— Сколько у него скоростей?

Барабанный бой прекратился. Изабелла обернулась и на ее лице отразилось замешательство.

— Что?

— Твой тест в доме Слоан. — Воспоминание о том, как она открывала дверь с этой нелепой розовой игрушкой в руке, дернуло уголки моего рта. — Сколько у него скоростей?

Хотя я не одобрял удручающе распространенное отсутствие приличий у Изабеллы, часть меня была очарована этим. Она была такой совершенно, неудержимо самой собой, как картина, которая отказывалась тускнеть от времени. Это было захватывающе.

Румянец залил ее скулы и кончик носа. В отличие от утонченной элегантности Вивиан или ледяной красоты блондинки Слоан, черты лица Изабеллы были смелым, выразительным полотном для выражения ее эмоций. Темные брови сошлись над глазами, которые искрились вызовом, а ее полные, красные губы сжались в твердую линию.

— Двенадцать, — сказала она, ее тон был достаточно сладким, чтобы вызвать недоумение. — Я буду счастлива одолжить его тебе. Это могло бы помочь расслабиться, чтобы ты не умер от сердечного приступа, вызванного стрессом, в возрасте до сорока лет.

Я бы предпочел, чтобы ты вместо этого расслабила меня.

Мысль была такой внезапной, такой абсурдной и неожиданной, что лишила меня своевременной реакции.

Прежде всего, я не требовал расслабления. Да, моя жизнь была выстегана аккуратными квадратами и идеально очерченными линиями, но это было предпочтительнее хаоса и причуд. Один неверный рывок за последнее, и все развалилось бы. Я слишком много работал, чтобы позволить чему-то столь ненадежному, как мимолетное увлечение, все испортить.

Во-вторых, даже если бы мне действительно нужно было расслабиться (чего, опять же, я не сделал), я бы сделал это с кем угодно, кроме Изабеллы. Она была под запретом, какой бы красивой или интригующей она ни была. Не только из-за того, что в Вальгалле не было отношений, но и потому, что она так или иначе должна была стать причиной моей смерти.

Тем не менее, похоть пронеслась по моим венам во всей своей грубой, горячей красе при мысли о том, чтобы наклонить мою голову к ее. О дегустации, тестировании и исследовании того, была ли она так же рискована в спальне, как и за ее пределами.

Брови Изабеллы сложились вопросительными дугами от моего затянувшегося молчания.

Блять. Я подавил свое предательское желание железной волей, выработанной за годы учебы в Оксбридже, и вернул контроль над своими способностями.

— Спасибо, но в моем списке вещей, которые я бы никогда не одолжил, игрушки для взрослых занимают первое место, — сказал я, но мой спокойный тон был обманчивым щитом для бури, назревающей внутри.

Она повернулась ко мне лицом полностью. Ее юбка скользнула вверх, обнажая еще один дюйм идеальной, бронзовой кожи.

Моя кровь загорелась сильнее, и мышца на моей челюсти напряглась, прежде чем я взял себя в руки. Кто носил юбки без колготок в середине не по сезону холодного октября? Только Изабелла.

— Что еще есть в списке? — В ее голосе звучало неподдельное любопытство.

— Носки, нижнее белье, бритвы и одеколон. — Я выпалил ответы, не сводя глаз с ее лица.

Эти выразительные темные брови поднялись еще выше.

— Одеколон?

— У каждого джентльмена есть фирменный одеколон. Кража чужой подписи считалась бы верхом хамства.

Изабелла смотрела на меня целых пять секунд, прежде чем взрыв смеха заполнил машину.

— Боже мой. Я не могу поверить, что ты настоящий.

Хриплый, беззастенчивый звук ее веселья ударил меня куда-то в грудь и растекся, как тающее масло, по моим венам.

— Если бы это было так, парфюмерные бренды уходили бы из бизнеса направо и налево, — сказала она. — Представь, если бы у каждого продукта был только один покупатель.

— Ах, но ты упускаешь из виду важную часть того, что я сказал. — Изгиб моей брови соответствовал изгибу ее. — Я сказал «каждый джентльмен», а не «каждый человек».

Она закатила глаза.

— Ты такой сноб.

— Вряд ли. Это вопрос поведения, а не статуса. Я встречаю множество генеральных директоров и аристократов, которые являются кем угодно, только не джентльменами.

— И ты думаешь, что ты исключение?

Я ничего не мог с этим поделать. Порочная улыбка тронула мои губы.

— Только в определенных ситуациях.

Я заметил это в тот момент, когда до меня дошел смысл сказанного. Румянец вернулся к Изабелле, окрасив ее лицо в прелестный розовый цвет. Ее губы приоткрылись в слышимом вздохе, и, несмотря на мои лучшие инстинкты, темное удовлетворение пронзило грудь от ее реакции.

Я был не единственным, кого мучило наше влечение.

Она открыла рот как раз в тот момент, когда двигатель заглох, проглатывая свои слова и резко обрывая нашу связь.

Мы прибыли в «Монарх».

Я скрыл укол разочарования, когда к нам поспешил камердинер и забрал ключи у Данте. К тому времени, как я повернулся обратно к Изабелле, она уже вышла из машины.

Я сдержанно вздохнул и спрятал своенравную эмоцию в коробку с висячим замком, прежде чем последовать за ней в здание.

Было лучше, что я не знал, что она собиралась сказать. Во-первых, я не должен был оступаться и дразнить ее, но там, где дело касалось Изабеллы, нарастала гражданская война между моей логикой и моими эмоциями. К счастью, Данте и Вивиан были слишком увлечены новобрачными, чтобы заметить что-то неладное.

Лифт поднял нас на верхний этаж небоскреба, откуда из «Монарха» открывался вид на раскинувшийся Центральный парк.

Поскольку мы забронировали столик пораньше, метрдотель предложил нам бесплатные бокалы шампанского, пока мы ждали в хорошо оборудованном вестибюле. Я был единственным, кто отказался. Сегодня вечером я хотел иметь ясную голову, и, видит бог, присутствие Изабеллы было достаточно опьяняющим.

На моем телефоне засветились два новых электронных письма — продолжение о DigiStream и логистике для предстоящего ретрита для руководителей высшего звена. Все было подозрительно тихо с тех пор, как моя мать объявила о голосовании за генерального директора, но я готов поспорить на свое первое издание романов Чарльза Диккенса, что по крайней мере один из других кандидатов сделает свой ход на ретрите.

— Кай?

Я поднял глаза. Несколько знакомо выглядящая женщина стояла передо мной с выжидающей улыбкой. Под тридцать, длинные черные волосы, карие глаза, отличительная черта красоты в уголке рта.

Узнавание встало на место со вздохом удивления.

Кларисса, моя соседка детства и, судя по количеству статей, которые она переслала мне о филантропических усилиях и достижениях Клариссы, первый выбор моей матери в невестки.

— Извини, я понимаю, что прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз. — Она рассмеялась. — Это Кларисса Тео. Из Лондона? Ты выглядишь почти точно так же. — Ее глаза скользнули по мне в знак признательности. — Но я понимаю, что совсем изменилась с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Это было еще мягко сказано. Исчез тот неуклюжий подросток с брекетами, которого я помнил. На ее месте была элегантная, лощеная женщина с улыбкой участницы конкурса красоты и в наряде прямо из светского журнала.

Я отказался упоминать, что погуглил ее на прошлой неделе, хотя внешне она выглядела почти так же иначе, как в подростковом возрасте. Мягче, меньше, менее жесткая.

— Кларисса. Конечно, рад тебя видеть, — сказал я ровно, скрывая свое удивление. Согласно незапрашиваемым новостям моей матери, она не должна была прибыть в Нью-Йорк до следующей недели. — Как у тебя дела?

Несколько минут мы вели светскую беседу. Очевидно, она переехала в город раньше, чем планировалось, чтобы помочь с большой предстоящей выставкой в галерее Saxon Gallery, где отвечала за связи с художниками. Она жила в отеле Carlyle, пока они не закончат ремонт в ее новом особняке, и она нервничала из-за переезда в новый город, но ей повезло, что она нашла наставницу в лице Баффи Дарлингтон, уважаемой гранд дам нью-йоркского общества, с которой она встречалась за ужином сегодня вечером. Баффи опаздывала из-за чрезвычайной ситуации с ее собакой.