— Нет. У нас никогда не работает больше двух человек в одну смену. — Брови Тессы поднялись. — Вы ищете кого-то конкретного?

Я покачал головой.

— Просто спрашиваю.

К счастью, вскоре другой клиент отвлек ее внимание, и она не стала настаивать дальше.

Я допил свой скотч и провел следующие полчаса, занимаясь обязательным общением и сбором информации — ничто так не развязывает людям языки, как небольшое количество алкоголя, вот почему у меня было строгое ограничение в три порции на публике, — но я не мог сосредоточиться. Мои мысли постоянно возвращались к одной комнате на втором этаже.

Очевидно, не из-за Изабеллы. Я был просто обеспокоен тем, как она превзошла меня, и не мог успокоиться, пока не доведу пьесу до совершенства.

Я продержался в баре еще десять минут, прежде чем не смог больше этого выносить. Я извинился, что у меня назначена беседа с генеральным директором частной инвестиционной компании, выскользнул через боковой вход и поднялся по лестнице на второй этаж.

В отличие от вчерашнего дня, в зал не просачивалась музыка. Прикосновение чего-то, что казалось опасно близким к разочарованию, скользнуло по моей коже, пока я не стряхнул его.

Я потянулся к двери как раз в тот момент, когда она распахнулась.

Что-то маленькое и мягкое врезалось в меня, и я инстинктивно обнял ее за талию, чтобы поддержать.

Я посмотрел вниз, аромат розы и ванили затуманил мои чувства, прежде чем мой мозг осознал, кто был в моих объятиях.

Шелковистые темные волосы. Загорелая кожа. Огромные карие глаза, которые слились с моими с удивлением и чем-то еще, что вызвало тревожный прилив тепла в моей крови.

Изабелла.

ГЛАВА 6

Кай обнял меня за талию, прижимая к своему торсу. Это было похоже на то, как если бы меня окутало адское пламя. Тепло просочилось через мою рубашку в вены; румянец поднялся к поверхности моей кожи, которую покалывало под внезапным, тяжелым весом моей униформы.

Я должна была что-то сделать — извиниться за то, что столкнулась с ним (хотя это была не моя вина), отступить, убежать ко всем чертям — но мой разум дал сбой. Все, на чем я могла сосредоточиться, это на твердой силе его тела и быстром стуке моего сердца.

Кай опустил подбородок, его глаза нашли мои. В кои-то веки на нем не было галстука и пиджака. Вместо этого на нем была белая рубашка на пуговицах с закатанными рукавами и расстегнутой верхней пуговицей. Рубашка была такой мягкой, и от него так приятно пахло, что у меня возникло безумное желание прижаться лицом к его груди. Или, что еще хуже, прижаться ртом к впадинке его горла и посмотреть, так ли он хорош на вкус, как пахнет.

Мое дыхание вырвалось через приоткрытые губы. Покалывание усилилось; все вокруг казалось теплым и тяжелым, как будто меня окунули в поцелованный солнцем мед.

Выражение лица Кая оставалось безразличным, но его горло сжалось от предательского сглатывания.

Я была не единственной, кто почувствовала электрическую связь между нами.

Осознания этого было достаточно, чтобы вывести меня из транса.

Что я делаю?

Это был Кай, ради всего святого. Он был на сто (ладно, на девяносто) процентов не в моем вкусе и на двести процентов под запретом.

Я не собиралась совершать ту же ошибку, что и моя предшественница, которую уволили после того, как мой начальник застукал ее за тем, как она делала минет члену клуба. Она вела себя безрассудно, и теперь ей запретили работать в каждом баре в радиусе сорока миль. Вальгалла серьезно относилась к своим правилам — и последствиям.

Также…

Помнишь, что произошло в последний раз, когда ты связалась с кем-то, кто был под запретом?

Мой желудок скрутило, и туман, наконец, отступил достаточно, чтобы я смогла вырваться из его объятий. Несмотря на гудение обогревателя на заднем плане, вырваться из объятий Кая было все равно что покинуть уютный, освещенный камином домик и отправиться в горы в разгар зимы.

Мурашки пробежали по моим рукам, но я справилась с этим небрежным напевом.

— Ты преследуешь меня?

Наткнуться на него здесь один раз могло быть совпадением, но дважды было подозрительно. Особенно в последующие ночи.

Я ожидала, что он отмахнется от меня со своим обычным сухим весельем. Вместо этого, легкий намек на розовый оттенок окрасил его скулы.

— Мы обсуждали это в прошлый раз. Я член клуба, и я просто пользуюсь его удобствами, — сказал он высокопарно и официально.

— Ты никогда не пользовался фортепианной комнатой до этой недели.

Едва заметное приподнимание его брови.

— Откуда ты знаешь?

Инстинкт. Если бы Кай регулярно появлялся здесь, я бы это почувствовала. Он менял форму каждого помещения, в которое входил.

— Просто догадка, — сказала я. — Но я рада, что ты приходишь чаще. Тебе не помешала бы практика. — Я подавила улыбку, увидев, как загорелись его глаза. — Может быть, однажды ты догонишь меня.

К моему разочарованию, он не клюнул на наживку.

— Можно только надеяться. Конечно... — Предыдущая искра стала задумчивой. Оценивающий. — Прошлая ночь могла быть случайностью. Ты говоришь о большой игре, но можешь ли ты повторить тот же уровень?

Теперь он был тем, кто заманивал наживку, его слова блестели, как у пескаря, насаженного на джиг-головку.

Я не должна поддаваться на это. Мне нужно было вставить больше слов — я катастрофически отставала от своей ежедневной цели по количеству слов в три тысячи слов — и я пробралась сюда только после смены, потому что надеялась, что это даст толчок моему творчеству. У меня не было времени потакать завуалированным вызовам Кая.

Практическая сторона меня настаивала на том, чтобы я немедленно вернулась домой и начал писать; другая, более убедительная сторона светилась гордостью. Кай не бросил бы мне вызов, если бы не был напуган, и было так мало вещей, в которых я была по-настоящему талантлива, что я не могла устоять перед желанием покрасоваться. Совсем чуть-чуть.

Я выдавила уверенную улыбку.

— Давай проверим это, не так ли? Твой выбор?

Тяжесть его взгляда проводила меня до скамейки запасных. Я открыла резервную панель и попыталась сосредоточиться на гладких, знакомых клавишах, а не на человеке позади меня.

— Чего ты хочешь? — Спросила я.

— «Зимний ветер». — Присутствие Кая коснулось моей спины, как и дрожь удовольствия, за которой следует медленное растекание тепла по моему позвоночнику. — Шопен.

Это был один из самых сложных этюдов композитора, но он был выполним.

Я взглянула на Кая, который прислонился к пианино и оценивал меня с отстраненным интересом профессора, оценивающего студента. Лунный свет разливался по его расслабленной фигуре, серебром выделяя скулы и прорисовывая тени под этими непроницаемыми глазами.

Воздух затуманился от предвкушения.

Я погрузилась в нее, переводя взгляд обратно на пианино, закрывая глаза и позволяя электрическим токам пронести меня через пьесу. Я не часто играла Шопена, поэтому он начал подташнивать, но как только прибавила шагу, тихий шорох отвлек меня от размышлений.

Мои глаза распахнулись. Кай сдвинулся со своего предыдущего места. Теперь он сидел на скамейке, его тело было всего в нескольких дюймах от моего.

Я нажала не на ту клавишу. Диссонирующая нота пробрала меня до костей, и хотя быстро исправилась, я больше не могла раствориться в музыке. Я была слишком занята тем, что тонула в осознанности, в аромате леса после ливня и в том, как взгляд Кая прожег дыру на моей щеке.

Вчера я играла так, как будто никто не наблюдал. Сегодня я играла так, словно за мной наблюдал весь мир, за исключением того, что это был не весь мир. Это был один человек.

Я закончила этюд, разочарование растирало мне кожу. Кай наблюдал за мной, не говоря ни слова, выражение его лица было непроницаемым, за исключением крошечной складки между бровями.