За прошедшие недели Вернестра перестала замечать панораму, потому что всегда спешила либо улечься в постель, либо обсудить тот или иной вопрос с кем-то из джедаев. Однако, зная, что скоро ей предстоит покинуть маяк, девушка задержалась перед окнами и позволила космической Силе нахлынуть на нее. Вернестра почувствовала потоки и завихрения звезд, равно как и течение жизни на станции – десятки ручьев сливались в одну волну, которая обрушивалась на берег.

– Я тоже буду скучать по этому виду, – сказал Имри, остановившись рядом.

– Ты же вроде хотел вернуться в Порт-Хейлип?

Падаван пожал плечами:

– Хотел. Хочу! Я скучаю по тележке с лапшой возле офиса начальника порта, по безрассудным экспериментам Эйвон, по аромату мраморных деревьев. Я даже скучаю по странному поведению J-6, - со смешком сказал Имри. – Никогда раньше не встречал подобной дроидессы. Но я не уверен, что стал бы тем джедаем, коим являюсь, если бы тогда не улетел. Мы бы так и просиживали штаны с мастером Дагласом, болтали с путешественниками и изредка гоняли бы пиратов.

Вернестра уловила невысказанный комплимент, и на душе у нее слегка потеплело.

– Да. Если бы мы не покинули Порт-Хейлип, жизнь была бы совсем другой, – согласилась девушка, однако ободряющие слова Имри не развеяли ее тревог.

– Тебе страшно, если я окажусь на густонаселенной планете вроде Корусанта, – предположил падаван.

– Ты слишком наловчился читать эмоции, – со слабой улыбкой ответила Вернестра. – Но да, Имри, мне до сих пор не по себе после Вало. Страдания, которые мы там видели, жертвы… Она замолчала и сделала глубокий вдох, чтобы восстановить внутреннее равновесие. – Никогда не думала, что такой ужас может случиться. Но я медитирую, и это помогает мне справляться с эмоциями. Ты же, как я чувствую, направляешь их в иное русло. И мне за тебя тревожно. – Всего нескольких мгновений, проведенных в саду медитаций «Звездного света», хватало, чтобы она снова стала сама собой, но Имри эти сеансы приводили в еще более тревожное и дерганое состояние, как будто после нескольких минут покоя ему становилось только хуже. Вернестра надеялась, что это временно, но ее ощущения во время падаванских медитаций слишком уж напоминали то, что она испытала только что в столовой.

Имри подошел к окнам и несколько секунд вглядывался в даль.

– На Вало что-то переменилось, Верн. Я чувствую… я чувствую все. Чрезмерно много.

Вернестра подошла и встала рядом:

– И поэтому ты попытался… не знаю… заглушить зависть Рита?

– Нет, я ничего не заглушал. Просто как бы попытался немного поднять ему настроение. Это как улыбнуться в Силе. – Имри повернул голову и посмотрел на Вернестру. – Слушай. Может, будет проще, если я тебе покажу?

Вернестра кивнула, и Имри положил тяжелую ладонь ей на плечо. Тревога и беспокойство начали испаряться, как будто эмоции были кубиком льда, а Имри – летним солнцем. Рит говорил, что Имри унял его досаду, но на самом деле все оказалось не так радикально. Имри словно делился с наставницей счастливыми мгновениями.

И Вернестре это нисколечко не нравилось. Что-то было неправильно, но она никак не могла сформулировать, что именно. Она всегда опасалась, что способности Имри заведут его на опасную дорожку, и теперь ее тревога только усилилась.

– Эй, – сказала она, отстранившись. Удивление на лице Имри быстро сменилось болью.

– Прости, – с тяжелым вздохом произнес он. – Все те несчастные на Вало, они так страдали, что мне захотелось им помочь. Поэтому я стал практиковаться в унятии боли – вдруг подобное повторится.

– И на ком же ты практиковался? – озабоченно спросила Вернестра.

– Только на себе самом и еще на нескольких падаванах. Я обнаружил, что могу устанавливать контакт со своими друзьями и поднимать им настроение, ну и стал это отрабатывать.

Вернестра кивнула:

– Желание помочь другим – дело хорошее, Имри, но это уже перебор. Джедай должен уметь чувствовать и понимать окружающих, но менять их эмоции – это совсем другое.

– Это навык темной стороны? – побледнел Имри.

Вернестра покачала головой:

– Нет, дело не в этом, ничего подобного. В старых историях говорится, что ситхи использовали эмоции как оружие, и в том числе поэтому Орден предостерегает против таких вещей, как привязанность. Ты пытаешься развеселить других, облегчить их страдания. Речь не столько о том, что это плохо, сколько о том, что ты слишком много на себя берешь. Каждому должно быть позволено переживать свои эмоции и справляться с ними так, как он сочтет нужным. Ты отнимаешь этот выбор.

– А, – сказал Имри. – Ясно.

У него сделался абсолютно несчастный и весьма обескураженный вид, и Вернестра вдруг осознала: для нее это настолько темный лес, что она и подумать не могла. Она не знала, как быть с растущими эмпатическими способностями Имри. Ее собственные таланты относились к областям фехтования и дипломатии. Вернестра могла считывать намерения, но не на таком уровне, как Имри. Она не сомневалась, что в этом отношении ученик уже ее превзошел.

Тогда как, спрашивается, она должна развивать в нем эту уникальную способность? На Вернестру нахлынули воспоминания из тех времен, когда она сама ходила в падаванах. Она довольно долго страдала из-за странного таланта: могла забыться в гиперпространстве, и ее сознание пускалось странствовать в этой пограничной области. Когда это впервые произошло, Вернестра здорово испугалась, ведь в детстве эта способность ни разу не проявлялась. Но мастер Стеллан, углядев в этом впечатляющий и абсолютно уникальный дар, призывал ее упражняться каждый раз, когда они путешествовали в гиперпространстве.

А потом в один прекрасный день способность исчезла, и Вернестра уже больше не могла ею воспользоваться. Вскоре она прошла испытания и была посвящена в рыцари, и проблема больше никогда не возникала. Мириаланка редко задумывалась о своем гиперпространственном даре, но дружелюбный эмоциональный тычок падавана почему-то пробудил воспоминания.

Вернестра сделала глубокий вдох.

– Ты обладаешь выдающимся талантом, Имри. Уверена, что ты очень одаренный эмпат, намного одаренней любого другого джедая, и этот навык будет очень полезен Ордену. Но я хочу поговорить с Советом. Они, быть может, порекомендуют что-то, чего не знаю я, и так как мы отправляемся в главный Храм, думаю, сейчас самое время, чтобы постараться дать тебе именно то, что нужно.

Тревога сошла с лица Имри, и он ухмыльнулся:

– Спасибо, Верн. Ты всегда знаешь, что делать.

Вернестра вздохнула. Она не знала, как другие джедаи ведут себя со своими падаванами, но у них с Имри разница в возрасте составляла всего пару лет, и сейчас наступил один из тех моментов, когда она чувствовала себя не столько наставницей, сколько более взрослым и опытным другом.

– Жаль только, что нам уже пора уезжать. Нигилы шныряют по фронтиру, и столь многое поставлено на кон. Вот думаю: не попробовать ли отсрочить поездку? И немного помочь здесь?

Имри кивнул:

– Можно поговорить с мастером Эйвар. Она подскажет, как поступить.

Вернестра поджала губы. Имри чрезмерно героизировал мастера Эйвар – а возможно, был даже слегка в нее влюблен, – что особенно проявилось в последние недели, после катастрофы на Вало. Никто так настойчиво не призывал к защите Галактики от нигилов, как распорядительница «Звездного света», – вероятно, потому, что знала, сколько горя разбойники уже причинили фронтиру. Игнорировать их и надеяться, что они уйдут сами, было не просто глупо; это неизбежно вело к новым страданиям и боли. Сколько жизней они уже успели погубить? Миллионы? Сотни миллионов?

Мастер Эйвар и еще несколько джедаев давно выступали за быструю и решительную кампанию против нигилов, прежде чем те принесут беду в другие регионы, но до трагедии на Вало Совет и Республика не спешили с какими-либо действиями. Теперь же Республика взялась за эту угрозу всерьез, однако бои с нигилами шли долго и далеко. Сети были расставлены слишком широко и недостаточно верно, чтобы изловить разбойников. Вернестра своими глазами видела, на что способны нигилы, как мало их заботят чужие жизни и какие разрушения они могут причинить. Она была согласна с мастером Эйвар больше многих других джедаев, которые считали любую агрессию противной целям Ордена. Разве призвание джедаев не в том, чтобы оказывать помощь страждущим? Разве не должны они спасать тех, кто не в силах спасти себя сам? Разве можно спасать жизни, безучастно глядя, как эти жизни отнимают безо всякой причины?