— Мог бы и не повторять. Ребята интересуются, когда ломбард будет? Говорят, что же, всю жизнь в сторожах ходить? Сморкачёв и Уздечкин мне всю плешь проели: «Если не ломбард, то пусть Лев Львович разрешит нам магазин какой-никакой открыть».

Ласкин многозначительно промолчал.

— Ах да, — вспомнил Василий о просьбе Начинкиной. — Сегодня у Юрка година. Нинка будет рада, если ты заглянешь. Годовщина смерти требует поминовения, потому что в этот день бессмертная душа рождается вновь для жизни вечной.

— Если дела позволят, приду, — отводя глаза в сторону, сказал Лев Львович.

— Так и передам, — пообещал Грешнов.

После гаража Василий прибежал в подвал и, ругая Ласкина последними словами, стал раздеваться, чтобы принять душ и успокоиться.

После того, как он остался в одних трусах, «оруженосцы» стали над ним смеяться. Грешнов спросил, что в нём такого смешного, но проследив направление их взглядов сам нашёл ответ на этот вопрос, обнаружив на себе женские трусы «неделька».

— А Нинка их ищет, — рассеянно заговорил Василий и вдруг его глаза округлились. — Получается, я в этой красоте перед Наташкой фланировал! То-то она пригрозила, что на выставку кукол поедет. Отомстить решила.

Василий передумал принимать душ, оделся и побежал в медцентр к жене, надеясь перехватить Наталью там и оправдаться.

Выйдя из подвала, он лицом к лицу столкнулся с заезжими бандитами, о которых ему говорила Нина. Физически крепкие ребята в кожаных куртках остановили Василия и стали расспрашивать.

— Уважаемый, — с напускной бравадой обратился к нему самый старший из них. — Можно спросить?

— Спросите, — чувствуя струйку пота, сбежавшую по спине, разрешил Грешнов.

— У вас тут есть серьёзные ребята, вроде нас, с кем можно встретиться и поговорить?

— Вам с Гимнастом надо встретиться. Он у нас самый серьёзный.

— А как он выглядит? Где его найти?

— Не надо его искать. Вы — ребята заметные, он вас сам найдёт.

— Слыхали, ребятами нас назвал, — стал задираться один из бандитов, сидящих на заднем сиденье ржавого «Форда».

— Тихо, — прикрикнул беседовавший с Грешновым, не позволив приятелю распалиться. — Ну, хорошо. Если этот Гимнаст не объявится, мы к тебе ещё раз обратимся.

Слова прозвучали, как угроза, но Василий сделал вид, что не услышал их в этом ключе.

— Обязательно. Обращайтесь, когда хотите. Но Гимнаст не заставит себя долго ждать.

Грешнов сказал это с таким убеждением, что не на шутку испугались сами бандиты. И настолько силён был испуг, что те двое, которые сидели на заднем сиденье «Форда», не сговариваясь, одновременно стали умолять старшего:

— Колян, поедем домой.

Оставив незваных гостей, Василий направился в районную поликлинику, где в правом крыле первого этажа располагался медцентр. По дороге заглянул в шиномонтаж, к Валерке Бахусову. На шиномонтаже, вместе с Валеркой работали сириец Джамал и сын Гамаюна Вадим. Джамал был из Дамаска, уверял, что его родной город старше Иерихона и является самым древним городом из уцелевших. Утверждал, что Дамаск был основан Адамом и Евой, которые после изгнания из рая нашли себе пристанище в пещере на окраине Дамаска. Там же Каин убил своего брата Авеля.

Много интересного рассказывал сириец.

— Когда ж твой город был основан? — спросил Василий.

— Шесть тысяч триста лет до нашей эры, — не сморгнув, ответил Джамал.

Узнав, что Грешнов направляется в медцентр, Валерий Николаевич стал жаловаться на Мартышкина:

— Я ему говорю: «При моём росте я должен весить восемьдесят килограмм, а вешу пятьдесят четыре. Твоя Наташка посмотрела на весы и сказала: «Мне бы столько. Сохранила бы фигуру».

— Лечит всё же, — попытался защитить товарища Василий.

— А ты знаешь, как? Дал такую таблетку, после которой понесло хуже, чем после прокисшего борща. Тридцать метров против ветра, не считая мелких брызг.

— Может, у Тин Тиныча дома что не так. На супругу нельзя зло срывать, сразу — синяк под глазом будет. А тут приходят жеребцы, — Василий обнял по-дружески Валерку.

— Нет, он меня доведёт. Я ему выпрямлю его косоглазие. Зажму в правой руке все его хозяйство, а она у меня крепкая и буду тащить на лоб.

— Я на обратном пути к тебе загляну, — пообещал, прощаясь, Грешнов.

Натальи на рабочем месте не оказалось.

— А разве она тебе не сказала, что поедет на выставку плюшевых мишек? — спросил Мартышкин.

— Сказала, но я хотел отговорить её от необдуманных поступков.

— Что, допрыгалась? — счастливо улыбаясь, спросил Валентин.

— Кто? Что? Ты о чём? — испугался Василий того, что целитель прочёл его мысли.

— Допрыгалась, говорю, леди Ди по кочкам. Фригидная была баба, костлявая, угловатая. И как только арабы на неё лазили? Народ, имеющий таких принцесс, обречён на вымирание.

— А Елизавета? — растерянно оправдывался Грешнов, словно в нём текла английская кровь.

— Лиза — баба аппетитная, но уже «секенд хенд», как они же сами и выражаются. То есть «хорошо побывавшая в употреблении». А молодых таких у них нет. На Елизавету я бы взобрался. Хоть и в возрасте, но настоящая женщина.

— Вот ты понимаешь толк в женской красоте, а другие меня за бабу Пашу осуждают. А она же фотографическая копия королевы Великобритании.

— Да! Точно! Баба Паша на Елизавету похожа, — засмеялся Мартышкин. — Пока английская тема не возникла, я даже как-то и не сравнивал. А сейчас припоминаю — один в один. Фактически сестра-близнец английской королевы.

— Подбери слюни.

— Я не претендую, — сказал Валентин Валентинович, продолжая вспоминать образ бабы Паши и сладострастно улыбаться.

— Хватит. Кому говорю? Соберись. В армии служил?

— Я и сам не служил, — пришёл в себя Мартышкин, — и других спасал. Человек двести спас, пока меня не выгнали.

— Ты это за взятки делал?

— От благодарности не отказывался. Но главное, было убеждение, что армия отнимает два года молодой жизни. Калечит. А случается — убивает.

— Не знаю, — сказал Василий, — у нас всё было наоборот. На службу пришли больные, а через год все превратились в чудо-богатырей. Кстати, что с дверью входной? Не мог попасть к тебе в кабинет.

— А всё потому, что раму дверную вместе с дверью установили кверху ногами. И теперь, чтобы дверь открыть, ручку приходится не вниз опускать, а вверх поднимать.

Снаружи стали ломиться в кабинет.

— Вверх! Ручку вверх! — закричал Мартышкин и, не выдержав, поднялся со стула, подошёл и сам открыл дверь.

В кабинет протиснулся пациент с насмешливым выражением лица и руками, поднятыми над головой.

— Вот, все так, как военнопленные, заходят. Думают, командую: «Руки вверх!», — пояснил Валентин Валентинович. — Кричу, ругаюсь, а ведь мечтал лечить, как доктор Галли Матье, смехом и шутками.

— Помогите, доктор, — сказал пациент, — подскажите, что делать? У меня…

— Мойте анус холодной водой, — не дослушав пациента, сказал Мартышкин и, обращаясь к Василию, объяснил, — Анус — это не ругательство. По древнегречески это — «отверстие», «дырка».

— Так это ещё древними про женщину сказано: «двуликий анус»?

— Нет. Двуликий Янус — это римское божество. И потом анусом зад называется только у мужчин. А у женщин зад называется бонусом.

— Правда? — удивился Василий.

Пациент рассмеялся.

— Это шутка такая, — выпроваживая мужчину за дверь, — объяснил целитель.

— Ты каждому пациенту говоришь: «Не забывайте мыть анус холодной водой». У тебя это в присказку вышло. От всех болезней одно лекарство, причём не тобой придуманное. Задолго до тебя Пете Истуканову его Палыч, майор милиции прописал. На Пасху дело было. Петя напился и ломился в Храм Божий. Старый майор, дежуривший у входа, сказал ему: «Иди домой». Пётр Виленович ему с вызовом: «Анус помой?» — «Да», — устало ответил ему сотрудник милиции.

Василий всё показывал в лицах. Целитель улыбнулся и сказал: