С момента объявления результатов выборов генерального директора прошло три дня. За это время я выполнил свою работу как обычно. Я ходил на встречи, поздравлял Рассела и отвечал на бесконечные звонки, электронные письма и сообщения. Ночью я ходил к Изабелле домой, или она приходила ко мне, потому что теперь, когда голосование закончилось, мне было все равно, кто увидит нас вместе.

Мы не обсуждали работу, но в туманные часы между поздней ночью и ранним утром, когда я погружался в нее, а она расслаблялась в моих объятиях, мы находили способы утешать друг друга без слов.

Бармен подвинул через стойку еще один стакан скотча. Я коротко кивнул в знак благодарности и оглядел бар. Вальгалла была переполнена. Это всегда было в пятницу, и именно поэтому я намеренно пришел сегодня вечером.

Люди могли говорить все, что хотели, но я отказывался доставлять им удовольствие прятаться и зализывать свои раны, как побитый пес.

Я был Каем Янгом, черт возьми.

Мне удалось сделать один глоток моего свежего напитка, прежде чем знакомый маслянистый голос испортил мне аппетит.

— Так, так. Посмотрите, кто вышел из игры так скоро после своего поражения. — Виктор Блэк опустился на сиденье рядом со мной, от него разило самодовольством и безвкусным одеколоном. — Ты храбрее, чем я думал, Янг.

— Ты ужасно часто бываешь в Нью-Йорке в эти дни. — Я презрительно выгнул бровь. — Округ Колумбия, наконец, запретил тебе покидать пределы своего города?

Обмениваться оскорблениями с кем-то вроде Виктора было ниже моего достоинства, но мне нужно было отвлечься, когда Изабелла и Данте уехали из города. Накануне вечером она улетела в Калифорнию на день рождения своей мамы, а Данте и Вивиан были в Париже на выходные.

— Что я могу сказать? Нью-Йорк стал таким интересным в эти дни. — Дыхание Виктора окутало облачком водки и я поморщился. Мужчина явно был пьян в стельку, не то чтобы у него были большие мозги, даже когда он был трезв. — Должно быть, это унизительно — терять компанию своей семьи из-за постороннего человека. За Рассела Бертона, не меньше. — Он покачал головой в притворном недоверии. — На твоем месте я бы никогда больше не показывался на людях.

— Остается только надеяться, — холодно сказал я, борясь с медленным закипанием гнева под моей кожей. — И на твоем месте я бы больше беспокоился о твоей собственной компании. Это продлится недолго.

Мои адвокаты уже разрывали Национальную звезду на части за клевету, но это было лишь отвлекающим маневром, пока мы копали глубже в тех частях, которые могли бы свергнуть всю империю Black & Co. Нити были там. Нам просто нужно было найти и распутать их.

Рот Виктора скривился.

— Этот глупый иск о диффамации? Это ерунда. Знаешь, со сколькими судебными процессами мы сталкиваемся и выигрываем каждый год?

— Больше, чем клеток мозга, дребезжащих в твоей чрезмерно заляпанной гелем голове, я уверен.

Я сделал еще один глоток «Макаллана» и получил огромное удовольствие от алого румянца, окрасившего щеки Виктора.

— Хочешь знать, в чем твоя проблема? — Он наклонился, его глаза злобно сверкнули.

— Я уверен, что ты меня просветишь.

— Ты думаешь, что ты такой чертовски умный. Что ты лучше всех, потому что ходил в модные школы и вырос с серебряной ложкой, засунутой тебе в задницу. Ты понятия не имеешь, что значит работать ради чего-то так, как работаем мы с Бертоном, и ты был настолько ослеплен своим комплексом превосходства твоей верой в то, что никто не сможет тебя тронуть, потому что ты настолько выше их, — что не видел, что было прямо перед тобой. Я даже намекнул тебе на Саксонскую галерею. — Виктор покачал головой.

Значит, это он оставил мне ту записку. Он сделал это, чтобы подшутить надо мной, без сомнения. Я должен был связать все воедино раньше; кроме Изабеллы, он был единственным, кто был достаточно близко, чтобы дотянуться до моего кармана.

Но это была не та часть, на которой я зациклился. То, что он сказал перед этим, было.

— Твоя гордость — это твое падение, Янг, — сказал он. — И я здесь для того, чтобы документировать каждый шаг на этом пути.

Я позволяю ему разглагольствовать дальше. Он был слишком раздут от чрезмерной самоуверенности и карикатурного злорадства, чтобы заметить свою оплошность.

Ты понятия не имеешь, что значит работать ради чего-то так, как работаем мы с Бертоном.

Рассел жил в Лондоне, так что я не видел его лично с момента выборов. Он казался шокированным и ошеломленным, когда я позвонил ему, но что-то было не так. Его голос звучал почти слишком потрясенным, как у человека, пытающегося убедить своих друзей, что они заранее не знали о вечеринке-сюрпризе. В то время я не придал этому особого значения, потому что хотел повесить трубку как можно быстрее, но, оглядываясь назад…

Рассел Бертон, главный операционный директор. Ведет все внутренние дела, контролирует текущие административные и операционные функции компании…

Осознание поразило внезапной, ослепляющей ясностью.

Я проглотил проклятие и встал, игнорируя болтовню Виктора. Он отошел от результатов голосования и в настоящее время нес чушь о своем доме в Хэмптоне.

Двадцать минут спустя я запер за собой входную дверь своего пентхауса и набрал номер Тобиаса.

В Лондоне было два часа ночи, но он взял трубку, как и ожидалось. Этот человек никогда не спал.

— Чего ты хочешь? — Раздражение было горячим и горьким в его голосе. Это был голос человека, которого заставили отказаться от чего-то, чего он хотел, только для того, чтобы наблюдать, как это забирает кто-то менее достойный.

Я хорошо знал это чувство.

— О твоем отказе от участия в голосовании за генерального директора, — сказал я. — Нам нужно поговорить.

ГЛАВА 35

В пятницу утром я прибыла в Калифорнию с одним ручным чемоданом, бетонным блоком в животе и без готовой рукописи в руках.

Я пыталась. Я действительно это сделала. Но как бы ни старалась, я не могла разобраться в последней четверти книги. Мой творческий потенциал полностью иссяк, оставив после себя шелуху из отброшенных идей и незаконченных предложений.

К счастью, пятница была такой суматошной, что никто не спросил о рукописи. Моя семья праздновала Рождество в Палузе в хронологическом порядке, что означало, что я был вовлечена в рождественские празднества в ту же секунду, как приземлилась. После того, как я оставила свой багаж в спальне моего детства и быстро приняла душ, я помогла маме и братьям приготовить наше традиционное праздничное угощение — рисовые лепешки бибинка, лапшу панчит бихон, цыпленка лечон манок, запеченного на вертеле, салат буко пандан, спринг-роллы лумпианг убод, фаршированные креветками, овощами, кокосовой стружкой и свининой.

Под помощью я подразумевала нарезку овощей и мытье посуды. К сожалению, мой талант на кухне соперничал только с моей способностью пробежать милю за четыре минуты в небытие.

Приготовление пищи перетекло в собственно трапезу, за которой последовал обмен подарками, в ходе которого мы все должны были угадать подарки, прежде чем открывать их. Это был вихрь смеха, алкоголя и веселья, а также последняя ночь, которую мы провели вместе как семья, прежде чем все полетело к чертям.

На следующее утро мы собрались в гостиной на день рождения моей мамы, усталые, но приподнятые. Во всяком случае, по большей части.

Нервы стучали у меня в жилах, когда моя мать разбиралась со своей кучей подарков. Габриэль сидел рядом с ней, вручая ей новый предмет всякий раз, когда она заканчивала охать и ахать по поводу предыдущего.

Ромеро, Мигель, Феликс и я были втиснуты на диван напротив них — Феликс рисовал в своем альбоме для рисования, Ромеро вертел в руках часы, а Мигель широко развалился, выглядя как отогретая смерть. Прошлой ночью он выпил больше всех.