— Для меня это ничего: пускай ломается ручка, вы скажите. Может, попилить чего, — то скажите, допомогу.

Она еще раз поблагодарила, но лукаво улыбнулась. Капитон вспыхнул и склонился над тисками. Скоро, однако, увлекся опиловкой и стал думать: вот сейчас он приступил к самому важному, что есть в жизни, — к работе — и сразу стал равен всем взрослым. Никто уж больше не сможет пренебрежительно сказать, что он мальчишка Тошка Халва из поселка «Красный Октябрь», который на горе за городом, а все почтительно будут говорить, что это товарищ Капитон Андреич Дудышкин, слесарь и рабочий человек. Как далеко от него отодвинулись поселковые ребята и игра в рюхи! То была мура, детство, а теперь он скоро станет зарабатывать вот этими руками, и от него пойдет польза всему заводу. Эх, показаться бы сейчас на поселке в таком фасоне: перед тисками, в спецовке и рядом с самим мастером Першиным! Что, если бы его вдруг засняли на моментальную фотографию? Ребята лопнули бы от зависти, а Колька Баритонов перестал бы задаваться своим новым электрическим фонарем. Чем загордился! Ему, Капитону, стоит только поднатужиться, и он отхватит себе фонарь еще похлеще. А то нет? Возьмет вот да и сделает, скажем, плоскогубцы (скорее бы уж мастер обучал их всем тонкостям ремесла). Попадут они к наркому промышленности, он и спросит: «Это кто же выпилил такие задюжие плоскогубцы?» А их мастер Першин скажет: «Это выпилил мой слесарь, ученик второго ремесленного училища товарищ Дудышкин Капитон. Он лучший изо всех у меня». Тогда нарком скажет: «Выдать ему премию и пропечатать в газете». И точка!

Подгоняемый мечтами, Капитон так драл напильником, что у него вспотело под носом и сзади горбом выбилась рубаха. Он не слышал, как Васька Губин, хихикнув, указал на него мастеру пальцем:

— Поглядите, вы нам все разобъяснили, а он как пилит?

Не слышал Капитон и того, как подошел к нему Першин, и очнулся лишь от звука его голоса над самым своим ухом:

— Подождите, молодой человек, вы чего так кланяетесь? Богу захотели помолиться? Движения рук слесаря должны быть плавными, как при гребле на лодке. Позвольте напильник, я вам покажу.

Капитон поднял голову, стараясь понять, в чем дело. Все вокруг смеялись и глядели на него. И тогда уши Капитона вдруг вспыхнули так, словно их надрали. Улыбка не покидала лица Першина, но его голос до того звонко разносился по цеху, что казалось, будто мастер ругается. Он раза два легко и ровно провел напильником по металлу, потом похлопал мальчика по плечу и улыбнулся.

— Ничего. Он еще научится. Верно?

Но Капитон не открывал рта, точно у него слиплись губы. Исподлобья он покосился на круглое Васькино лицо и внутренне побожился, что все равно обгонит его по работе. Поднять глаза влево, на соседку, Капитон и совсем не решился.

Однако тут же выяснилось, что и другие ученики неправильно пилили: кто слишком широко растопыривал локти, кто, стоя, делал упор не на ту ногу. Это несколько примирило Капитона с неудачей, а когда ремесленникам выдали деревянные чурки, зубила и молотки, он совсем забыл о ней.

Выхваляясь перед Капитаном, Васька Губин, промазав по зубилу, стукнул себя по большому пальцу. Он сразу отдернул руку и стал дуть на нее. Плакать было стыдно, Васька старался засмеяться, а в глазах стояли слезы.

— Что, заработал? — обрадовался Капитон.

— Ну и что ж. А мне вовсе не больно.

И Васька опять с размаху ударил молотком по чурке. Капитон посмотрел, подумал и сказал:

— И я умею.

И стукнул себя по руке.

Теперь рассмеялся Васька. Мальчики опять стали соревноваться и забыли о размолвке.

Рев гудка для них был полной неожиданностью, да и никто из ребят не поверил, что они работали целых четыре часа: казалось, только заступили — и уже смена.

— Шабаш! — закричали по цеху.

Покидать мастерские Капитону никак не хотелось. Почему сейчас вдруг не настанет завтра, чтобы снова встать к тискам? Он наскреб с верстака железных опилок и насыпал в карман: показать своим, что делал.

У палатки, за проходной будкой, четверо ребят внезапно решили купить в складчину кружку пива — отпраздновать поступление в ремесленное. У Капитона имелись только «автобусные» деньги. Он мысленно прикинул: как быть? И решил, что домой пойдет пешком.

— Может, у тебя нету? — спросил Васька и подмигнул на свой ободранный «портмонет». — А то займу, у меня еще есть колхозные.

— Побольше твоего имеем, — ответил Капитон. — Сколько надо: по двадцать восемь копеек? Берите все.

И важно положил на залитый прилавок свои три гривенника.

— Пиво-то сладкое? — хозяйственно спросил один из ребят, заглядывая в палатку.

— Чистая конфета, — ответил продавец.

Зазубренная пивная кружка пошла по рукам. Капитон гордо поглядывал на прохожих, точно приглашая полюбоваться собой. Сколько раз завидовал он взрослым парням, когда в фойе кинотеатра те, не стесняясь, брали пиво и расплачивались наличными! Как мечтал поскорее вырасти, чтобы самому изведать это наслаждение! И вот наконец настал долгожданный день. Когда подошла его очередь, Капитон поспешно окунул нос в пену и начал втягивать пиво. И сразу же во рту у него стало горько и так противно, как однажды в раннем детстве, когда, увидев красную елочную свечку, похожую на карамель, он откусил ее. Закашлявшись, Капитон так же торопливо передал пиво следующему.

— Ну как? — спросил тот с надеждой, принимая кружку.

— Здорово, — сказал Капитон, стараясь не морщиться.

Отойдя за палатку, он тихонько сплюнул.

Все ребята стали показывать, что «пивко во, на большой», а Капитон с удивлением думал, почему взрослые так любят эту дрянь. Вот уж никогда больше не станет его пить. То ли дело ситро: и дешевле и вкусно. А то еще лучше в цирк сходить. Наверно, подобным образом думал и тот ремесленник, который спрашивал, сладкое ли пиво; не вытерпев, он откровенно признался:

— Ну и мура! Будто прокисшее тесто.

Но тут все дружно стали смеяться: мол, он ничего не понимает и ему бы, как девчонке, следовало сосать ириски.

Старосты классов закричали ребятам, чтобы строились в пары, и Капитон стал прощаться с новыми приятелями. С Васькой он еще в училище условился непременно ходить друг к другу в гости и рассказал, что дома у него есть Пижон — кот прямо мировой, часы-будильник, которые только «на пузе ходят», и рюхи. На это Васька ему ответил, что у них в коридоре стоит такой бак для чая, который все общежитие не может выдуть за целый вечер, имеются шахматы с так называемым королем и свой каток во дворе. И теперь за воротами мастерских, пожимая друг другу руки, каждый из друзей напоминал о встрече.

— Гляди же, в воскресенье?

— Я же сказал; подведу, что ли? Ты вот гляди.

— Во загнул! Чего же, врать буду?

Но тут Капитону показалось, что Васька, наверное, задается своим чайным баком и шахматами, и он бросил с деланным безразличием:

— Словом… гляди.

Пропуская мимо себя пары «общежитчиков», Капитон как бы нечаянно отыскал взглядом свою соседку по тискам, но она даже не оглянулась на него, с лукавой улыбкой слушая какого-то долговязого ремесленника.

Капитон незаметно вздохнул, туже затянул пояс, надетый поверх хлястика шинели, и по тропинке, пробитой в снегу, стал подыматься в гору.

Опускались ясные сумерки, на тихой белой улочке зажглись ранние фонари, снег слабо мерцал в свете оранжевой зари и будто плыл перед глазами. Голые клены и тополя, стоявшие вдоль тротуаров, замерзли, казалось, до того, что не могли пошевельнуть ни одной веткой. Одноэтажные домишки зябко кутались в белые шали. Идти Капитон старался медленно, опустив натруженные плечи, солидно покрякивая, как это делал отец.

За две остановки до поселка «Красный Октябрь» Капитона нагнал автобус. Мальчик вскочил на подножку, надеясь, что кондуктор не разглядит его в замороженное окошко. Ему страх как не хотелось, чтобы ребята увидели его возвращающимся с такого торжества и… пешком. Но едва автобус тронулся, как открылась дверца и голос кондукторши позвал: