Венгерские и византийские известия привлекались нами лишь в частных случаях при дополнении показаний русских летописей и всё же следует обратить внимание на историческое произведение XII в., знаменитую «Алексиаду», написанную византийской принцессой Анной Комниной (1083 — около 1153–1155)[88]. Уникальны, хотя порой и схематичны, свидетельства Анны о северных соседях Византии: кочевниках — узах, влахах и особенно печенегах. Встречаются известия о половцах. Особенно ценны замечания о характере взаимоотношений половцев и печенегов, есть в произведении и описание тактики и стратегии половецкого войска. В книге III исторического труда Анны Комниной как бы содержатся отголоски великой цепи передвижения кочевых народов, берущей начало на Дальнем Востоке. При рассмотрении более раннего периода истории кыпчаков, в период их пребывания в Центральной Азии, мы неминуемо должны призвать на помощь данные источников китайской и древнетюркской информации.

Конкретно с именем кыпчак, и, вероятно, с самым ранним случаем фиксации этого этнонима, мы встречаемся в надписи, выбитой на каменной стеле, обнаруженной Г. Рамстедом в Центральной Монголии южнее р. Селенги в 1909 г.[89] В литературе эта эпитафия получила название «Селенгинский камень». Текст, выбитый на нём, является частью погребального комплекса Бильгекагана, одного из основателей Уйгурского каганата в монгольских степях (744–840). В четвёртой строке с северной стороны стелы выбито: «Когда тюрки-кыпчаки властвовали над нами пятьдесят лет…»[90].

Китайские источники, доступные по переводам Н.Я. Бичурина, В.П. Васильева, Н.В. Кюнера, Лю Маоцая[91], привлекались нами в плане дополнения и подтверждения исследований по этнической и политической истории тюрко-монгольских народов, живших в степях Центральной Азии. Об истории кыпчаков XII–XIII вв., их антропологическом типе в китайских источниках имеется ряд важных фактов, проливающих свет на эти вопросы. Так, в сочинениях «Ганьму» приводятся данные о внешнем облике кыпчаков[92]. Китайская династия Юаньши свидетельствует о наличии политических и территориальных связей тюркских кочевников кыпчаков и канглы с рядом стран Центральной Азии и Дальнего Востока в XII — начале XIII в., о наличии государственности у этих племён, их передвижениях, в основном на восточных окраинах Дешт-и Кыпчака и Центральной Монголии во второй половине XIII в. В этом источнике в отличие от мусульманских есть прямые сведения о передаче ханской власти у кыпчаков и канглы по наследству от отца к сыну[93], Использованы нами и весьма интересные известия западноевропейских путешественников — дипломатов Плано Карпини, Вильгельма Рубрука, записки венгерского монаха Юлиана, еврейского купца Раби Петахье. Первые два автора совершили в середине XIII в. поездку в столицу монголов Кара-Корум.

Итальянский монах Джованн дель Плано Карпини в 1246 г., и французский монах Вильгельм де Рубрук в 1253 г. во время своих странствий пересекли кыпчакские степи с запада на восток и обратно. Являясь непосредственными наблюдателями, они оставили нам несравненные по описанию яркие картины, характеризующие различные стороны этнографической жизни обитателей Дешт-и Кыпчака, особенно ценные для пополнения наших знаний о погребальных обрядах, обычаях, верованиях, пище, утвари, жилье, оружии и других многообразных сторонах жизни кыпчаков. Раби Петахье был поражён удивительной меткостью кыпчакских стрелков из лука, он же сообщает об обряде побратимства, заключающемся в совместном испитии смешанной крови из одной чаши, у кыпчаков, о том, что основной растительной едой у степняков было просо[94].

Таково в основном состояние источниковедческой базы по исследуемой теме. Как видно, несмотря на кажущееся большое количество используемых произведений, конкретных сведений о кыпчаках не так уж много. Крупицы информации, найденные в них, весьма редки, фрагментарны, характеризуют жизнь кыпчаков на разной территории их обитания и в разное время. Это выдвигает на первый план необходимость комплексного подхода к изучению взаимной перепроверке, дополнению, привлечению археологических, антропологических и этнографических материалов.

Среди множества проблем по этнополитической истории кыпчаков наиболее сложным являлся вопрос их происхождения. Начиная с самого раннего периода изучения кыпчакской проблематики этногенез этого народа неизменно привлекал к себе внимание русско-советских и европейских учёных-историков.

Большинство учёных, начиная с русских исследователей XVIII–XIX вв. — В.В. Татищева, Н.М. Карамзина и др., считали кыпчаков тюркоязычным народом. Эти взгляды ещё больше укрепились уже в конце XIX — начале XX в., благодаря работам Н.А. Аристова, В.В. Бартольда, В.Ф. Минорского и ни у кого в настоящий момент, включая автора данного исследования, не вызывают сомнения. Однако, учитывая определённую неразработанность проблемы, полезно вернуться к проверке этой теории, даже если она стала хрестоматийной.

Фактический материал по характеру источников можно разделить на историческую, лингвистическую и археолого-этнографическую группы. Наиболее разработаны историческая и лингвистическая части.

Вопрос о самом раннем появлении этнонима кыпчак в литературе остаётся открытым. А.Н. Бернштам впервые обратил внимание на китайское летописное известие — историю Сынмь Цяня (II в. до н.э.) «Шицзи» (Исторические заметки), в которой говорилось о завоевательных походах гуннского шаньюя Модэ, покорившего на севере вместе с киргизами, динлинами и синьли народ цюйше[95]. Согласно А.Н. Бернштаму, этноним цюйше (кюйше) в старокитайском произношении этих иероглифов должен был звучать как кыйчак и передавал, таким образом, самое древнее название этнонима кыпчак[96]. Этой точки зрения придерживаются многие исследователи[97]. Существует и другое мнение, высказанное ещё Н.А. Аристовым, который предполагал, что под этнонимом кюйше нужно подразумевать племя кучук[98]. К аналогичному выводу пришёл и Ю.А. Зуев[99]. С.Г. Кляшторный отмечает, что «попытка реконструировать название упомянутого Сыма Цяня (II в. до н.э.) племени цюйше как кыпчак… не оправдана фонетически (консультации С.Е. Яхонтова)».

Как уже отмечалось, конкретно, имя «кыпчак» в том виде, в котором оно утвердилось в историографии до наших дней, восходит к середине VIII в. Этот этноним упомянут в надписи «Селенгинского камня»[100]. Цитата утверждает, что в стране тюрков и подвластных им в определённое время тогузогузов (уйгуров) господствующей группой племён были тюрки и кыпчаки.

С момента открытия этой надписи (речь идёт о строке, где фигурируют кыпчаки), отношение к ней было двоякое, В.В. Бартольд, П. Пелльо, В.Ф. Минорский, в своих исследованиях так или иначе затрагивающие кыпчакскую проблематику, ничего не говорят об известиях из монгольских степей. В то же время советские исследователи безоговорочно приняли предложенную конъектуру Г. Рамстедта. С.Г. Кляшторный, много лет занимавшийся выяснением подлинности предложенной версии Г. Рамстедта, после определённых колебаний[101] пришёл к заключению, что «чтение первого слова как tűrk безусловно верно, а реконструкция | [qy] bcaq |, судя по следам знаков, сохранившихся в подвергшейся эрозии части строки, вполне обоснована»[102].