К классу субъектов собственности относились богатые скотовладельцы, а также аристократическая знать — ханы и беки или эмиры. Некоторые из них имели табуны лошадей, насчитывавшие несколько тысяч голов. Согласно источнику XIV в., «многие из них были владельцами десяти тысяч прекрасных лошадей». Наряду с крупными владельцами скота были и такие, которые «пасли табуны своих господ»[993]. Резкое имущественное неравенство среди кыпчаков-половцев отмечают все информаторы того периода, например, П. Карпини, В. Рубрук, летописцы русских хроник. Имущественное расслоение подтверждается и археологическими данными, свидетельствующими по различию в инвентаре, сопровождающем погребённого, о том, что процесс социальной дифференциации среди кыпчаков получил значительное развитие.

О категории социально приниженных людей довольно много имеется известий в русских летописях, где мы встречаемся с указанием на патриархальное рабство в половецком обществе. О наличии рабов среди кыпчаков сообщает и М. Кашгарский. «Яланкуг — рабыня, невольница на языке гузов, кыпчаков…», — пишет он. Но в условиях экстенсивного скотоводства рабство было экономически невыгодной формой хозяйства, так как кочевой тип организации процесса производства требовал больших затрат и широкого применения рабочей силы в непосредственной сфере производства. Именно поэтому рабство не стало и не могло стать у кыпчаков основой производства прибавочного продукта, а носило главным образом домашний, патриархальный характер. И вышеприведённая цитата как раз свидетельствует о таком виде рабства. Помимо этого рабы, как сообщает Ибн ал-Асир, шли на продажу.

Главным источником пополнения рабства были, конечно, набеги на соседние области. Русские летописи говорят о том, что одной из главных целей походов половцев были захват пленных и превращение их в рабов для продажи. Недаром в списке товаров, поступавших на рынки Хорезма, упоминаются и славянские рабы. Кроме того, определённая часть рабов оставалась в собственности у кыпчаков — в виде домашней прислуги и наложниц. Это к ним относится термин русских хроник — челядь. Во время разгрома половцев в 1103 г. Владимир Мономах захватил «скот и овец, коней и верблюдов и вежи с имуществом и челядью, и захватил печенегов и торков с вежами…»[994]. Как видно из приведённого, тюрки и печенеги находились также в каком-то подчинении у половцев, хотя и жили своими отдельными селениями. Само это подчинение одних племён другим является специфической особенностью политической организации кочевых обществ. «Племенной строй, — писал К. Маркс, — сам по себе ведёт к делению на высшие и низшие роды — различие, ещё сильнее развивающееся от смешения победителей с покорёнными племенами»[995].

Наряду с классом богатых скотовладельцев и наследственной аристократии в кыпчакском обществе были и рядовые общинники — юридически и фактически свободные люди. Они назывались по летописям «мужи» и «лучшие мужи», иногда «господичи». Здесь уже налицо разделение на социальные группы и внутри самих свободных общинников. По данным «Русской правды» и летописей, «мужи» несли военную службу у князя или хана, т.е. находились в определённой зависимости от «князя» и «лепших князей» (так именовались беки и ханы, предводители племён и родов).

Как видим, аристократия и богатая знать заметно возвышалась над рядовой массой свободных общинников. Для этого использовались разнообразные средства, среди которых весьма важными были права и обязанности участвовать всем свободным взрослым мужчинам в войнах и походах. Вожди родов и племён сколачивали вокруг себя военные дружины, содержа их за счёт завоёванной добычи, что, в свою очередь, способствовало возникновению специфической формы прямой зависимости рядового свободного общинника, «мужа», от крупных предводителей — ханов и беков.

Наличие многослойной господствующей верхушки общества показывает степень развития общественных отношений у кыпчакских племён XI–XIII вв. Классовое расслоение среди кыпчаков было обусловлено значительной поляризацией и социальной дифференциацией на основе собственности на средства производства, и прежде всего на скот. Обладая огромным количеством скота, богатая аристократия являлась фактически собственником земли — пастбищ, на которых содержался их скот, так как процесс производства объективно порождал монополию богатых скотовладельцев на сам воспроизводственный процесс. В конечном счёте в результате имело место экономическое закабаление свободного общинника. Но и сами рядовые общинники были неоднородны в имущественном и социальном отношении. «Лучшие мужи» имели домашних слуг, рабов и были полноправными членами общины. Бедные постепенно оказывались в зависимом положении, самые бедные — безлошадные, — переходили в категорию ятуков, попадая в кабалу к феодалу, на чьих землях он располагался. Подчинение осуществлялось и без экономического принуждения. Примером его являлась коммендация — отдача под защиту богатому и сильному покровителю[996], ибо бедному и малоимущему было фактически невозможно обеспечить необходимые продукты для своего собственного воспроизводства и защититься от чужих набегов и барымты.

Специфика экономической и политической структуры кочевого общества кыпчаков отразилась и на духовной культуре, мировоззрении и идеологии. Наиболее распространённой формой религии в Дешт-и Кыпчаке, как в восточной, так и в западной её части, был шаманизм. Элементы этой религии проявлялись в поклонении каменным изваяниям, почитании явлений природы, в обожествлении неба (Тенгри), Солнца, огня и др.

По всей степи, где кочевали кыпчаки, стояли каменные изваяния, изображавшие людей. После многочисленных споров в литературе утвердилось мнение, высказанное ещё Н.И. Веселовским, что основная масса статуй принадлежит кыпчакам-половцам[997]. Однако единого мнения о назначении каменных изваяний нет. Одни считают, что это изображения главного убитого врага[998], другие, что изваяния являются изображениями самих умерших[999].

Обычай ставить каменные фигуры среди кочевников был отмечен у тюрков в центральноазиатский период их жизни. Там они стояли у поминальных оградок. Зная, что соправителями политического образования тюрков тюгу в VII–VIII вв. под именем сеяньто были кыпчаки, можно не удивляться, что каменные изваяния широко распространены по всей территории Евразийских степей по мере расселения кыпчаков на запад. Однако среди каменных статуй, принадлежавших одному и тому же народу — кыпчакам-половцам, довольно заметны различия в их внешней форме, в их художественных достоинствах, декоре и т.д. Более скромное изображение каменных изваяний Казахстана наводит на мысль о более архаичном искусстве кыпчаков, обитавших к востоку от Волги. Так, Г.А. Фёдоров-Давыдов писал: «Резкое отличие западных, восточноевропейских каменных изваяний от казахстанских и оренбургских свидетельствуют о том, что западные кыпчаки, заимствовав саму идею и обычай сооружать статуи и сохранив черты изваяний восточных родственных племён, сильно изменили стиль исполнения и облик статуй, освоили совсем другое, значительно более реалистичное понимание форм и снабдили множеством деталей, совершенно неизвестных у восточнокыпчакских, казахстанских изваяний»[1000].

Однако к вопросу о различиях в художественном изображении каменных статуй следует подходить также с учётом особенностей конкретно-исторической обстановки, окружающей среды, в которой развивались духовные представления родственных друг другу этносов кыпчаков и половцев. Известно, что казахстанские кыпчаки, находясь в непосредственной близости с мусульманским государством и прежде всего с Хорезмом, так или иначе подвергались воздействию мусульманской идеологии, запрещавшей изображать людей и животных. Хотя в подавляющем большинстве племена, кочевавшие в глубине Дешт-и Кыпчака, и не приняли до XIII в. ислам, определённое влияние его на себе, особенно кыпчакская знать, несомненно, испытывала, поэтому не детализировались все атрибуты, присущие изваяниям[1001].