— Чего именно, по-твоему, мне не хватает? — Спросил я ровным тоном, несмотря на рой мыслей, вторгшихся в мой мозг.

Мысленное примечание: Заменить игру на фортепиано теннисом с Домиником, пока я не устраню эту проблему. Я никогда не делал ничего менее чем идеально, и это не было бы для меня исключением.

На щеках Изабеллы появились ямочки. Казалось, она получала огромное удовольствие от моего недовольства, что должно было привести меня в ярость еще больше. Вместо этого ее дразнящая усмешка почти вытянула из меня ответную улыбку, прежде чем я поймал себя на этом.

— Тот факт, что ты не знаешь, является частью проблемы. — Она шагнула к двери. — Ты разберешься с этим сам.

— Подожди. — Я встал и схватил Изабеллу за руку, не задумываясь.

Мы замерли в унисон, наши глаза встретились на том месте, где моя рука обхватила ее запястье. Ее кожа была мягкой на ощупь, и трепетание ее пульса соответствовало внезапному учащению моего сердцебиения.

Тяжелая, пропитанная напряжением тишина разрасталась вокруг нас, как гриб. Я был сторонником науки; я не верил ни во что, что бросало вызов законам физики, но я мог бы поклясться, что время физически замедлилось, как будто каждая секунда была заключена в патоку.

Изабелла заметно сглотнула. Крошечное движение, но этого было достаточно, чтобы законы встали на свои места и вмешался разум.

Время ускорилось в своем обычном темпе, и я отпустил ее руку так же резко, как и схватил ее.

— Прошу прощения, — сказал я, мой голос был напряженным. Я изо всех сил старался не обращать внимания на покалывание в моей ладони.

— Все в порядке. — Изабелла коснулась своего запястья, выражение ее лица было рассеянным. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты говоришь как статист из «Аббатства Даунтон»?

Вопрос прозвучал так далеко из левого поля, что потребовалось мгновение, чтобы до него дошло.

— Я... что?

— Статист из «Аббатства Даунтон». Знаешь, это шоу о британской аристократии начала двадцатого века?

— Я знаю это шоу.

— О, хорошо. Просто подумала, что дам тебе знать на случай, если ты этого не сделал. — Изабелла сверкнула еще одной ослепительной улыбкой. — Тебе следует попытаться немного расслабиться. Это могло бы помочь тебе в игре на пианино.

Во второй раз за эту ночь слова покинули меня.

Я все еще стоял там, пытаясь понять, как мой вечер прошел так неудачно, когда за ней закрылась дверь.

Только по дороге домой я понял, что ни разу не подумал о голосовании генерального директора или о сроках его проведения с тех пор, как услышал Изабеллу в фортепианной комнате.

ГЛАВА 4

— Мама спрашивала о тебе на днях, — сказал Габриэль. — Ты приезжаешь домой только раз в год, и она обеспокоена тем, что ты делаешь на Манхэттене...

Я нахмурилась, глядя на полупустую страницу передо мной, пока мой брат продолжал бессвязно болтать и уже пожалела, что ответила на его звонок. В Калифорнии было всего шесть утра, но его голос звучал бодро и собранно, как всегда. Вероятно, он был на беговой дорожке в своем офисе, читал новости, отвечал на электронные письма и пил один из своих отвратительных антиоксидантных коктейлей.

Тем временем я гордилась собой за то, что встала с постели раньше девяти. Сон оказался неуловимым после вчерашней встречи с Каем, но я подумала, что, может быть, только может быть, этого странного переживания будет достаточно, чтобы высвободить несколько предложений для моей рукописи.

Это было не так.

Мой эротический триллер о смертельно опасных отношениях между богатым адвокатом и наивной официанткой, превратившейся в любовницу, формировал в моей голове смутные очертания. У меня был сюжет, у меня были персонажи, но, черт возьми, у меня не было слов.

Что еще хуже, мой брат все еще говорил.

— Ты меня вообще слушаешь? — Его голос был пронизан в равной степени раздражением и неодобрением.

Тепло от моего ноутбука просачивалось сквозь брюки и проникало в кожу, но я едва замечала. Я была слишком занята, придумывая способы заполнить все это пустое пространство, не написав больше слов.

— Да. — Я выделила весь текст и увеличила размер шрифта до тридцати шести. Намного лучше. Теперь страница не выглядела такой пустой. — Ты сказал, что наконец-то проконсультировался с врачом по поводу имплантата чувства юмора. Это экспериментальная технология, но ситуация ужасная.

— Уморительная. — Мой старший брат никогда в жизни не находил ничего веселого, отсюда и необходимость в имплантации чувства юмора. — Я серьезно, Иза. Мы беспокоимся о тебе. Ты переехала в Нью-Йорк много лет назад, но все еще живешь в квартире, кишащей крысами, и распиваешься в каком-то баре...

— Клуб Вальгалла — это не какой-нибудь бар, — я запротестовала. Я выдержала шесть раундов собеседований, прежде чем устроилась туда барменом; будь я проклята, если позволю Габриэлю приуменьшить это достижение. — И в моей квартире нет крыс. У меня есть ручная змея, помнишь?

Я бросила покровительственный взгляд на виварий Монти, где он, свернувшись калачиком, крепко спал. Конечно, он хорошо спал; ему не нужно было беспокоиться о надоедливых братьях и сестрах или неудачах в жизни.

Габриэль продолжил, как будто я ничего не говорила. — Работая над одной и той же книгой, на которой ты застряла вечность. Послушай, мы знаем, ты думаешь, что хочешь быть автором, но, возможно, пришло время пересмотреть свои взгляды. Переезжай домой, придумай альтернативный план. Нам всегда могла бы пригодиться твоя помощь в офисе.

Переехать домой? Работать в офисе? Только через мой труп.

Горечь подступила к моему горлу при мысли о том, что я буду тратить свои дни в какой-то каморке. Я не сильно продвинулась в своей рукописи, но уступить решению Габриэля означало навсегда отказаться от своих мечтаний.

Идея книги пришла мне в голову два года назад, когда люди смотрели ее в парке Вашингтон-сквер. Я подслушала жаркий спор между мужчиной и кем-то, кто явно не была его женой, и мое воображение восприняло их ссору и продолжило ее. История была настолько подробной и конкретизированной в моем сознании, что я уверенно рассказала всем, кого знала, о своих планах написать и опубликовать триллер.

На следующий день после того, как я стала свидетелем ссоры, я купила совершенно новый ноутбук и позволила словам излиться из меня. Вот только то, что получилось в конце, не было тем сверкающим бриллиантовым шедевром, который я себе представляла. То, что обнаружилось, было уродливыми кусками угля, поэтому я удалила их.

И страницы оставались пустыми.

— Я не думаю, что хочу быть автором; я действительно хочу быть автором, — сказал я. — Просто исследую историю.

Несмотря на мое нынешнее разочарование в писательстве, было что-то такое особенное в том, чтобы творить и затеряться в новых мирах. Книги были моим спасением в течение многих лет, и в конце концов я опубликую одну из них. Я отказывался от этой мечты не для того, чтобы стать офисным автоматом.

— Так же, как ты хотела быть танцовщицей, турагентом и ведущей дневного ток-шоу? — Неодобрение пересилило раздражение Габриэля. — Ты больше не свежая выпускница колледжа. Тебе двадцать восемь и тебе нужно направление.

Горечь сгустилась, превратившись в сухую кислую кашицу.

Тебе нужно направление.

Габриэлю было легко это сказать. Он знал, чего хочет, еще со средней школы. У всех моих братьев это было. Я была единственной из Валенсии, бесцельно болтающейся на воде после окончания школы, в то время как остальные члены моей семьи занимались своей карьерой.

Бизнесмен, художник, профессор, инженер и я — ничтожество.

Мне надоело быть неудачницей, и особенно меня тошнило от того, что Габриэль был прав.