Вопросам происхождения кыпчаков, степени и форм их участия в этногенезе многих тюркоязычных народов Южной и Западной Сибири посвящены работы Д.Г. Савинова, многие годы занимающегося изучением истории древних народов Южной Сибири в древнетюркскую эпоху по данным письменных источников и археологических изысканий. Д.Г. Савинов считает, что южные районы Западной Сибири были одной из основных областей кыпчакского этногенеза на всех этапах его развития.
Остальные немногочисленные исследования по истории кыпчаков, живших на территории Казахстана, предпринимались, как правило, в фрагментарном, справочном виде. В данном случае активом для любого исследователя кыпчакской проблемы могут быть имеющиеся переводы из различного круга источников, в основном восточных, и комментарии к ним, а также небольшие по объёму исследования, выполненные учёными разных поколений, среди которых можно назвать имена В.В. Бартольда, В.Ф. Минорского, П. Пелльо, Д.А. Расовского, К. Цегледи, К. Менгеса и некоторых др.
О взаимоотношениях кыпчаков и Хорезма специальных работ нет вообще. Лишь в капитальном труде В.В. Бартольда «Туркестан в эпоху монгольского нашествия» затрагиваются некоторые стороны политических взаимоотношений хорезмшахов и кыпчаков. Они не могут, разумеется, воссоздать общую картину развития кыпчакского общества Казахстана на протяжении даже сравнительно большого хронологического периода, сколь бы ни была велика их ценность в решении того или иного конкретного вопроса. Поэтому в исторической литературе по этому периоду ещё много нерешённых вопросов. Среди них одной из важных является проблема взаимоотношений кыпчаков с крупнейшим государством Средней Азии, каким стал Хорезм в нач. II тыс. н.э.
Взаимоотношения Хорезма и племён Дешт-и Кыпчака являются частью кардинальной проблемы, играющей большую роль в изучении этнических процессов региона, где издревле устанавливались постоянные связи населения земледельческих оазисов со скотоводческим тюркоязычным кочевым населением Дешт-и Кыпчака предмонгольского времени. Слабость источниковедческой базы и малоизученность исследуемой проблемы[5], не позволяют рассмотреть все затронутые в данной книге проблемы, многие из них только поставлены. Однако мы надеемся, что исследование в целом даст представление об основных этапах этнической и политической истории кыпчаков Казахстана в эпоху средневековья.
Глава 1
Источники и проблемы ранней этнической истории кыпчаков
В начале II тыс. н.э. в средневековой письменной традиции мусульманской историографии Востока и летописцев Древней Руси появилось адекватное обозначение огромного пояса Евразийских степей от отрогов Алтайских гор на востоке до лесистых склонов Карпат на западе, получившее своё наименование по названию основного народа, передвигающегося по его просторам, — «Дешт-и Кыпчак» и «Половецкое поле».
Дешт-и Кыпчак в переводе с персидского — степь кыпчаков. Именно так в XI в. персоязычный автор Насир-и Хусрау в своём «Диване» именовал степи, примыкавшие к северо-восточным границам Хорезма[6]. В дальнейшем так стали именоваться степные пространства к северу от оз. Балхаш и р. Сырдарьи, от Иртыша до Волги.
Половецким полем называлась территория безлесных равнин к северу от Предкавказья (от Волги до Днепра) и далее к западу в XI — середине XIII в. в русских источниках начала II тыс. н.э.[8]
Кыпчаки у мусульманских авторов, команы в западноевропейских хрониках, половцы у русских летописцев — все эти разноимённые этнические обозначения имели отношение к одному и тому же народу. Складывается впечатление, что этот разноимённый этнос (можно привести ещё несколько его наименований — кинча, сары, хардиаш, палоч, плавцы, куны и т.д.) возникает на исторической арене только в начале II тыс. н.э., когда о них стала появляться информация в трудах средневековых летописцев, путешественников, историков, географов и лингвистов, т.е. грамотных представителей тех народов, которые владели письменностью и вступали в непосредственные контакты с ними. Такой незатухающий на протяжении большого отрезка времени интерес к кочевому народу является свидетельством исторической значимости кыпчаков-половцев-команов начала II тыс. н.э. Из этого, конечно, не следует делать поспешные выводы о том, что мы ничего не знаем о кыпчаках в предшествующие периоды. Кыпчаки, и это подтверждается источниками, были зафиксированы и раньше. Они нашли отражение в письменной традиции большинства соседних с ними народов. При этом в источниках не ставилась задача дать информацию о кыпчаках. Упоминались они лишь при конфликтных ситуациях (войнах, взаимных набегах и столкновениях), упоминании определённых географических пунктов или районов, описании различных маршрутов. Часто и эти известия были весьма фрагментарны, относились к различным историческим периодам и к разным районам их обитания.
Арабские и персидские источники IX–XIII вв.
В литературе, посвящённой истории кыпчаков (половцев, команов), особенно той её части, в которой рассматриваются их этногенетические корни, сложилось с самых первых штудий традиционное мнение о тождестве кыпчаков народу, известному лишь в арабо-, персоязычных историко-географических сочинениях IX–XI вв. под именем кимаков. На то, что кимаки и кыпчаки составляли одну этническую группу, в которой кыпчаки были её западной ветвью, до последнего времени указывали подавляющее большинство исследователей истории Средней Азии и Казахстана. Исходя из тождества кыпчак-кимак, они свободно оперируют этими этнонимами, взаимозаменяя одно название другим. Поэтому не приходится удивляться, что при изучении истории кыпчаков по литературным данным можно часто встретить этноним кимак как эквивалент термину кыпчак.
Несмотря на спорность проблемы соотношения кыпчаков и кимаков, их этнополитических коллизий, места в этнонимике Казахстана, ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что их политическая история в конце I тыс. н.э. была настолько тесно переплетена, что это отразили и источники, имеющиеся в нашем распоряжении, большинство из которых, если иметь в виду период конца I тыс. н.э. освещают историю кимаков как племени, появившегося раньше кыпчаков.
По степени значимости и важности данных на первый план выступают известия арабо-, персоязычных путешественников, географов и историков IX–XI вв. и компиляторов последующих столетий, а для освещения событий XII–XIII вв. — исторические труды современников тех эпох — Ибн ал-Асира, Мухаммеда ан-Несеви; ал-Джузджани, Джувейни, Рашид ад-дина. В работах известных русских, советских и зарубежных востоковедов дана характеристика большинства сочинений, написанных арабо-, персоязычными авторами. Последнюю, весьма полную и насыщенную сводку по обзору арабо-, персоязычных источников по кыпчакской проблеме, дал Б.Е. Кумеков[10]
Наличие столь обширной литературы избавляет от необходимости останавливаться подробно на каждом источнике. В предлагаемом разделе рассматриваются лишь те источники, которые помогут уяснить соответствующие разделы книги. Тем не менее следует отметить специфическую черту, характерную для исследуемых документов, особенно историко-географических трудов рубежа I и II тыс. н.э. В большинстве своём арабо-, персоязычная литература является книжной. Как писал В.В. Бартольд, «до нас дошли не столько рассказы путешественников, которые бы описывали то, что видели сами, сколько сочинения, составленные на основании письменных источников»[11]. Следовательно, надо различать известия компилятивные, заимствующие факты из предыдущих работ, причём некритически, от оригинальных произведений, написанных очевидцами.
