Несмотря на существовавший раздел, население в обеих частях по составу было одинаковым, хотя к северу от Аральского моря помимо кыпчаков преобладали ильбари и йемеки. Об обитании последних в XII в. в районе р. Камы сообщают русские летописи под именем «половцев емякове»[861]. Махмуд Кашгарский в перечне тюркских народов помещает, йемеков рядом с башкирами, издавна жившими в Приуралье[862]. Согласно Наджибу Хамадани, Саксин страдал от набегов обитавших здесь йемеков и кыпчаков[863].

В Сыгнакских владениях преобладали кыпчаки, уранийцы-кимаки и канглы. Во время Махмуда Кашгарского ещё не существовало народа канглы, слово «канглы» приведено у него только как «имя знатного человека среди кыпчаков»[864]. Согласно С.Г. Кляшторному, возникновение этнонима канглы «тесно связано с завоеванием кимако-кыпчакскими племенами древних печенежско-огузских земель по Сырдарье и в Приаралье»[865]. С.А. Толстов рассматривает этот этноним как переоформление этнонима кангар (кенгерес) в результате ассимиляции части печенежских племён кыпчакской конфедерацией[866]. Принятие его первоначально верхушкой кыпчакских родов выражало стремление связать себя с древней генеалогической традицией завоёванных земель, прежде всего по Сырдарье, и таким путём легитимировать свои права на власть над страной[867]. Так что под канглы надо видеть не какое-то новое этническое наслоение, а производное от метизации огузско-печенежских и кыпчакских племён. Не удивительно, что этот этноним появляется в начале XII в., когда кыпчаки обосновываются вдоль восточного побережья Сырдарьи и к северу от Аральского моря. Поэтому ал-Нувейри и Ибн Халдун свидетельствуют, что канглы (кангароглы) входили в состав кыпчаков как одно из их племён[869]. О жителях степей к востоку от р. Урал Рубрук писал: «Прежде там были некие команы (кыпчаки), называемые кангле»[870].

Что касается расселения канглов, то они, согласно источникам, обитали до нашествия монголов в основном в Сыгнакском владении кыпчаков, и, значит, мы вправе ожидать встретить их летние кочёвки на Иртыше, а зимовки — в долине Сырдарьи, Чу и Таласа. И действительно, Рашид ад-дин пишет, что кочевья канглов находились в верховьях Иртыша по соседству с найманами[871]. На юге канглы соприкасались с карлуками Семиречья. Поздний информатор Абулгази сообщал о них: «Канглы жили вместе с туркоманами, перешедши в область тюркменов, они поселились на берегах Иссык-Куля, Джуды и Телеща, здесь жили много лет»[872]. Мы уже писали, ссылаясь на замечание Махмуда Кашгарского, что под туркменами можно подразумевать, и карлуков. Живя в соседстве с карлуками в Семиречье, канглы попали в зависимость от местных караханидских владетелей, чья резиденция находилась в Баласагуне. В XII в. караханиды слабеют, и, как отмечал Джувейни, владетель Баласагуна «теперь не силён и не могуч. Карлуки и тюрки-канглы не только не утруждают себя в верности ему и досаждают ему, совершая набеги на его подданных, грабя скот и имущество»[873]. Доведённый до отчаяния и будучи не в состоянии отбить набеги канглов, правитель Баласагуна обратился за помощью к каракитаям, которые не замедлили воспользоваться предоставленной возможностью, и «гурхан воссел на престол Баласагуна. С потомка Афросиаба он снял титул хана, дав ему титул илек-туркмен… Когда прошло некоторое время, и его люди освоились и скот их набрался в теле, он подчинил канглы под свою власть»[874].

Тот факт, что каракитаям сначала нужно было собраться с силами, чтобы покорить канглы, показывает силу и значение канглов в Дешт-и Кыпчаке. Имеется китайское известие о посольстве канглов вместе с найманами в Китай к императору династии Цинь между 1160 и 1190 гг.

Таким образом, мы предполагаем, что канглы до монгольского нашествия обитали в Сыгнакском владении кыпчаков, кочуя от Иртыша до низовьев Чу и Таласа. Известия же Плано Карпини и Рубрука о канглах севернее Аральского моря относится к более позднему времени после монгольских завоеваний, когда канглы переселились западнее к Аральскому морю.

Согласно показаниям средневековых информаторов и данным археологических исследований, жители Дешт-и Кыпчака выглядели наиболее кочевым народом среди многих этносов и этнических групп Евразийских степей. Кочевой образ жизни кыпчаков неумолимо накладывал на их психологию, мировоззрение настолько глубокий отпечаток, что они и де представляли себе другого образа жизни. В этой связи можно привести в качестве образца один из ярких примеров, свидетельствующих о чрезвычайно глубоком проникновении в сознание кочевников особенностей их хозяйственно-культурной деятельности, а следовательно, осознании собственного отличия от жизни других народов, что находит своё концентрированное выражение в противопоставлении мы — они: «Мы — жители степи. У нас нет ни редких, ни дорогих вещей, ни товаров, главное наше богатство состоит в лошадях: мясо и кожа их служит нам лучшей пищей и одеждою, а приятнейший напиток для нас — молоко их и то, что из него приготовляется, в земле нашей нет ни садов, ни зданий; места наших развлечений — пастбища скота и табуны лошадей, и мы ходим к табунам любоваться зрелищами коней»[877].

Сказанное можно проиллюстрировать. На обширнейшей территории Казахстана кочевой тип хозяйственной деятельности, господствовавший с начала I тыс. до н.э., носил экстенсивный характер. «Население обитает в юртах и кочует летом и зимой по пастбищам, лугам и около вод. Их богатство… овцы. Их пища — летом молоко, а зимой сушёное мясо»[878], — доносит до нас анонимный автор «Худуд ал-Алама». Как видим и тип одного из древнейших видов передвижного жилища, приспособленного к кочевому образу жизни, — юрта[880], и пища — продукты животноводства молоко и мясо — являются атрибутами, присущими в основном народу с подвижным укладом жизни.