И сразу стал поучать, говорить, почему нельзя было так ходить.

Доминик, не меняя сосредоточенного выражения лица, слушал Мишу Профессора, а затем взял «офицера» и, перенеся его через всё шахматное поле, поставил прямо к чёрному королю. А за спиной у «офицера», чуть правее, белая пешечка. Та самая пешечка, о которой так много говорил Каракозов в своей предварительной речи. И чёрному королю ни съесть «офицера», ни закрыться, ни отойти.

— Шах и мат, — уверенно сказал Доминик, озвучивая очевидную для всех ситуацию.

— Погоди! — взмолился Миша в звенящей тишине, отказываясь верить глазам своим. — Этого не может быть. Я не могу тебе проиграть. Это — фокус какой-то!

И, словно призывая соперника к порядку, мысленно говоря: «Это вам не карты, а шахматы», он строго посмотрел на Доминика.

Но мальчик не испугался строгого взгляда, не отвёл глаза в сторону, как шулер, уличённый в махинациях. «Дурак с рождения» снисходительно улыбнулся и сказал:

— Это называется «сыграть красиво».

— Или же гамбит Дерезы, — подсказал Василий свою версию и захохотал смехом победителя.

Грешнов сразу воспрял духом, словно не Нинкин сын, а он лично выиграл эту партию у Миши Профессора. А на кону стояла если и не сама жизнь, то уж точно, — Начинкина.

И Каракозов сообразил, что проиграл он не просто партию в шахматы, но и наладившуюся было новую жизнь. Не контролируя себя, Миша смахнул фигуры с шахматной доски, запрыгнул с ногами на подоконник и, встав на носочки, по-волчьи завыл.

Столь безумному его поступку никто не удивился. Все вели себя так, словно в подобной ситуации он и не мог поступить иначе.

Гости даже и не заметили, как и когда Каракозов слез с подоконника, помог Василию и Доминику собрать разлетевшиеся по полу шахматные фигуры и ушёл.

Все уселись за стол, и пьянка-гулянка началась. Нина даже не сочла нужным предуведомить гостей, по какому поводу собрались. А четвёртого сентября был день рождения её родного брата Анатолия, отбывавшего очередной срок заключения в колонии строгого режима. Разве что Грешнов был в курсе, по какому поводу собрались, так как этот день помнил с самого детства.

В ту же ночь место в Нинкиной постели занял Василий. Но и после возвращения на своё, как Грешнову казалось, законное место, он всё не мог успокоиться и вспоминал игру.

— За надменность наказан. А твой сын — молодец! Пожертвовал ферзя и — бац! Шах и мат! Мишаня, по-моему, от неожиданности…

— Да ну тебя! Успокойся!

— Точно-точно. Он-то Доминика за олигофрена держал. А тут ему: «Это называется — „сыграть красиво“». Умница! Король!

— Ты над всеми только смеёшься.

— Над кем я смеюсь?

— Например, над Истукановым. А над ним смеяться нельзя. У нас же не было в стране сексуального образования. Это сейчас твоя десятилетняя дочь объяснит тебе, кто «голубой», кто «розовая». Мы-то жили в неведении. Помню, поцеловали меня в первый раз с язычком, так я думала, забеременею.

— Сколько лет тебе было?

— Пятнадцать.

— А меня в пятнадцать лет, дело было тоже четвертого сентября, твой подвыпивший брат-уголовник в общежитие швейной фабрики к бабам повёз. В туалет я там пошёл, слышу, бабы на общей кухне смеются, и той, к которой он, именинник, меня определил, говорят: «Мальчишка-то вкусный, а мы голодные. Придётся делиться». И гогочут, как вороны в осеннем лесу. Главное, цинковый бак у них стоял на четырёх конфорках, всю плиту занимал. Вода в нём кипела. Я решил, что они меня сварят, за людоедок их принял, убежал.

— За что ты брата Толю так ругаешь? Ты, кроме добра, ничего от него не видел. Лев Львович, например, безмерно ему благодарен. Говорит, что только сославшись на Толю, жизнь свою в тюрьме и спас.

— В это я верю беспрекословно.

— И тебя он любил, на голубятню свою привёл, на мотоцикле катал.

— Да. Катал. Попробуй, откажись. А он гонять на нём любил, как сумасшедший. Мне очень страшно было. И потом, после армии, повзрослев, я, может, жениться на тебе хотел. А братишка твой пригрозил: «Кто к сестре моей приблизится, тому всё его хозяйство с корнем вырву». А ты говоришь, не ругать его.

— Юрок не испугался же.

— Юрку-то чего терять, кроме дурной головы? А ты долго не думала, когда он сделал предложение, хотя и видела мою симпатию к тебе.

— Я видела твою симпатию ко всем. Хорошо ты начал, плохо заканчиваешь. А почему у Юрка было прозвище «Рыхлый»?

— Да он одно время говорил всем: «Не смотри, что я худой, я — вязкий». Стали называть его «Вязким». А потом как-то само собой в «Рыхлого» переименовали. И это прозвище к нему приклеилось. А ещё я помню, как ты сидела, забравшись с ногами на скамейку. К тебе подскочил Юрок, обхватил твою коленку обеими руками и, качая бедрами взад-вперед, стал пародировать нашу дворняжку Волчка. Ты сказала: «Маленькая собака до старости щенок» и оттолкнула его. Очень скоро после этой пародийной сценки вы с Дерезой «записались», как говорит мой дедушка Пётр, имея в виду регистрацию брака.

— Не помню, — призналась Начинкина. — Хорошая у тебя память. Вась, ты мог бы стать великим человеком. Тебе надо эмигрировать.

— Это для меня равносильно самоубийству. Всё равно, что сменить пол.

— Но и пол люди меняют, и — ничего, живут счастливо.

— Эти пусть и уезжают.

Василий поцеловал Нину и спросил её, словно незнакомку, вдруг оказавшуюся с ним в одной постели.

— Кто вы такая?

— Я и сама не знаю, — принимая игру, ответила Начинкина, — знаю только, что низверглась с какой-то далёкой неведомой планеты и долго пребывала в нечеловеческом облике. Отсюда эта дикость, звериные привычки.

— В виде кошки жила?

— А чем тебе кошки не нравятся? Между прочим, существует поверье, что тому, кто любит кошек, достаётся в жёны хорошая женщина. А тому, кто не любит, обижает их, никакая не достается или очень злая. Или такая, которая не сможет подарить детей.

— На что намекаешь? Олеся — моя дочка.

— Я ни на что не намекаю. Это ты зол на всех. На тёщу…

— В суть всякой вещи вникнешь, если правильно наречешь её. Тёща на нашей свадьбе с Наташкой за стол так и не присела. Ходила со стаканчиком в одной руке и бутылкой в другой. Нальёт сама себе, выпьет и стучит каблучками, поёт частушки.

— Неподсудно.

— Ну её к лешему, эту тёщу. Вот, тут я от твоего имени Петру Виленовичу отказ состряпал, чтобы не надеялся ни на что. Послушай: «К вам обращаюсь, к человеку, с юных лет закалившемуся в должности прохвоста…».

— Дай сюда, — Нина вырвала лист. — Не позволю от моего имени такие гадости посылать.

Начинкина стала читать текст, написанный на листке с другой стороны:

— «Мы стояли над бездной, но поняли это тогда, когда она уже разверзлась перед нами». Что это?

— Отдай, я перепутал, — взмолился Василий.

— «… но было поздно».

Нина прочитала письмо, предназначавшееся Наталье от начала до конца и выгнала Грешнова из дома.

— Я тебя ненавижу! Уходи с глаз долой! Знать тебя не желаю! — кричала Начинкина ему в спину.

1

Отдежурив вторую смену в Нинкином магазине, Миша направился в лесопарковую зону. Будучи ребёнком, он часто ходил туда с родителями, они вместе сидели на скамеечке, читали книги. Повзрослев, с закрепленной на багажнике велосипеда шахматной доской, Каракозов отправлялся в лесок один. Доезжал до павильона «Шашки-шахматы» и просиживал за игрой с пенсионерами допоздна.

Ещё вчера Михаил приходил сюда с Ниной и Василием, играл в бадминтон. Сегодня пришёл он в лес без ясной цели, но с явным желанием что-то нехорошее с собой сделать. Интуитивно ища приключения, Каракозов направился в сторону от центральной дороги, в самую чащу.

Говоря о лесопарке, понятие «чаща» — есть понятие относительное. Стоит только сказать, что в эту «чащу» хулиганы приволокли скамейку с центральной прогулочной дороги, и всё станет ясно.