Всю эту историю молодая женщина рассказывала мне спокойно, казалось бы безучастно, словно речь шла о чем-то постороннем, а не о ее судьбе. Но за этим ее внешним бесстрастием я слышал с трудом сдерживаемое волнение и горечь.

Я не стал спрашивать у Анны-Лийсы, почему она не последовала за мужем в Швецию. Слишком уж очевидно было, что она не могла пренебречь доверием своих избирателей и отказаться от того, что стало содержанием и смыслом всей ее жизни — от борьбы за дело рабочего класса Финляндии.

— Разве мужчина, женясь на финке, не получает права финского гражданства? — спросил я. — Мне известно несколько случаев, когда женщина, выйдя замуж за финского гражданина, автоматически становилась финской гражданкой.

— Законы писали мужчины. Гражданство дается только по мужу. Женщина таких прав не имеет. Я ведь сказала, что даже мои дети по закону шведские граждане.

Это не первый случай неравенства женщин в Финляндии, которому я был свидетелем. В те дни, когда я был в Суоми, много толковали о женщине, которая, сдав на богословском факультете все положенные для пасторского звания экзамены, захотела стать священнослужителем. Духовные иерархи отказали ей в этом. И теперь, опираясь на конституционный закон о женском равноправии, она через государственный суд добивалась права стать священником. Если суд удовлетворит ее иск, она станет первой женщиной-пастором. Некоторые финки, рассказывая об этом, возмущались: «Все равно в кирку, где пастор — женщина, я никогда не пойду», другие восхищались ее упорством в борьбе «за равноправие». Но и те и другие были удивлены, что мы оставались равнодушными к этому спору, что рассказ об этом любопытном эпизоде нисколько нас не волновал. Зато мы, в свою очередь, удивлялись тому, что нам без тени возмущения сообщали, что женщины здесь получают за равную работу зарплату значительно меньшую, чем мужчины.

И даже женщина-инженер, высокая блондинка, сопровождавшая нас в цехах комбината «Тако», без возмущения, как о чем-то само собой разумеющемся, говорила нам, что она получает зарплаты на 15 процентов меньше, чем ее сменщик-мужчина.

И это в Финляндии, которая по праву гордится тем, что она была первой страной в мире, где женщины получили политическое равноправие.

Кеми.

На берегу стремительной реки Кеми-йоки в Рованиэми поставлен монумент в честь «лесного бродяги», как называют на севере Суоми лесорубов. Талантливый скульптор Каллио отложил в сторону другие работы, получив заказ на эту скульптуру. Она первая украсила восставшую, как феникс из пепла, столицу Лапландии. Лесоруб с мышцами атлета, склонившийся над срубленной сосной, очищает с нее кору. Глядя на него, я вспоминал и статую лесоруба с прислоненным к ноге топором на улице, ведущей к ратуше в Лахти, и бронзового сплавщика, ловко орудующего своим багром, на бульваре в Котке.

В Хельсинки, на лестнице Финляндского банка, меня, как и каждого посетителя, встретил прекрасный витраж известного художника Риссанена, изображающий весенний сплав. Ловкие, могучие сплавщики баграми направляют тяжелые бревна, плывущие по бурной реке. Солнечные лучи, пройдя через витраж, многоцветными пятнами ложатся на ступени главной лестницы банка.

Через два дня после того, как в Рованиэми я познакомился с изваянным «лесным бродягой», здесь же, за Полярным кругом, в селении Сала, в новой, построенной на месте разрушенной гитлеровцами церкви я увидел заалтарный барельеф скульптора Тукиайнена: рядом с босым Христом, благословляющим ребенка, стоял лесоруб в рабочей робе, в грубых башмаках, с рукавицами и финским ножом — пуукко — у пояса, с пилой в руках.

И на площадях городских, и в банке, и в церкви скульптура и живопись воздают почет лесорубу. Но еще большее, чем в искусстве, место труд лесоруба занимает в экономике страны.

На одной из демонстраций в Хельсинки студенты Политехнического института везли на подводах огромный ствол вековой ели. На коре ее проступали капли душистой и клейкой смолы, к вершине был прикреплен небольшой, перевязанный бечевой пакет. Он символизировал удельный вес всей остальной промышленности Финляндии по сравнению с той, которая основана на лесе, — деревообделочной, целлюлозной, бумажной, мебельной и так далее.

Я не понял, довольны ли будущие инженеры таким положением хозяйства своей страны или хотят его изменить, но ясно было, что эта движущаяся по улицам столицы «овеществленная диаграмма» во многом соответствует действительности.

Да разве, казалось бы, не самой природой предопределено это? Ведь если не считать площади, занятой бесчисленными озерами, то 70 процентов территории Финляндии с ее скалистыми кряжами, бесконечными болотами покрыто лесами. И больше половины из них — это краснолесье, неприхотливый сосновый бор. За сосной идет стрельчатая, влаголюбивая ель.

В народной песне неспроста слово молвится. Не случайна и та последовательность, с которой герой национального финского эпоса — добрый старый Вяйнямёйнен, «вековечный песнопевец», создает зеленый покров земли:

Не случайно и то, что на звонкой финской монете вычеканена раскидистая сосна, а ее разлапая хвойная ветка украшает пятисотенную кредитку.

На каждую живую финскую душу приходится пять с лишним гектаров леса. Больше, чем в какой бы то ни было другой стране.

В Лахти архитектор, он же садовод-любитель, угощая меня краснобокими яблоками мичуринского сорта, которые он вырастил в своем саду, улыбаясь, сказал:

— Из всех мичуринских деревьев самое мичуринское растет в Финляндии. Оно приносит нам виноград и груши, ананасы и бананы. Более того — хлеб и нефть. Это дерево — сосна. Ну, и ель, конечно.

В этой шутке много правды. Более чем на три четверти иностранной валюты (в 1957 году, к примеру, 77 процентов) Финляндия получает от вывоза древесины и продукции деревообделочной и бумажно-целлюлозной промышленности.

Когда я понял это, меня перестало удивлять необычное для нас, но постоянное во всех здешних статьях и исследованиях деление отраслей народного хозяйства на коренные две группы — «экспортную» и «промышленность внутреннего рынка».

Сосна и ель связывают финское народное хозяйство с внешним миром.

Не случайно в 1944 году, обращаясь к народу, Паасикиви сказал, что есть только одна сила, способная преодолеть трудности, возникшие перед страной в результате поражения:

— Эта сила — наш собственный труд… Но шансы на успех у нас будут лишь в том случае, если в лесу будет слышен равномерный стук топора и будет осуществляться интенсивная вывозка леса. Пусть помнят об этом все и каждый в отдельности.

Если говорят, что корова — гордость Дании, ее некоронованная царица, а великая княгиня ее — белая беконная свинья, то в Финляндии такая некоронованная царица — сосна, а великая княгиня — ель.

«Лес — база национальной экономики Финляндии». Так даже называется книжка, выпущенная здесь на английском языке, специально для иностранцев. Продукция промышленности, связанной с лесом, дает три четверти стоимости финского экспорта. Можно понять, какую огромную роль в жизни страны играют капиталистические монополии — хозяева этих отраслей промышленности. Очень многое во внешней и внутренней политике Суоми диктуется интересами Центрального союза финской лесной промышленности, Ассоциации владельцев финских лесопилен, Союза финских бумажных фабрик, Финского союза древесной массы, Финского целлюлозного союза.