— А не свалила бы ты, белобрысая, пока я не разозлился, — сквозь сжатые зубы выговорил он. — А то госпиталь пустой, помощи ждать неоткуда.

Но Ана впервые в жизни не испугалась такого его тона: после того, как Хедин прикрыл ее собой, — разве мог хоть пальцем тронуть?

— Не желаю ругаться, — мотнула головой она. — Если мешаю тебе, то уйду. Просто… поблагодарить хотела.

Хедин в первую секунду растерянно хлопнул глазами, но тут же нахмурился, не веря в ее искренность.

— Оставь при себе, — сердито посоветовал он. — Вилхе просил присмотреть за тобой в его отсутствие, я и присматривал. Так что топай уже и не изображай здесь жертву обстоятельств, роняющую слезу над благородным героем. Это не про меня!

Ана стояла перед ним в полной растерянности. Половины из сказанного Хедином она попросту не поняла, но признание в том, что он всего лишь выполнял поручение Вилхе, обескуражило ее донельзя. А она-то… насочиняла… что Хедин изменился… что он…

— Дурак безмозглый… — ошеломленно прошептала она, а Хедин довольно кивнул — словно сражение выиграл.

— Дверь у тебя за спиной, белобрысая, — сообщил он некрасивым голосом, и Ана, не ответив, стрелой вылетела из палаты. Хедин выдохнул, откинулся на подушку и закрыл лицо руками.

Справился. Показал этой пигалице, где ее место и что он о ней думает. Чтобы даже помыслить не могла, что он…

Энда все подери!

Презирал и всю жизнь презирать будет! Эдрикова собачонка!

Хедин ударил кулаком по кровати. Боль от ребер уверенно прошлась по всему телу, залив голову и заложив уши. Так, что он даже не сразу услышал знакомые голоса за окном. Но не отреагировать на совершенно непривычные интонации младшего брата не мог. Эдрик распинал кого-то, не стесняясь в выражениях, и Хедин невольно напряг слух, пытаясь определить, что происходит.

— …из-за тебя! — возмущался брат. — Джемма предупреждала, я пытался до разума твоего достучаться, но ты же по жизни все лучше других знаешь! Хед чуть не погиб по твоей милости, а ты за целую неделю даже навестить его не сподобилась! Я многое прощал тебе, Ана, но любому терпению приходит конец! И ты!..

— Эй, осади! — Хедин сам не понял, как оказался возле окна: с утра еще с кровати сползти не мог. Оперся руками о подоконник, увидел краем глаза, как Ана тайком вытирает лицо, и в секунду рассвирепел. — Тебе кто право дал на девчонку нападать, а? Кого она тут за руку в шатер этот треклятый тянула? Тебя что ли, Эд? А ты, слабенький такой, и не упирался: привык, что за тебя все другие решают?

Эдрик вспыхнул, не понимая, от чего брат вдруг на него накинулся, когда он его защищал, и не желая выглядеть перед Джеммой слабаком.

— Эдрик пытался Ану отговорить, но она!.. — заступилась было за товарища Джемма, однако Хедин и ее не стал слушать.

— А ты вообще помолчи, розовоглазая! — заявил он. — Чего отцу про свои подозрения не рассказала? Он бы махом иллюзиониста этого гребаного на путь истинный наставил. А ты проверить решила, кого из вас двоих Эд предпочтет? Вот и поклон тебе за это земной! Только Ану в своих грехах обвинять не смейте, иначе устрою вам веселую жизнь! Мало не покажется!

Брат смолчал, хотя и посмотрел на Хедина так, словно испытывал непреодолимое желание врезать ему промеж глаз. А вот Ана не удержалась.

— Снова Вилхе попросил? — так, словно они были одни, уточнила она и вся сжалась, словно ожидая приговора.

— Сам догадался, — буркнул Хедин и, не совладав с собой, уставился в землю. — Я бы свихнулся тогда, если бы не ты, — не узнавая собственный голос, выдал он, просто потому что надо было защитить Ану от чересчур впечатлительного Эдрика, а Хедин не знал как. — Правда. Немного совсем оставалось.

Он помянул еще недобрым словом Энду, а потом захлопнул окно, сославшись на какой-то немыслимый сончас. Эдрик и Джемма недоуменно переглянулись, а Ана вдруг вспомнила недавние слова Дарре, когда она спросила его об утерянной драконьей ипостаси:

— Иногда у людей тоже вырастают крылья.

В эту секунду Ана поняла, что он имел в виду.

В последние годы ярмарка у Дарре стойко ассоциировалась с божьей милостью. Почему-то именно в это время Создатели вспоминали о его существовании и одаривали с той щедростью, что на самом деле была присуща именно им — великодушным и понимающим. И относящимся к людям, как к родным детям.

Именно на ярмарке боги подарили ему родителей — самых настоящих, о каких Дарре мог только мечтать, когда не изображал из себя надменного гордеца, не нуждающегося ни в чьей заботе.

Именно на ярмарке они вернули к жизни любимую рыжую девчонку, несмотря на его отчаяние, несмотря на то, что Дарре по привычке принялся дерзить даже им в лицо, не забыв обвинить во всех своих бедах.

И потом из раза в раз приберегали для него самые настоящие чудеса.

Например, в позапрошлом году аккурат на ярмарке градоначальник объявил об уравнивании в правах драконов с обычными людьми. И пусть пока этот закон действовал лишь в одном городе, но уже то, что за него проголосовала каждая армелонская семья, значило для Дарре очень много.

А в прошлом году Создатели помогли ему вытащить с того света больного парня, когда даже Эйнард опустил руки. Он-то первым и заприметил эту счастливую пору своего помощника, и Дарре, как бы ни делал вид, что не верит, нынче ждал ярмарки с замиранием сердца. Что-то приготовят для него Создатели — тут главное не пропустить, не отказаться. Как раньше всегда отказывался. За что и огребал, все сильнее разочаровываясь в богах и не желая видеть за деревьями леса.

Теперь все было по-другому. Три года совершенно невообразимого блаженства, за одно лишь мгновение которого Дарре, не задумываясь, отдал бы жизнь, — да только Создатели ничего не требовали.

Случалось, конечно, за это время всякое. И непонимание, и ссоры, и даже слезы Айлин, но теперь они казались не наказанием, а лишь испытанием перед заслуженной наградой. И Дарре постепенно научился не только разрешать конфликты, но и предупреждать их; и Айлин перестала бояться каждого шороха, поверив любимому и благоволившим ему богам.

Нынешняя ярмарка была, пожалуй, самой скромной из всех виденных Дарре в Армелоне. Градоначальник все силы бросил на то, чтобы облегчить жизнь драконов и за пределами своей вотчины, разъезжая по Северным землям и используя все свое красноречие для восстановления мира между двумя племенами, поэтому разворачивать большой праздник у него не было ни сил, ни желания. Однако в душе у Дарре разливалось предчувствие чего-то необыкновенного и невероятно важного. Он одергивал себя, уговаривал угомониться, чтобы не смущать близких необъяснимо счастливым выражением лица, но гнать это ощущение не пытался. Потому что наконец был уверен в благожелательности богов. И они снова его не обманули.

Сентябрьское утро не радовало ни солнцем, ни теплом. Дарре разбудили тяжелые дождевые капли, затарабанившие по стеклу в их с Айлин спальне. Он какое-то время просто слушал их глухой неровный стук, соображая, надо ли сейчас вставать, чтобы отправиться в госпиталь, или сегодня все-таки не его смена. Вылезать из постели в такую погоду совершенно не хотелось. Хотелось, напротив, забиться под одеяло, притянуть к себе мирно спящую рыжую девчонку, напитаться чудным ароматом ее шелковых волос, разомлеть от ее тепла и спокойного дыхания… А потом вдруг увидеть прямо перед собой яркие карие глаза и растечься патокой от лукавой и бесконечно нежной улыбки.

Айлин, конечно, будет выговаривать ему за то, что не разбудил ее вовремя — пекарня, в отличие от госпиталя, требовала от хозяйки ежедневного присутствия, — припоминая поименно всех тех, кого ее опоздание лишит завтрака, но только в ее голосе не будет и капли раздражения, а лишь понимание и предвкушение удовольствия.

Три года они принадлежали друг другу, и Айлин отлично знала, как раззадорить Дарре. И разве сырость на улице не намекала, как именно стоит провести сегодняшнее утро, чтобы не жалеть об ушедшем лете?