтобы не восстановить против себя потенциальных зрителей. Так что это была вариация моей первоначальной роли. Я в большей степени был Холеный Золотистый Ретривер, чем Худший в мире сын.

Его едкие слова предназначались для того, чтобы сделать больно. Но кому? Себе? Тем, кто его презирал? И то, и другое?

– Понимаю, – заверила Эйприл. – Но почему на следующем интервью ты не повел себя иначе?

На его скулах заиграли желваки.

– Продюсеры пришли в восторг. Сказали, что это не так скучно, как мои обычные интервью, и поскольку нам все равно нельзя распространяться про сценарий и сериал, то я с тем же успехом могу развлекать зрителей по-другому. Думаю, через какое-то время они вообще забыли, что это все игра.

Для них его унижение было забавой. Развлечением. Проклятие, ничего удивительного, что сериал пошел под откос, когда эти сволочи больше не могли следовать книгам Уэйд.

– Также я очень быстро понял, как мне легко по сравнению с остальными актерами. – Голос Маркуса стал хриплым и усталым. Рука Эйприл поднялась и опустилась вслед за его вздохом. – Их всегда спрашивали про видение персонажей или мнение о соответствии сериала книгам, но как только СМИ решили, что я тупой, мне перестали задавать сложные вопросы. Мне не приходилось юлить или врать. Я мог просто играть мышцами, наводить красоту и говорить про свои упражнения. К моему облегчению, со временем меня практически совсем перестали просить об индивидуальных интервью.

– Потому что ты не знал, что сказать, – догадалась Эйприл. – От себя.

Он склонил голову в молчаливом согласии. Теперь они добрались до сути проблемы. Его сердце ровно билось под ее ладонью. Она погладила его большим пальцем.

– Потому что тебе было некомфортно в собственной шкуре.

– Да. Не так, как сейчас. – В первый раз с начала разговора он прикоснулся к ней в ответ. Его ладонь накрыла ее руку, касающуюся его мягкого свитера. – Но как только та версия меня укоренилась, Эйприл, я застрял.

К ним приближалась пожилая пара, держась за руки и мило болтая. Достаточно близко, чтобы услышать то, что Маркус еще не был готов открыть миру. И хотя двое морщинистых людей не слушали, Эйприл понизила голос до шепота:

– Что ты имеешь в виду?

Он подался ближе. Наклонил голову, чтобы говорить ей прямо в ухо, его шелковистые золотистые волосы коснулись ее щеки. Он тоже заговорил тише:

– Через год или два я подумал изменить свою публичную личность, но не хотел, чтобы фанаты «Врат» решили, что все это время я дурачил их какой-то стремной жестокой шуткой. Мне пришлось бы объяснять, почему я притворялся, и я не знал, как это сделать, чтобы удовлетворить всех и не унизиться самому. – Он выдохнул, и воздух защекотал ее мочку, вызывая дрожь во всем теле. – Откровенно говоря, я был счастлив не отвечать на вопросы про сценарии последних трех сезонов.

Это было самым близким к критике сериала, что она когда-либо слышала от него. И как активистка сайта Лавиней, завсегдатаи которого постили ссылки и анализировали каждое его интервью, даже самое скучное, она знала это очень хорошо.

Еще один жест доверия, на этот раз без подсказок.

Старички прошли мимо и зашаркали дальше по улице, но Эйприл не отодвинулась. Интимность их позы согревала ее, и от Маркуса исходил такой приятный запах…

Парфюмер, конечно, смог бы определить каждую изысканную травяную ноту этого запаха. Он сам так сказал.

Она не могла. Все, что она могла, это вдохнуть, качнуться ближе и… спросить:

– Ты объяснял все это своим бывшим девушкам? Почему ты такой разный в частной жизни и на публике? Потому что у меня сложилось ощущение, что если бы я не надавила сейчас, ты бы избегал этой темы как можно дольше.

Его бедро дразняще касалось ее бедра, и губы Эйприл разомкнулись.

– У меня было не так много отношений, Эйприл. – Он больше не говорил ей на ухо, но их лица разделяло всего лишь несколько дюймов, его взгляд был таким же ровным, как сердцебиение. – Для ясности.

О, все и так было совершенно ясно! Судя по исходящему от него жару, по расширившимся зрачкам, она подозревала, что взгляд вниз подтвердит очевидное. Он сжал ее руку в своей.

– И по большей части я не был другим в частной жизни. До тех пор, пока не узнавал девушек получше и не обретал уверенность в их благоразумии. А когда начинал доверять… – Стушевавшись, он чуть подался назад и провел свободной рукой по волосам. – Я старался действовать медленно. И к тому времени все разваливалось по очевидным причинам.

Небольшое расстояние позволило Эйприл легче дышать. Но ее мысли путались из-за феромонов и желания, которое ударило, словно молния, и она понятия не имела, что он имеет в виду.

Заметив ее нахмуренные брови, он пояснил:

– Когда они начинали встречатсья со мной, их представления обо мне основывались на моем публичном имидже, а потом они оказывались с кем-то совершенно другим. Непонятным и скучным. Когда я не снимаюсь и не занимаюсь в спортзале, я люблю оставаться дома и слушать аудиокниги, или сидеть в сети, или… – Он замолчал. – Или ездить верхом. Или смотреть кулинарные шоу с Алексом. Я был…

Он сделал полшага назад, и между ними проскользнул утренний холодок.

– Полагаю, я был для них разочарованием.

Должно быть, его бывшим девушкам изменения его поведения казались необъяснимыми. А для Маркуса… Проклятие! Он должен был чувствовать себя отвергнутым.

– Вдобавок ко всему встречаться с кем-то у всех на виду не на пользу любым отношениям, – сказал он. – Ты уже испытала некоторые негативные стороны славы, не так ли. Папарацци нашли тебя на прошлой неделе?

– Да.

Если прозвучало, будто ей плевать, то это была почти правда. Особенно сейчас, когда этот мужчина всего в нескольких дюймах от нее.

Теперь, когда туман растаял, солнце подчеркивало тонкие лучики в уголках его серьезных глаз, морщинки вокруг его идеального рта, складки на его благородном лбу. Каким-то образом морщины не выглядели недостатками даже в безжалостном свете без фильтров. Они лишь превращали его несомненную красоту во что-то более земное, что-то, что она могла бы ухватить в кулак, сжать зубами и поглотить.