— Чего звал? — спросил Ивашов.

На Тоню он покосился мельком, как бы решая, поклониться ей или нет, и не поклонился, сделав вид, что вообще не заметил, как ее обнимал Лешка. От молодого майского загара крупный нос Ивашова блестел, как отполированный, глубоко посаженные глаза из-под белесых бровей смотрели внимательно и словно бы насупленно: то ли он хмурился, то ли смущался.

— Закончим завтра свой объект? — спросил Лешка тоном человека, который задает первый попавшийся вопрос, сам не зная, о чем ему говорить.

— Должны.

— Куда переведут? Чего будем строить?

— Начальство скажет.

И, видимо поняв, что позвали его зря, от нечего делать, Ивашов снял руки с подоконника, собираясь уходить. Тоня поправила волосы, улыбаясь, спросила:

— Чего, Вася, не зайдешь?

— Домой надо.

— Опоздать боишься? Небось мух будешь дома ловить или штаны за книжками просиживать? Какой же ты бригадир, не знаешь, как живут твои рабочие?

Движения Тони потеряли свою резкость, на щеках с легкими, припудренными веснушками заиграли ямочки.

— Заходи, Василий, — сказал и Лешка. — Смотри, как тебя крановщица привечает? Меня сменишь. А то нам надоело целоваться. Три часа сидим, никак не отпускает.

— Вот поцелую тебя кулаком по носу, — с досадой воскликнула Тоня и ткнула его в плечо.

Лешка самодовольно засмеялся. Ивашов еще раз мельком глянул на девушку, повернулся и пошел — высокий, здоровенный, нескладный. Некоторое время над толпой виднелась его беловолосая голова в кепке. Тоня кинула ему вслед как бы нечаянный и долгий взгляд.

— Страдаешь по бригадиру? — спросил Лешка.

— Без вас дел мало?!

— Зря страдаешь, Василь зарок дал не жениться, пока техникума не кончит. А он только за второй курс будет сдавать летом. Разве мыслимо: стройбригаду возглавлять, учиться без отрыва от производства и миловаться с девчонкой? Это и… африканский бегемот не выдержит. К тому же мамаша у него престарелая. Попадется ведьма вроде вашей Зинки-косой, еще дома баб мири. Да тут на Луну в ракете запросишься… или хоть в пивную.

— И все-то врешь, — засмеялась Тоня. — Просто Василий девушек боится. А в общем, какое мне дело, кто из вас собирается учиться, а кто на Луну? Пусти-ка, мне пора идти: Валя Косолапова ждет.

— Возьми и меня. Люблю с девками семечки щелкать.

— Щелкай. Только после дождичка в четверг. Ладно?

И, рассмеявшись Лешке в лицо, Тоня выбежала из общежития. Он хотел было погнаться, да передумал, сдвинул берет на лоб, снова взял гитару, уселся на ближнюю койку и, лениво перебирая струны, забренчал модный мотивчик.

Длинная стрела башенного крана застыла в небе; казалось, она висит выше облаков. Внизу, возле недостроенной стены громадного цеха холодного проката, собралась бригада: работа кончилась, парни курили, девушки разговаривали о последнем кинофильме. Лешка Усыскин в грязном, сдвинутом на ухо берете, в неуклюжей, заляпанной спецовке, сплюнув, сказал:

— Подходяще провернули работенку тут на реверсном. Сколько бетону уложили в стан: девятьсот кубов? По такому случаю хорошо бы в ресторанчик. Жалко, до получки еще два дня.

Он положил руку на плечо Тони Постоваловой, что-то зашептал на ухо. Девушка; смеясь, отрицательно покачала головой.

— Завтра не опаздывать, ребята, — вдруг нахмурясь, строго сказал Василий Ивашов. — Андреев велел переходить на шестнадцатый фундамент пятиклетьевого стана.

— Принимаем к сведению, — кокетливо проговорила рослая, медлительная в движениях зацепщица Валя Косолапова. — Обязательство свое помним: чтобы наш башенный кран и десяти минуток не простаивал зря. Точно, товарищ начальник?

Она улыбнулась Ивашову. Даже безобразный ватник, грязные брюки не смогли скрыть ее обаяния и молодости. Незлобивость, спокойствие Вали были известны всей бригаде. На заигрывания парней она смотрела с ленивой усмешкой, зато делала вид, будто по уши влюблена в Ивашова. Ее забавляло смущение, замкнутость, неразговорчивость бригадира.

— Ах, отцепись! — вдруг с досадой воскликнула Тоня и сбросила с плеча руку Лешки. — Гуляй сам по лесу!

Очевидно, Лешку обидело, что крановщица так явно не принимает ухаживаний. Он вдруг воскликнул:

— Де-есяти мину-ток не простоим? Часы будем терять… Да что часы — недели. Кран-то переводить надо добрых четверть километра. Это сколько времени потребует? Ми-ну-ток! Полмесяца, не меньше провозимся… пока демонтируем, пока перевезем на машинах, снова установим.

У стены воцарилось молчание. Рабочие, уже собравшиеся было уходить домой, вновь сбились в кучу, а коренастый, невзрачный Миша Судариков опустился на пригретую солнцем землю. Лешка затронул больной для бригады вопрос. Башенный кран достигал сорока метров в высоту — с доброе десятиэтажное здание — и весил двадцать пять тонн. Действительно, меньше чем за две недели такую махину не перебросишь к новому объекту работ. А терять время очень не хотелось: стройка гремела на всю Российскую Федерацию.

— Что-то надо бы придумать, — подытожил общее мнение Миша Судариков. — Может, перенести кран на вертолете?

Никто не засмеялся.

Мимо бригады с грохотом проходили пятитонные машины, наполненные цементным раствором, кирпичом. Фукая дымом, паровоз тянул по рельсам платформы, на них, синевато сияя под солнцем, лежали рулоны — многопудовые свертки стали холодного проката, которые сюда, на Нововербовский завод, привозили с Урала — из Златоуста.

— А что, если двинуть кран своим ходом? — сказала Тоня. — Я бы взялась.

— Подъем слишком крутой, — покосился на нее слесарь-монтажник Владимир Еловкин, любивший говорить веско, авторитетно. — Если бы прямой путь, а то, считай, метр в гору лезть. Тормоза могут не выдержать — вот и авария. И кран угробим, да и ты костей не соберешь.

Все вопросительно поглядели на Ивашова, как бы ожидая, что скажет он. Бригадир легонько махнул рукой.

— Айда по домам. Вот завтра пойду к прорабу, управляющему — там решат.

Все гурьбой потянулись со строительной площадки. За проходной будкой открылись ровные городские улицы с аккуратными новыми кирпичными домами, выкрашенными в кремовый, розовый цвета, с высокими соснами во дворах. От тракторного поселка за реку, в город Вербовск, несся трамвай с прицепом. Бригадники припустились к нему, прощально замахали Василию Ивашову. Он жил на окраине, на «Зоях», — совсем в другом конце Нововербовского поселка. Лишь Тоня Постовалова не побежала со всеми.

— А ты чего? — спросил Ивашов. — Пешком решила?

— В больницу надо. Подругу проведать.

— Тогда пошли, — сказал он несколько удивленно. — Нам по дороге.

Отбежавшая уже шагов на двадцать Валя Косолапова внезапно повернулась и, сделав вид, будто ревнует, погрозила Тоне:

— Отбить Василька хочешь? Глаза выцарапаю.

Что-то крикнул Ивашову и Лешка Усыскин, показал кулак. Он даже заколебался: не вернуться ли к Тоне? Трамвай подошел к остановке, и вся задержавшаяся было кучка монтажников побежала к нему еще быстрее.

Ивашов покраснел совсем по-мальчишески и сделал вид, что не обратил внимания на выходку бригадников. Вдвоем с Тоней они свернули вправо к бору. Бор жадно впитывал солнечные лучи, нагретые сосны испускали пряно-восковой запах хвои. Хотя редкие березы, клены еще лишь томились набухшими почками, сосен было так много, что, казалось, будто в лесу все буйно зеленеет. В колеях стояла густая коричневая вода, и под нею блестел ледок. Затененная деревьями земля оттаяла только сверху, в чаще было свежо, сыро, но солнце на открытых местах сильно припекало, и уже тянуло скрыться в холодок. Через весь лес шла прямая, очень широкая песчаная просека с глубоко продавленными колеями от самосвалов, и посредине ее тянулись высоченные, еще не почерневшие железобетонные столбы линии высокого напряжения. Просека упиралась в асфальтированное шоссе, застроенное новыми домами. В этих домах жил с матерью Ивашов, немного в стороне стояла и новая больница.

Несколько раз Тоня бросала на бригадира вопросительные взгляды, ожидая, что он заговорит. Ивашов шел с таким видом, словно дал зарок молчать всю дорогу.