Гипотеза И. Маркварта о монгольском происхождении кыпчаков неоднократно подвергалась серьёзной критике в трудах В.В. Бартольда, П. Пелльо, посвятивших ей специальные и глубоко аргументированные рецензии[326]. Отдельные этногенетические построения немецкого учёного, а именно два последних этапа монголизации кыпчаков, оказались полностью опровергнутыми. Упоминание же кыпчаков в надписи Селенгинского камня, где они фигурируют как представители тюркоязычного, этноса, а также свидетельства лингвистики дают достаточное основание рассматривать гипотезу И. Маркварта в полном её объеме. Однако на некоторых частных явлениях следует остановиться.

Ни один из критиков И. Маркварта не смог привести достаточных аргументов, чтобы опровергнуть первый этап внедрения монгольского элемента в кыпчакскую среду. Опровергнуть её и в самом деле трудно, ибо оно основано на фактическом материале, на показаниях Гардизи, вполне определённо сообщавшего, что отцом Кимака, по имени которого получил своё название народ, переселившийся на Иртыш, был предводитель из племени татар[327]. Этногенетическая жизнь кимаков с татарами, народом монгольской языковой группы, засвидетельствована источником достаточно чётко. Это свидетельство ещё больше приобретает факт достоверности если его сравнить с информацией Тамим ибн Бахра, лично видевшего кимаков в северо-восточных степях Монголии в начале IX в., т.е. на коренной территории обитания монголоязычных этнических общностей. Указания Идриси, Якута и косвенные показания ряда дорожников той эпохи (Ибн Хордадбеха, Ибн ал-Факиха Кудамы ибн Джафара) только подтверждают информацию Гардизи.

В таком случав все вышеприведённые аргументы и мнения большинства авторов о тюрко-телеской основе происхождения кыпчаков, являющихся, согласно установившемуся традиционному мнению, западной ветвью кимаков, а также динлинская теория происхождения кыпчаков повисают в воздухе, хотя и покоятся на прочном, не вызывающем сомнения, фундаменте. Возникает противоречие. Действительно, мы не имеем права игнорировать свидетельские показания целого ряда арабо-персидских авторов IX–XI вв., лично видевших или хорошо информированных о проживании кимаков первоначально в северо-восточной Азии в монголоязычной этнической среде. Не случайно основной базой для построения своей гипотезы И. Маркварт использовал именно сообщение Гардизи. С другой стороны, целый круг комплексно использованных источников, исторические, лингвистические, археолого-этнографические факты, приведённые выше, не оставляют сомнения о принадлежности кыпчаков к тюркоязычной этнической среде.

Однако, это кажущееся противоречие создано искусственно, ибо оно возникло из неверной посылки, а именно традиционного мнения о тождестве кимаков и кыпчаков, их взаимозаменяемости.

Если продолжать придерживаться этой точки зрения, то для преодоления сглаживания фактических сторон исследователям, посвятившим себя изучению кимако-кыпчакского вопроса, вольно или невольно приходится умалчивать или обходить стороной этот вопрос, следуя за сложившейся концепцией[328], либо выдвигать свою, отличную от других интерпретацию, что и сделал И. Маркварт.

Если же представить себе, что мы имеем перед собой два разных этнических коллектива, а по нашему глубокому убеждению, так оно и есть, то всё встаёт на свои места, противоречия между показаниями восточных нормативов и исследованиями учёных, снимаются. Конечно, вопросы этнической истории народов не укладываются в простые схемы — они многогранны, протекают, как правило, в многообразных связях с этническими процессами других народов, в совокупности явлений социальных, экономических, политических и других, но в нашем случае, только исходя из предположения о различии кимаков и кыпчаков, по крайней мере, в ранний период их исторической жизни, можно соотнести противоречащие друг другу факты, принадлежащие к одним и тем же историческим эпизодам, хронологически и территориально совпадающим, тем более, что основания для этого имеются.

Этнополитическая история двух племенных образований восточной части Евразийских степей, появившихся на страницах разноязыковых источников во второй половине I тыс. н.э. — кимаков и кыпчаков, — складывалась в многообразных связях с этническими процессами, протекающими в Центральной Азии, Южной Сибири, на всей территории современного Казахстана и степной полосы Восточной Европы.

Зафиксированные в источниках два разных племенных формирования — кимаки и кыпчаки, должны были бы отражать факт существования двух отличных друг от друга, народов. Однако современной исторической наукой тюркоязычность кыпчаков и кимаков воспринимается как аксиома. Хорошо известно, также, что начиная с первых штудий и по сей день в кыпчаковедческой науке бытует традиционное убеждение, что кимаки и кыпчаки — один и тот же народ, а, если и существовали какие-либо различия, то чисто хронологические (первичны кимаки, вторичны — кыпчаки).

Например, Н.А. Аристов писал: «Если кимаки не то же самое, что команы, то во всяком случае они должны быть союзом кыпчакских родов»[329]. И. Маркварт кыпчаков считал «западной ветвью кимаков»[330]. Согласно В.В. Бартольду, «историческое значение кимаков состоит в том, что из их среды вышел многочисленный впоследствии народ кыпчаков»[331]. «Кыпчаки составляли западную ветвь кымаков»[332], считает Л.П. Потапов. Даже в специальной работе, посвящённой изучению истории кимаков по данным письменных арабоязычных источников, не исследуется вопрос о взаимоотношении этнонимов кыпчак и кимак, их этническое и политическое наполнение, место в этнонимике Казахстана. В ней по-прежнему доминирует традиционное представление о тождестве двух различных народов — кыпчаков и кимаков[333].

Одним из аргументов для такого заключения у большинства авторов послужило упоминание анонимным персоязычным автором X в. в «Худуд ал-Аламе» о существовании в стране кимаков одной особой области под наименованием Андар аз-Хифчак[334]. Однако данный факт обитания определённой части кыпчаков и кимаков в одном районе свидетельствует, на наш взгляд, только о существовании особых политических взаимоотношений между ними. Ведь тот же самый источник не содержит и намёка на то, что между кимаками и кыпчаками существовала тесная экономическая общность. Следуя букве сочинения, её не обнаружить. Относясь без предубеждения к источникам и освобождаясь от гипноза традиций, всякий раз убеждаешься в том, что всюду речь идёт о разных племенных группах.

Например Ибн Хордадбех, самый ранний из восточных авторов, упоминавший кыпчаков именно под этим именем, перечисляет их в одном ряду с другими племенами, в том числе кимаками, как отдельным, суверенным племенем[335].

При этом нужно помнить о некоторых особенностях этнических наименований, распространённых у большинства кочевых народов. Они заключаются в том, что люди разных родов и племён назывались по имени господствующего рода и племени, и наиболее могущественное в какой-то определённый период времени племя заслоняло своим именем этническое наименование подчинённых племён.

Разумеется, сказанное не даёт ещё права утверждать, что и в вопросе о соотношении терминов кимак и кыпчак мы имеем дело с той же закономерностью. Однако иметь её в виду необходимо, тем более, что материал, на наш взгляд, эту закономерность подтверждает.