— Но ведь тогда должны подняться цены на товары, ввозимые из-за границы?

— Да! Но за импортные товары будет расплачиваться население, те, кто их покупает, а не промышленники-экспортеры. Это во-первых. А во-вторых, мы вывозим в последние годы больше, чем ввозим. Наконец, в-третьих, из-за кризиса сбыта и острой конкуренции на мировом рынке цены на товары, которые мы покупаем, почти не повысились. Случайно создалась выгодная конъюнктура.

И, словно подытоживая разговор, депутат добавил:

— Нашей буржуазии всегда так везет! Можно подумать, она родилась в рубашке.

Поднимаемся по широким гранитным ступеням парламента. Около дверей, ведущих на хоры для публики, уже собралась толпа. Люди разных сословий, возрастов, званий. Народу больше, чем всегда: стало известно, что премьер-министр и лидеры почти всех фракций высказались против трансляций прений по радио, как это бывает обычно.

Раскрываются двери, и словно наперегонки люди устремляются по витой лестнице на хоры. Как только заполнятся все места, служители закроют двери на хоры, и никто уже не проникнет в зал, украшенный символическими статуями работы Вяйне Аалтонена. Четыре позолоченные мужские фигуры, стоящие в нише в полукружье высокой стены за президиумом, должны обозначать Пионера, Умственный труд, Веру и Жнеца. Они обращены лицом к депутатам. Между ними, посредине, пятая фигура, женская, — символизирует Будущее. Золотистые кудри ее спускаются ниже плеч. Статуя поставлена спиной к залу, и на руках ее младенец, который взмахом ручонки приветствует депутатов.

— Она отвернулась, чтобы не смущать своей наготой почтенных депутатов? — спросил я.

— Нет! Ей просто совестно смотреть на легковерных, которые верят речам больше, чем делам, — отвечает мой спутник.

Проходят одна-две минуты — и все места заняты. Публика устраивается поудобнее — снимают пальто и шубы, разматывают шарфы. Кепки, шляпы, фуражки сняты при входе.

Заседание открывается в назначенное время. На холеном лице председателя сейма Фагерхольма, бывшего парикмахера, а ныне директора акционерного общества государственной алкогольной монополии, поблескивают стекла очков.

Выступает премьер-министр «правительства чиновников» — недавний директор банка — фон Фианд.

Он отвечает на запрос фракции народных демократов, которые считают, что из-за политики, проводимой правительством, положение трудящихся непрерывно ухудшается, число безработных растет, а развитие производства замедляется.

Фианд утверждает, что правительство ведет правильную политику, девальвация была нужна, только с ее помощью можно прекратить регламентацию внешней торговли и перейти к «нормальному порядку», к либерализации торговли, под которой он подразумевает свободу внешней торговли, ее подчинение стихии коммерческой конкуренции.

Наконец он сообщает — и это «гвоздь» сегодняшнего заседания, — что вчера в Вашингтоне подписано соглашение о займе. Соединенные Штаты предоставляют Финляндии заем в 4,5 миллиарда марок. И хотя заем дается в финских марках, которые скопились у правительства США в результате финских закупок, Фианд считает его очень выгодным. Срок займа — сорок лет. 3 процента годовых. Таких льготных условий Америка в последние годы никому не предоставляла.

Послушать премьера — так может сложиться впечатление о широком жесте богатого «американского дядюшки». Вполне в духе распространяемой кое-кем здесь легенды: «Финляндия — лемпилапси — любимый ребенок Соединенных Штатов».

Однако в прениях выясняются истинные истоки такого вашингтонского «великодушия». Приводятся цифры: за каждую тонну целлюлозы Финляндия получила из Советского Союза 6639 килограммов каменного угля, а из США — 4912. И так дело обстоит не только с углем.

На трибуне депутат трудящихся Хельсинки, инженер Энне. Он говорит:

— Было бы интересно услышать объяснения премьер-министра или министра торговли и промышленности о том, почему, за совершенно малыми исключениями, продукция нашей деревообрабатывающей промышленности продается Соединенным Штатам дешевле тех цен, которые сложились на мировом рынке?

Это не голословное утверждение. Цифры, которые приводит Энне, неопровержимы. Оказывается, в некоторые годы цены на целлюлозу и бумагу, которые Финляндия продавала Соединенным Штатам, были на 44 процента ниже мировых. Газетную бумагу в 1956 году Соединенные Штаты покупали на 19,4 процента дешевле, чем другие страны. За пять лет американским капиталистам было подарено таким путем около 12,5 миллиарда марок.

— Это втрое больше того, что мы получаем в заем! — с удивлением произносит сосед.

— Так кто же «добрый дядюшка»? Американец или финн? — с усмешкой спрашивает его мой спутник, финский поэт, и начинает шепотом переводить мне, что говорят на трибуне.

Соседи шикают:

— Не мешайте!

Инженер Энне, народный демократ, говорит тихо, но слышно каждое его слово. Каждая цифра, каждый факт, — а ими так богато выступление, — бьют в цель. Его слушают затаив дыхание, хотя после выступлений лидеров сеймовских фракций уже заранее известно, что на завтрашнем заседании предложение народных демократов будет провалено — сработает «машина голосования».

Кстати, «машина голосования» здесь не только образ, а техническое обозначение. На пюпитре перед каждым депутатом три кнопки разных цветов. Нажимая одну из них, депутат голосует «за», нажимая другую — «против» третью — «воздержался». Электрическая машина очень быстро подсчитывает, и на экранах, расположенных с обеих сторон президиума, зажигаются цифры — результат голосования.

— Могут ли господа министры объяснить, — спрашивает депутат Энне, — почему они так поступали? Во всяком случае, не потому, что товары из Соединенных Штатов шли к нам также по ценам ниже мировых. Причина иная. Не в том ли дело, что по политическим соображениям поставщикам предполагалось продавать в США подешевле, чем в другие страны? Или же это обусловлено займами, полученными нами в Америке?

Этот вопрос на заседании парламента ответа не получил.

— Факты показывают, — говорит в заключение Энне, — что социалистические страны — очень выгодные компаньоны для нас. В этом направлении и следовало бы развивать внешнюю торговлю. Однако эту полезную для нас торгово-политическую ориентацию приемлют далеко не все круги и в том числе власти, ведающие внешней торговлей. Факты показывают, что проводившаяся политика внешней торговли в ее ориентации часто не отвечала нашим национальным интересам…

Как я сказал, прения на этот раз не транслировались по радио. Из десятков газет только одна («Кансан уутисет») кратко изложила содержание речи Энне. И поэтому многие финны, в том числе лесорубы и рабочие бумажных и целлюлозных фабрик, толком не знают и по сей день считают, что их родина получила «подарок» от доброго «американского дядюшки». Они бы очень удивились, узнав, что на самом деле этот богатый «американский дядюшка» изрядно поживился за счет бедных финских «племянников», добывающих себе и миру «зеленое золото».

Куопио — Хельсинки.

Дорога, по которой нас мчит машина, — это коридор, прорубленный в густом сосновом лесу. То и дело за высокими бронзовыми стволами засинеет, заголубеет или сверкнет свинцовым блеском озеро. Другое… Третье… Но вот озеро слева закрылось скалой. Справа от машины тоже гранитная стена. Здесь дорога динамитом прорвана в камне. Нелегкий этот труд, но зато уж и покрытие надежное, вечное. Мы в губернии Хяме, в центральной Финляндии.

«Финляндия — это та самая страна, где, по свидетельству Пушкина, жила злая волшебница Наина и добрый волшебник Финн. Финн долго боролся с Наиной, но потом махнул рукой и уехал в Швейцарию доить симментальских коров. Наина осталась одна, и сколько она делает всяких пакостей своему отечеству, — этого ни в сказке сказать, ни пером описать. Наводит тучи, из которых, в продолжение целых месяцев, льют дожди; наполняет страну ветрами, наворачивает камни на камни, зарывает деревни на восемь месяцев в снега…» — писал Салтыков-Щедрин, свидетельствуя, что такой климат, как в Суоми, может быть только делом рук злой волшебницы. Но, возможно, поэтому и есть в этих диких пейзажах свое неповторимое волшебное очарование… Озера и потоки. Среди скал, поросших хвойным лесом, — лоскуты удобной земли. И всюду навалены мшистые камни. Ландшафт, про который финны говорят: «Тут сам черт в бабки играл».