Однако в первой трети VII в., согласно тем же китайским источникам у тюрков произошла смена погребальной обрядности — от сжигания мёртвых они переходят к погребению их в землю[207]. Такие действия были настолько необычными для современников, что вызвали даже реплику китайского императора Тайцзуна, обвинившего тюрков в нарушении традиции и обычаев предков, что и вызвало, по его мнению, крушение их государства[208]. Именно эти сведения послужили основным аргументом для С.А. Теплоухова, Л.Р. Кызласова, Л.П. Потапова, А.Д. Грача, С.И. Вайнштейна и др.[209], считающих, что погребения с конём принадлежали тюркам (в узком, этническом значении этого термина) и являются наиболее характерным видом археологических памятников в пределах созданных ими тюркских каганатов. Такой вывод исследователей не вызвал бы возражений, если бы мы не имели другой информации китайских хроник, отмечающих, что в 634 г. последний каган I Тюркского каганата Хели был сожжён «по кочевому обычаю»[210], а через пять лет, в 639 г., также был «по кочевому обычаю» кремирован его племянник Хэлоху. Примечательно, что в приведённой информации о погребении Хели-кагана и Хэлоху ничего не говорится о конкретной форме погребений под курганами, насыпанными над их прахом. Подробности, которые, бесспорно, были известны китайским информаторам, просто не приводятся. Как это часто бывает, авторы опускают многие детали, которые им кажутся обычными или уже известными по предыдущим сообщениям и поэтому не заслуживающими внимания, но которые бы отметили наблюдатели, менее знакомые с тюркской этнической средой.
Вероятно, смена погребального обряда у тюрков была лишь временным отступлением от обычаев предков, вызванным совокупностью экстраординарных событий, вполне вероятно, из-за понесённых сокрушительных поражений от телеских племён, среди которых ведущую роль играли сеяньто, и стихийным бедствием, когда у тюрков «свирепствовала зараза, и по южную сторону Долгой стены лежали груды человеческих костей»[211]. Видимо, боясь распространения эпидемии, император Китая «приказал начальствам принести жертву из вина и сушенного мяса и похоронить их»[212]. По какому обряду они были погребены — кремации или ингумации, об этом источник, к сожалению, умалчивает, но в этом же самом источнике несколькими строками ниже, при сообщении о смерти Хели-кагана было сказано: «Указано вельможам похоронить его. Труп Хелиев по кочевому обычаю сожжён. Могила его насыпана по восточную сторону реки…»[213].
Сопоставляя приведённые контексты следует обратить внимание на приказания, свидетельствующие о придворной субординации и номенклатуре. Когда речь идёт о захоронении рядовых членов тюркского этноса (это им, бесспорно, принадлежали «груды человеческих костей»), император «приказал начальствам», а когда речь зашла о представителе верховной власти тюркского общества, хотя и разгромленного, о захоронении Хели-кагана «было «вельможам указано», после чего он был «по кочевому обычаю сожжён». Нам представляется, что и рядовое тюркское население, ставшее жертвой эпидемии, было «по кочевому обычаю» также предано огню, ибо они и мёртвые оставались кочевниками, и гораздо безопаснее умерших от эпидемии сжигать, чем погребать.
Складывается впечатление, что, хотя источники и сообщают о смене у тюрков исконного обряда трупосожжения на чуждое им трупоположение в первой трети VII в., в дальнейшем этот же круг источников не даёт точных, вызывающих доверие, сведений о смене погребального обряда не только рядовых членов тюркского этнополитического объединения, но, наоборот, продолжает утверждать, что у верхушки их общества обряд захоронения остался прежним, т.е. покойников сжигали.
Один из исследователей тюркской погребальной обрядности, по данным археологии, Ю.И. Трифонов пишет: «Не представляют прямых данных для решения вопроса о смене обряда у тугю и археологические материалы, так как из всех погребений с трупоположением мне известен лишь один памятник, возможно, оставленный этой родоплеменной группой, — детская могила с «изваянием»-валуном на Алтае (Кудыргэ). Никакие другие определённо таковыми считаться не могут, если следовать букве летописного источника»[214] и, «вероятно, если смена обряда у тугю и имела место, что вызывает большое сомнение, то формой этого обряда могло стать грунтовое погребение, но без коня, т.е. одиночное погребение»[215].
Исходя из сказанного, можно констатировать, что основным типом погребального обряда в VI–VII вв. у древних тюрков, как представителей элиты, так и рядовых кочевников, был обряд трупосожжения человека и коня, сопровождающийся сооружением поминальных оградок и каменных изваяний[216].
Кому же в таком случае принадлежали погребения с конём, столь широко представленные в археологических находках, относящихся к раннему средневековью на территории Монголии и Алтая, Южной Сибири и Казахстана? По этому вопросу, существует несколько версий. Принадлежность этого обряда погребениям тюрков, как уже говорилось, недостаточно аргументирована. Д.Г. Савинов считает, что: «погребения с конём скорее относятся к местным телеским племенам, силами которых «тюрки геройствовали и в пустынях севера». Отсюда столь широкое распространение их в Южной Сибири, Казахстане и Средней Азии»[217]. Согласно Ю.И. Трифонову, погребения с конём, распространённые с VI в. в пределах Тюркского каганата, «по целому комплексу признаков… не могут быть этнически идентифицированы с тюрками-тугю. Они принадлежали другим тюркоязычным племенам… Этими племенами могли быть племена теле»[218].
Китайские летописные своды не дают полной картины похоронного обряда у группировки теле, какую они оставили по обряду древних тюрков, так как в телесную этническую группу входили разнообразные племена с различными погребальными обрядами. Однако в них отмечается основополагающая разница в захоронении умерших, заключающаяся в том, что теле в отличие от тюрков не сжигали своих покойников, а хоронили их в земле по обряду трупоположения[219]. Так, уйгуры (одно из крупнейших сильных племён телеской группировки) «мёртвых относят в выкопанную могилу, ставят труп на середине»[221]. Правда, нигде не сообщается о сопроводительном захоронении коня у теле, но вот основное отличие между ними — то, что покойники теле не сжигались, а хоронились, — было зафиксировано в источниках весьма чётко.
Исходя из того, что именно этнополитическому объединению теле в раннем средневековье принадлежала огромная территория восточной и центральной части Евразийских степей — от восточных пределов монгольских плоскогорий до западных окраин Казахстана, от южной кромки таёжных лесов Сибири до северных отрогов Тянь-Шаньских гор, где повсеместно (в большей или меньшей степени) были обнаружены погребения человека с конём, принадлежность которых к тюркам пока не доказана, следует предположить, что погребения человека с конём являлись частью погребальной обрядности телеских племён, а среди них, если сузить круг кандидатов на таковое, — сеяньто (кыпчаки). Во-первых, сеяньто на фоне телеских племён выглядят наиболее скотоводческим народом, приверженным к экстенсивным формам ведения кочевого хозяйства, с преобладанием в их стадах овец и коней. Погребение с конём становится как бы индикатором их хозяйственной деятельности, отражением главенствующей роли лошади в повседневной кочевой жизни кочевника-сеяньто, в хозяйстве (пища, транспорт), военном деле и идеологии.
