Все эти названия, по сути дела, анонимное прикрытие тех «двадцати семейств», которым принадлежат предприятия, вырабатывающие 80 процентов всей бумаги, 75 — целлюлозы, 60 процентов картона, 50 процентов фанеры (здесь уже владычествует береза) и т. д. Львиная доля дохода сосредоточивается в сейфах этих монополий, в руках «двадцати семейств».

Это они, Розенлевы и Альстремы, Серлакиусы и Бьернберги, владеют миллионами гектаров финского леса (у одной только фирмы «Кюммене» 400 тысяч гектаров). Это им принадлежат корабли-лесовозы, бороздящие моря и океаны, с их фабрик в Тампере и Пори отправляются в Лондон и Александрию, в Сидней и Гамбург бесконечные рулоны газетной бумаги и тюки целлюлозы. Высокие штабеля досок на лесных биржах у длинных причалов Котки — тоже их собственность.

Ну, а что же остается на долю лесорубов, тех, чьим трудом добыто такое богатство? Ответ на этот вопрос я получил в лесах финской Лапландии.

Теперь Рованиэми осталось позади. Мы пересекаем Полярный круг. Бревенчатый домик. Финский флаг над ним. Ни одного человека не видно, и если бы не надпись на столбе около этого домика, мы бы ничего и не заметили. Зато треугольный дорожный знак, на котором нарисована голова северного оленя, бросается в глаза… Здесь, вблизи от Полярного круга, случается, что олени перебегают дорогу — водитель должен быть осторожен.

Еще в Кеми мы прочитали в газетах обращение ко всем шоферам севера с просьбой о милосердии.

Но только один раз нашу дорогу перебежала важенка с олененком и скрылась в чаще, да раз вильнула рыжим хвостом лисица и ушла в заснеженный бор.

До чего красиво здесь, на севере, в марте, когда мороз еще в силе, но солнце уже не скупится на свет и приходится жмуриться от нестерпимого блеска снега!

Высокие сосны стремительно тянутся вверх, словно желая достать нависшие над тундрой облака. Их бронзовые стволы запорошены снеговым пухом.

Прямая дорога сбегает вниз, и вот уже разлапые ели протягивают к сугробам у обочин мохнатые, отягощенные снегом ветви.

Снова подъем, и с вершины кряжа видна слева, внизу, широкая ослепительная снежная равнина, за которой высится темно-зеленая зазубренная стена дальнего леса.

У кромки равнины штабелями сложены бревна; другие рядом валяются в беспорядке. Вот и сейчас там работает возчик, сбрасывая с саней — панка-рег — свежесрубленные стволы. Только теперь они уже называются не бревна, не стволы, а «хлысты». Поблизости от панка-рег другие два возчика делают то же, что и первый, только груз свой они привезли из леса на тракторе, который ярко-красным пятном сверкает на льду озера. Да это, оказывается, вовсе и не равнина, а замерзшее озеро, покрытое пушистым снегом. Когда весна разломает лед, всколыхнутся эти штабеля бревен, эти разбросанные тут и там «хлысты» и пойдут по течению, по рекам, озерам — молью. В запанях их будут вязать в кошели, сплачивать в плоты.

На новой гидроэлектростанции Пюхякоски, на реке Оулу, я видел специальный обводный канал, предназначенный для пропуска сплава. Я побывал уже и на строительстве гидростанции на реке Кеми. Там, ниже, два с половиной миллиона кубометров грунта вынуто, чтобы удобнее проходить сплаву. Три километра и триста метров тянется такой канал. По нему весной, толкаясь, поплывут к морю, к заводам Кеми, бревна, которые так небрежно сваливают сейчас с прицепа на лед озера возчики-трактористы.

Весной оживут сплавные речки и реки — этот непрерывный, днем и ночью действующий, созданный самой природой конвейер, из года в год несущий на своей спине груз миллионов бревен. Длина «конвейера» — 40 тысяч километров.

Сплав! О нем здесь и песни поются и романы пишутся. Это время трудной работы и белых ночей, это время весны и цветения.

…Снова уклон. Секретарь окружной организации «Финляндия — СССР» Хейкки Маркко, сидящий за рулем, выключает мотор, и «Победа» идет на холостом ходу. И снова вверх! Вниз!

В увеселительных парках мы такой аттракцион издавна называем «американскими горами», американцы именуют их «русскими». Правильнее же было бы, по-моему, назвать «финскими горами».

— У нас недавно издали постановление, запрещающее останавливать автомобиль на дороге там, где видимость меньше, чем сто метров вперед и сто метров назад. Так вот, уже два месяца мой приятель Эса Виртанен катается без остановки — места такого не найдет, — рассказывает водитель здешнюю шоферскую байку, пристально разглядывая дорогу.

Только поездив по таким дорогам, по этим «финским горам», я понял то, что было не ясно еще несколько дней назад, когда друзья в Пори показывали мне город: почему они с такой нескрываемой гордостью говорили, что он построен на плоском месте, на равнине. «Смотрите, даже эта водонапорная башня, — подчеркивали они, — стоит на взлобке, который не выше двух метров».

И опять дорога взмывает вверх, а навстречу нам по склону, презрев все правила движения, обогнав трактор с прицепом, на который нагружены бревна, идет грузовик с раскряжеванными «хлыстами».

— И трактор этот, да и все другие здесь принадлежат не государству, как у вас, не акционерным обществам, а самим лесорубам-возчикам, — говорит мне сидящий за рулем товарищ.

Тракторы принадлежат рабочим! Это интересно.

На помощь «лесным бродягам», как называют лесорубов здесь, на севере, пришла техника. Думалось, что развитие ее во многом раскрепощает и тех, чей труд — основа богатства страны — оплачивался ранее хуже, чем в любой другой отрасли хозяйства.

Вот почему, догнав трактор, возвращающийся с берега озера с уже опорожненным прицепом, мы остановились рядом с ним. Рабочий день склонялся к концу, и возчики охотно вступили в беседу.

Да, трактор действительно принадлежит одному из них. Стоит он дорого — 450 тысяч марок. Впрочем, столько он стоил осенью, до девальвации. Теперь цена его возросла.

— Но откуда у вас взялась такая сумма?!

— Да ниоткуда не взялась. Купили в рассрочку на пять лет. Выплачена пока лишь малая часть, и за кредит надо платить проценты, которые составляют десятую часть цены. Они прибавляются к стоимости машины, так что в итоге трактор обходится уже на четыреста пятьдесят, а в пятьсот тысяч марок. Кроме обычной прибыли, продавец получит от десяти возчиков, как бы в подарок, один трактор.

Из разговора выясняется: чтобы получить трактор в кредит, требуется поручительство человека, чье имущество стоит не меньше, чем трактор.

— Так в нашей деревне и было. За меня поручился мой сосед. А я сам, под залог моего дома, поручился за другого соседа. Бывает, что во всей деревне поручились все один за другого — круговая порука. Теперь мы все со своими потрохами в кармане у акционерного общества, торгующего тракторами. Ему и проценты надо платить и очередные взносы. А не выплатишь — заберут обратно машину, и баста!

Иногда поручительство дает лесопромышленная фирма, но тогда при неустойке трактор становится ее собственностью.

Горючее возчик покупает на свои деньги. Ремонтирует трактор тоже сам. И никто ему ломаного пенни за ремонт не платит. Наоборот, если поломка сложная и надо пригласить слесаря-специалиста, возчик сам должен платить из своих заработков.

Двое из возчиков, работающих на тракторе, зарабатывают вместе самое большее 5500 марок в день.

— Если все нормально и не ходишь без работы, то, конечно, за пять лет можно выплатить стоимость машины, — говорит наш новый знакомый, потом с усмешкой добавляет: — Но к тому времени она уже настолько износится, что самый раз покупать новую и снова залезать в долги.

Тут же оба возчика и еще двое других, догнавших нас на своем тракторе, начинают вспоминать о том, что в конце двадцатых годов с тракторами было полегче. Их приобретали акционерные общества, которые вели лесозаготовки, а трактористы были при машине, на службе. Но потом акционеры сообразили, что возиться с тракторами хлопотливо, надо оплачивать ремонт, простои и так далее. Решили снять эту обузу со «слабых» плеч «двадцати семейств» и взвалить на выносливую спину лесоруба.