За эти годы у меня были десятки подобных бесед, но я старался изобразить как можно больший интерес, пока Кларисса не начала сравнивать плюсы и минусы мальтийских шпицев с померанскими.

— Прости меня. Я забыл представить тебя своим друзьям. — Я аккуратно прервал ее, когда она сделала паузу, чтобы перевести дух. — Все, это Кларисса Тео, друг семьи. Она только что переехала в город. Кларисса, это Данте, Вивиан Руссо и Изабелла Валенсия.

Они обменялись вежливыми приветствиями. Полное представление по имени было обычным делом в наших кругах, где семья человека говорила о нем больше, чем его профессия, одежда или автомобиль.

Снова светская беседа, плюс намек на неловкость, когда Кларисса бросила вопросительный взгляд на Изабеллу. Она узнала Данте и Вивиан, но она явно не знала, что думать об Изабелле, чьи фиолетовые блики и кожаная юбка были полной противоположностью ее собственным классическим нейтральным нарядам и жемчугам.

— Мы должны скоро встретиться за ланчем, — сказала Кларисса, когда метрдотель объявил, что наш столик готов, спасая нас от дальнейшей высокопарной болтовни. — Это было слишком давно.

— Да, я тебе позвоню. — Я вежливо улыбнулся. — Наслаждайся остатком своей ночи.

Моя мама уже дала нам номера телефонов друг друга — на всякий случай. Я не с нетерпением ждал очередного раунда светской беседы, но встречи со старыми знакомыми после долгого перерыва всегда были странными. Возможно, я недостаточно ценил Клариссу. Она вполне могла бы быть блестящей собеседницей.

— Бывшая девушка? — Спросила Изабелла, когда мы шли к нашему столику.

— Соседка детства.

— Тогда будущая девушка.

Небольшой изгиб моей брови.

— Это довольно большой скачок, который нужно совершить.

— Но я не ошибаюсь. Она похожа на тот тип женщин, с которыми ты бы встречался. — Изабелла заняла свое место рядом с Вивиан, прямо напротив меня. В ее словах не было осуждения, только суровая констатация факта, которая раздражала больше, чем следовало бы.

— Ты, кажется, очень интересуешься моей личной жизнью. — Я развернул салфетку и положил ее себе на колени. — Почему это? — спросил я.

Она фыркнула.

— Меня это не интересует. Я просто сделала замечание.

— О моей личной жизни.

— Я не уверена, что у тебя есть личная жизнь, — сказала Изабелла. — Я никогда не слышала, чтобы ты говорил о женщинах, и не видела тебя в клубе с партнером.

— Мне нравится держать свою личную жизнь в секрете, но приятно знать, что ты так пристально следишь за моим предполагаемым отсутствием женского общества. — Мой рот изогнулся, автоматический ответ на ее восхитительное бормотание, прежде чем я превратил его в прямую линию.

Никаких улыбок. Не думай, что все, что она делает, восхитительно.

— У тебя чрезмерно завышенное чувство собственной значимости. — Изабелла еще выше вздернула подбородок. — И к твоему сведению, оправдание частной жизни работает только для знаменитостей и политиков. Я обещаю, что твоими любовницами интересуется меньше людей, чем ты думаешь.

— Приятно это знать. — На этот раз моя улыбка вырвалась из-под ее сдерживающего негодования. — Поздравляю с тем, что ты одна из тех немногих счастливчиков.

— Ты невыносим.

— Но представь, насколько более невыносимым я был бы, если бы был знаменитостью или политиком.

Искорка веселья промелькнула в глазах Изабеллы. На ее щеках появились ямочки на миллисекунду, прежде чем она поджала губы и покачала головой, и меня охватило непреодолимое желание снова вызвать у нее эти ямочки..

Головы Данте и Вивиан рядом с нами поворачивались взад-вперед, как зрители на Уимблдонском матче. Я почти забыл, что они там были. Брови Данте нахмурились в замешательстве, но глаза Вивиан подозрительно заблестели от восторга.

Прежде чем я смог продолжить расследование, подошел наш официант с корзинкой для хлеба в руке. Облако напряженности, нависшее над столом, рассеялось, и по мере того, как ужин продвигался, наш разговор перешел на более нейтральные темы — еда, последний скандал в обществе, наши планы на предстоящий отпуск.

Данте и Вивиан направлялись в Сент-Барт; я был в нерешительности. Обычно я возвращался в Лондон на Рождество, но в зависимости от того, как пойдут дела с DigiStream, мне, возможно, придется остаться в Нью-Йорке.

Часть меня наслаждалась идеей тихого сезона, когда только работа, книги и, возможно, время от времени бродвейское шоу составят мне компанию. Большие праздничные сборища, на мой взгляд, были сильно переоценены.

— А как насчет тебя, Иза? — Спросила Вивиан. — Ты возвращаешься в Калифорнию в этом году?

— Нет, я не вернусь домой до февраля на день рождения моей матери, — сказала Изабелла. Короткая тень пробежала по ее лицу, прежде чем она снова улыбнулась. — Это так близко к Рождеству и Новому году по Лунному календарю, что мы обычно объединяем все три празднования в один гигантский уик-энд. Моя мама готовит эти потрясающие роллы из турона, и на следующее утро после ее вечеринки мы идем на пляж, чтобы развеяться...

Я поднес свой бокал к губам, пока она рассказывала о своих семейных традициях. Часть меня жаждала узнать о ее прошлом, как нищий жаждет еды. На что было похоже ее детство? Насколько близка она была со своими братьями? Были ли они похожи на Изабеллу, или их личности расходились, как это часто бывает у братьев и сестер? Я хотел знать все. Каждое воспоминание, каждый кусочек и деталь, которые помогли бы разгадать загадку моего увлечения ею.

Но другая, большая часть меня не могла забыть тень. Краткий проблеск тьмы под яркой, искрящейся внешностью. Это звало меня, как свет в конце туннеля, предвещающий спасение или проклятие.

Раскатистый смех за другим столом вывел меня из задумчивости.

Я слегка покачал головой и поставил свой стакан, раздраженный тем, как много моих недавних моментов бодрствования было занято мыслями об Изабелле.

Потянулся за солью, лежавшей на середине стола, решив наслаждаться едой так, словно это был обычный ужин. Изабелла, которая перевела разговор на рассказ Вивиан о ее и Данте приключениях под парусом в Греции, потянулась за перцем. Наши руки снова соприкоснулись, точная копия нашего соприкосновения в лифте.

Я замер. Как и в первый раз, электрическая дрожь пробежала по моей руке, сжигая логику, рациональность и рассудок.

Ресторан исчез, когда наши взгляды встретились с почти слышимым щелчком, два магнита, притянутые друг к другу силой, а не свободной волей.

Будь моя воля, я бы продолжил ужинать как ни в чем не бывало, потому что ничего не произошло. Это было просто прикосновение, такое же невинное, как случайный удар на тротуаре. У него не должно быть силы превратить мою кровь в жидкий огонь или проникнуть внутрь моей груди и скрутить мои легкие в узлы.

Блять.

— Извините меня. — Я резко встал, игнорируя испуганные взгляды Данте и Вивиан. Изабелла опустила руку и сосредоточилась на еде, ее щеки порозовели. — Сейчас вернусь.

Капелька пота выступила у меня на лбу, когда я шагал через столовую. Я закатал рукава рубашки до локтей; я весь горел.

Добравшись до ванной, я снял очки и плескал в лицо ледяной водой, пока мой пульс не замедлился до нормального.

Что, черт возьми, со мной происходит?

В течение года я успешно держал Изабеллу на расстоянии вытянутой руки. Она была противоположностью всему, что я считал правильным, осложнением, в котором я не нуждался. Ее яркость, ее болтливость, ее непрекращающиеся разговоры о сексе в общественных местах…

Ее смех, ее аромат, ее улыбка. Ее талант к игре на фортепиано и то, как загораются ее глаза, когда она взволнована. Они были самым опасным видом наркотиков, и я боялся, что уже скатываюсь по скользкому склону зависимости.

Я издал тихий стон и насухо вытер лицо бумажным полотенцем.

Я винил во всем тот проклятый понедельник две недели назад. Если бы я не был так застигнут врасплох объявлением о голосовании генерального директора и сроками его проведения, я бы не искал Изабеллу в Вальгалле. Если бы я не искал ее, я бы не подслушал, как она играла на пианино. Если бы я не подслушал ее в комнате с пианино, я бы не прятался в общественном туалете, пытаясь взять себя в руки после двухсекундного прикосновения.