Личные наблюдения, которые он вынес за время своих странствий по странам мусульманского мира, а также Индии и Китаю[34], послужили основой для написания тридцатитомного историко-географического сочинения «Ахбар аз-заман» (История времени). До наших дней из него дошли только отрывочные сведения, переданные виднейшим арабским географом и историком ал-Масуди, жившим в первой половине X в. Для нас интересны сведения об этнополитической обстановке в регионе низовьев Сырдарьи, Аральского моря и степей Западного Казахстана, в политических событиях которых принимали участие племена кимаков, огузов, карлуков, печенегов и башкир. Они приводятся в «Мурудж аз-захаб ва маадин ал-Джавахир» (Промывальни золота и рудники самоцветов) и «Китаб ат-танбих ва-л-ишраф» (Книга наставлений и убеждений)[35].
О пределах распространения кочевий кимакских племён к концу X в. в юго-западном направлении от их основных территорий мы узнаем из сочинения «Ахсан ат-такасим фи марифат ал-акалим» (Наилучшее распределение для познания климата) Абу Абда-лаха ал-Макдиси[37]. Труд был написан дважды; сначала в 986 г., а затем дополнен через три года, и именно в дополнении сообщаются сведения о первом появлении кимакских племён в бассейне Сырдарьи, где они непосредственно должны были соприкоснуться с мусульманскими владениями в Средней Азии. Интересно, что под этими кимаками В.В. Бартольд имеет в виду кыпчаков[38].
Хорошо известна в русско-советской историографии докладная записка о посольстве к булгарам в 922 г. Ахмеда ибн Фадлана, составленная для халифа Муктадира[39]. Путь посольского каравана после Мавераннахра и Хорезма пролегал через степи Западного Казахстана. И хотя секретарь этого посольства в своём дневнике нигде не упоминает ни кимаков, ни кыпчаков, путевые заметки Ибн Фадлана, отличающиеся большой наблюдательностью, имеют для нас высокую ценность для познания общей исторической обстановки, быта и времени, ландшафта и климатических условий тех регионов, по которым он прошёл с караваном.
Полной противоположностью Ибн Фадлану было странствование его современника Абу Дулафа, бродячего поэта, в середине X в. попавшего в окружение саманида Насра II ибн Ахмада[40]. В этот период Абу Дулаф посетил Китай и Индию. Каким путём он возвратился назад, исследователям пока не известно. Результатом этих странствий явились две записки (Рисала) Абу Дулафа. В первой он описывает земли кимаков, печенегов, огузов, азкишей и других племён, через территорию которых ему довелось проезжать. По его словам, по земле, населённой кимаками, он продвигался в течение 35 дней. Тут же приводится ряд интересных сведений, характеризующих религиозные отправления кимаков и их хозяйственный быт. Правда, сумбурность описаний, беспорядочность и неточность локализации племён, не укладывающиеся в уже упорядоченное представление о взаимном реальном расположении народов на этнической карте конца I тыс. н.э., дало повод многим исследователям, начиная с В.В. Григорьева, усомниться в подлинности записок Абу-Дулафа и достоверности его странствий[41]. Не доверяли этому автору и И. Маркварт, В.В. Бартольд, В.Ф. Минорский. В то же время И.Ю. Крачковский пришёл к мнению, что в основе записок Абу-Дулафа лежат подлинные факты, вынесенные им из его путешествий, правда, поданные по каким-то причинам весьма запутанно[42]
Отличительной чертой приведённых источников являются фрагментарность и скудность информации о кимаках, причём, как правило, и эти отрывочные сведения повторяют друг друга, а порой и прямо цитируют их. Например, сведения Ибн Хордадбеха, Кудамы ибн Джафара, Ибн Факиха восходят к Тамиму ибн Бахру. О кыпчаках же, без сомнения, существовавших в последней трети I тыс. н.э. (достаточно указать на сведения Ибн Хордадбеха), нет почти никакой информации.
Скудность известий о кыпчаках в VIII–X вв. в арабо-, персоязычных источниках является своеобразным индикатором их действительного положения в этнополитической иерархии, сложившейся к концу I тыс. н.э. в степях Казахстана. Можно предположить, что в ранний период своей истории кыпчаки входили в состав крупного объединения кочевых племён, в котором главенствующую роль играли кимаки, которые на правах доминирующего, владетельного этноса покрывали своим именем подчинённые им племена.
О том, что кыпчаки действительно в IX–X вв. являлись составной частью крупного этнополитического коллектива под главенством кимаков, свидетельствуют персоязычные источники. Около 1050 г., в период кратковременного царствования (1049–1053) газиевидского султана Абд ар-Рашида, был написан исторический труд «Зайн ал-ахбар» (Украшение известий), автором которого являлся персидский историк Абу Саид Гардизи. Наиболее интересующий нас раздел — глава о тюрках — была опубликована в 1897 г. (на русский язык её перевёл В.В. Бартольд)[43]. Гардизи включил в своё сочинение сведения, заимствованные у предшественников, и среди них, как он сам упоминает, был труд Ибн Хордадбеха и не дошедшее до нас географическое сочинение автора начала X в. Мухаммеда Джейхани. Поэтому можно полагать, что известия, которые приводит Гардизи, относятся, по крайней мере, к началу X в.
Заметим, что хотя одним из источников Гардизи служит Ибн Хордадбех, при описании кимаков, как показал В.Ф. Минорский, он был не зависим от автора, а значит, и от Тамима ибн Бахра[44]. Тем больший интерес вызывают его сведения о кимаках, в основе своей неповторимые, а в некоторых случаях и единственные. Совершенно уникальна по своему характеру приводимая им легенда о происхождении кимаков. Гардизи прямо утверждает, что кимаки, отмеченные им на Иртыше, являются в данном регионе не местным народом, а пришельцами. Правда, он не говорит конкретно, из какой местности они выселились, но этническая связь кимаков с татарами (кимаки, по версии Гардизи, отделились от татар) зафиксирована им точно, что и позволяет нам связывать прежние места обитания кимаков с регионами, являющимися исконными для местожительства татар.
При сопоставлении данных Гардизи, по свидетельству очевидца, видевшего кимаков восточнее, северо-восточнее столицы уйгуров на Орхоне, уникальность сообщения Гардизи подтверждается. К сожалению, многие исследователи, не сомневаясь в достоверности информации Гардизи о других сторонах жизни кимаков (их хозяйственной деятельности, расселении, их изначальном семиплеменном составе, известиях о караванных маршрутах и т.д.), необоснованно подвергают сомнению уникальные показания Гардизи о татарской природе происхождения кимаков, а то и просто замалчивают этот факт. Можно только указать на И. Маркварта, который не сомневался в достоверности информации персидского историка. Он даже построил на этом утверждении свою гипотезу о монгольском происхождении кыпчаков[45].
Нам представляется, что игнорирование некоторых неудобных для выбранной концепции сведений источников значительно обедняет, а в некоторых случаях и искажает общие объективные представления о действительных событиях. Из современных исследователей лишь К. Цегледи с должным вниманием отнёсся к сведениям Гардизи о татарском (т.е. монгольском) происхождении кимаков. Он писал, что «информацию мы воспринимаем не как легенду, а как достоверное историческое сообщение, датируемое примерно 750 г. н.э., которое регистрирует форму, известную и в фольклоре»[46].
