Перед его мысленным взором живо, совсем явственно возникла Варя. Однако Варя не теперешняя, а Варя-девушка, Варя Прошникова. Девять лет назад, приехав на каникулы домой (Андрей Ильич учился в Харькове на предпоследнем курсе автодорожного института), он случайно встретил в книжном магазине жену друга и с ней студентку медицинского техникума Вареньку Прошникову. Щека у новой знакомой была перевязана — болел зуб, на старые туфли налипла мокрая апрельская глина — шел дождь, и Камынин не обратил на нее особенного внимания. Неделю спустя он вдруг увидел ее одну на автобусной остановке, она слегка покраснела, поклонилась, и Андрей Ильич вспомнил: вот это кто! Варенька была в пальто, ботах, ее нежную шею повязывал цветной шарфик, из-под синего берета выбивались каштановые с золотинкой волосы, прелестные карие глаза сияли молодостью, счастьем. В одной руке девушка держала клеенчатую сумку с батонами, в другой авоську, наполненную вилками свежей капусты. «Давайте я вам поднесу кладь», — неожиданно для себя вызвался Андрей Ильич. Склонив голову набок, она посмотрела на него радостно, чуть лукаво, улыбнулась снизу по-девичьи полными губами и не отказалась. Андрей Ильич проводил ее до самой калитки с большим железным кольцом и скворечней — да с того дня и зачастил в деревянный прошниковский домик.
Обратно в Харьков он вернулся счастливым влюбленным. Свадьба состоялась после окончания института. Варя была с ним доверчива, охотно прислушивалась к советам. Иногда, правда, у нее проявлялся и эгоизм молодости. Андрею Ильичу вспомнилось, как она, получив в больнице свою первую получку, вдруг ухнула ее всю на модельные туфли, а дома не на что было купить картошки. На его замечание: «Нельзя, хорошенькая моя, думать лишь о себе, у нас семья» — Варя обиделась, надула губы. «У меня всю жизнь не было хороших туфель», — упрямо твердила она и не хотела признать свою вину.
Но тут же к Андрею Ильичу пришло и другое воспоминание. Варя кормила грудью трехмесячного Васятку и взяла расчет в больнице. Истощенная еще в голодные годы, она стала заметно худеть, потеряла румянец. Андрей Ильич забеспокоился, заставил ее обратиться в детскую консультацию. Осматривавший Варю врач заявил, что надо немедленно отнять от груди сына, иначе ей грозит туберкулез. «Что ж поделаешь, — удрученно сказал Андрей Ильич, когда они возвращались домой, — придется так и сделать». Варя шла, опираясь на его руку, бледная, нежная, слабая, с прозрачными синеватыми кругами под глазами. «А как же Васятка? — тихо спросила она. — Вдруг не выживет?» Он ответил с наигранной бодростью: «Мы ведь берем ему из консультации молоко. Мало ли детей-искусственников! Ну, а если ты не выдержишь?» Варя наклонила темноволосую голову и ничего не ответила.
Она не отняла ребенка от груди, и Андрей Ильич с болью, страхом видел, как с каждой неделей тает жена. Он старался подсунуть ей лишний кусочек, тайком продал костюм, именные часы, чтобы по дорогой цене покупать на базаре сливочное масло, нашел себе побочную работу…
Трудное время миновало. Оба супруга не вспоминали об этом поступке, но он как бы теснее спаял семью. Да и мало ли что их сплачивало! Духовное согласие, приводившее зачастую к одному взгляду на вещи; радости разделенной любви, когда живешь и ничего не замечаешь, кроме дорогого человека; совместная борьба с недостатками. Андрей Ильич не пускал жену работать — пусть отдыхает, хотя Варя не только давно окрепла, поправилась, но и заметно обленилась от безделья. В больницу она вернулась всего полтора года назад. Жена была Андрею Ильичу ближе родни; временами казалось, что он и она — одно существо и так будет продолжаться вечно.
И вдруг страшная, грубая весть о Молостове, «ягоде»!
Неужели это возможно? Его Варя, милая, любимая Варенька, Варюша, вдруг переменилась? А те слова верности, которые она говорила? А нежные, страстные объятия, тысячи поцелуев, подаренных ему? А все бесконечные знаки внимания? Андрею Ильичу вспомнилось одно свое возвращение из длительной командировки. Они с женой лежали в постели и уже собирались спать, как вдруг она уткнулась лицом ему под мышку, растроганно шепнула: «Я бы ни за что не согласилась оказаться вот так с другим мужчиной. Я этого даже представить не могу». Он потрепал завиток ее волос на шее, сказал почему-то снисходительно, тоном человека, уверенного в прочности семейного счастья: «А вдруг найдешь лучше меня?» Варя тихонько отодвинулась на свою подушку. В ночном сумраке комнаты тонко рисовался ее профиль. Андрей Ильич приподнялся на локте, удивленный молчанием жены: в глазах у нее стояли слезы обиды. Он виновато, благодарно стал целовать эти мокрые глаза.
Значит, все бесследно исчезло? Возможно, вот сейчас, в эту самую минуту, она… принадлежит другому? Почему же ее нет дома? Почему она не рядом с ним, как обещала? Для любви нет преград и расстояний. Варвара нашла бы возможность приехать на попутной машине, их много ходит. Неужели она и т о м у, светлоусому, шепчет сокровенные слова нежности и так же покорно льнет к нему своим лживым телом? Это же святотатство!
Что-то по-прежнему жгло, теснило Камынину грудь, словно когтями держало сердце, мешало дышать. Он не мог больше выносить такие мучения, вскочил, спустил ноги с дивана, закурил папиросу. Выходит, все кончено? Совсем… совсем? Надо немедленно ехать на Чашинский участок, отыскать Варвару, поговорить, выяснить. Сейчас же. Застать их вместе с этим… районным соблазнителем. Он, Камынин, — мужчина и сумеет с ним объясниться. А собственно, о чем толковать? Убедить, чтобы разлюбил Варвару? Не разбивал семью? Смешно! Не лучше ли просто закатить пощечину? Надо было это сделать сегодня утром у провалившегося моста, тогда бы Варвара имела полную возможность пожалеть его, утешить. Впрочем, у нее и сейчас есть причина утешать Молостова: он получил незаслуженный выговор.
Дрожащими руками Камынин натянул брюки, сапоги, не замечая, что временами несвязно говорит сквозь зубы. В открытое окно из соседнего дома вдруг донеслись звуки гимна, передаваемого по радио: полночь. Куда он кинулся? Пока разбудит шофера, доберется до гаража, заправит машину, сколько пройдет времени? Значит, вместе он жену и Молостова не застанет. А где у него ф а к т ы? Да, где уличающие факты? Ну ходили в лес, ну собирали грибы, ягоды, — так ведь, наверно, не одни? Вокруг полно созревающей земляники, боровиков, мало ли кто за ними охотится? И вдруг это вообще одни сплетни, а Варя просто заболела или ее что-нибудь задержало в лагере? Завтра воскресенье, и скорей всего она приедет. Известно, что ревнивцы смотрят на мир сквозь черные очки: не преувеличивает ли он ее отношения с Молостовым? Но тут он до мельчайших подробностей вспомнил странное поведение Вари в недавний приезд домой, вспомнил выражение лица техника, когда в мае на трассе он, Камынин, поцеловал жену. Какие еще нужны доказательства? Они — любовники! Проклятье! Надежд у него мало, и уж, во всяком случае, сейчас, ночью, он бессилен узнать что-нибудь определенное!
Андрей Ильич вновь медленно разделся. Опять походил по комнате, лег в кровать. Как бы заснуть? Существуют ведь снотворные лекарства? Люминал, например. Но где его взять? Почему же все-таки Варвара, которой он верил как себе, изменила ему? Неужели просто приелся? Кажется, это французы после Великой революции первые формально разрешили расторжение браков ввиду того, что привычки и вкусы у людей с годами меняются и они имеют право действовать свободно? Справедливый закон? Разумеется. Но — в исключительных случаях, а не в оправдание похотливости, разврата. Ведь они-то, Камынины, были все восемь лет довольны друг другом, счастливы! Отчего же вдруг Варвара стала другой? Варвара всегда была с ним нежна, и он очень это ценил. Но она как бы не замечала, что время идет, увеличилась семья, старше, солиднее сделались они сами, и требовала прежних знаков внимания, бесконечных поцелуев, а ему это казалось немного приторным. Они же не молодожены. Даже несколько смешно. Как-то он попытался объяснить ей те изменения, которые происходят с людьми.
