— Горе мне с вами, — сообщила она и добавила: — со всеми. Топайте, давайте, пока Эйнард розыск по всему городу не объявил. Ни свет ни заря.

Дарре вспыхнул, радуясь только, что ни в темном предбаннике, ни в полумраке на улице этого незаметно. Ну да, приукрасил немного про Вилхе: ничего бы не случилось с братом, потрать он пол вечерних часа на сопровождение до дома кузины. Но Дарре вдруг захотелось сделать это самому. Может быть, чтобы проверить, действительно изменилась рыжая девчонка или просто притворяется. Может быть, в очередной раз не справившись с собой.

Они, кажется, никогда в жизни не были с Айлин наедине. Возможно, и не будут больше никогда, и все это к лучшему, но…

Энда с ним!

Шли молча. Айлин обеими руками вцепилась в свою корзинку, как будто Дарре собирался ее отнять и приговорить все содержимое. Почему-то возникло вдруг сожаление, что он так и не попробовал ее «улитку». Интересно, по возвращении домой там останется еще хоть одна? Или…

— Дарре…

Он не поверил даже сначала, услышав свое имя из уст рыжей девчонки. Кажется, она уже лет пять не удосуживалась вспомнить, как оно произносится: едва поняла, что он не станет ей подчиняться, предпочитала только обидные клички. А теперь — так робко, так аккуратно… что даже внутри пробрало.

Эндова одержимость!

Дарре остановился. Развернулся, но взгляд поднимать не стал. Не хватало еще сорваться в очередной раз. Он-то рассчитывал быстро довести ее до дома и сдать матери, пройдя тем самым проверку на прочность и убедившись, что все-таки способен владеть собой в присутствии Айлин. Но задача оказалась сложнее, чем он думал. Если рыжая начнет язвить, Дарре найдет, чем ответить. Но сейчас казалось, что у Айлин совсем другие намерения. И это пугало и завораживало одновременно.

Айлин по-прежнему сжимала свою корзинку и смотрела в нее, словно пытаясь в темноте пересчитать количество несъеденных булочек.

— Пожалуйста… прости меня… — дрожащим от напряжения голоском проговорила она. Дарре повел плечами: видать, сильно совесть девчонку заела, если заговорить с ним решилась. После двух их последних встреч.

— Прощаю, — равнодушно отозвался он. Жалко, что ли? Ему так от этого слова вообще ни жарко ни холодно.

Айлин вздохнула, еще ниже опустила голову. Ясно: не поверила. Впрочем, какая разница? Сама виновата в том, что творила. С жиру бесилась в окружении любящих людей, готовых пылинки с нее сдувать. А как поняла, что потеряла, так и присмирела немного. Правда, непонятно, на кой ляд ей сдалось прощение Дарре: от него-то она точно ничего хорошего не видела. Так что, может, и не виновата особо была. Ну да, обозвала чувствительно, конечно, по больному проехавшись. А о том, каким боком ему поцелуй тот вышел, знать не знала. Сама-то тоже перепугалась: ужаса в ее глазах Дарре до сих пор себе не простил. Что ж тогда оскорбленную невинность корчил? Хотел, чтобы она уговаривать его начала? Унижением насладиться? Тьфу!

— Да забыл я все! Давным-давно! — разозлившись на себя, выдал Дарре. — Не майся. Мстить не буду. Не то пережил.

Энда его за язык дернул с последней фразой. Айлин вздрогнула всем телом, побелела как полотно, пальцы затряслись, да так, что корзина из рук выпала и о землю стукнулась.

— Я… не хотела… я не думала тогда… — кое-как пролепетала она, прежде чем слезы залили щеки, оборвали оправдания, затопили отчаянием. Айлин обхватила себя за плечи, сгорбилась, содрогаясь от беззвучных рыданий. Ох ты ж, Ойра милосердная!..

Дарре сам не понял, как шагнул вперед. Спина заболела, в рубцы словно сотня иголок разом впилась, предупреждая об очередной глупости. Да что ж, стоять и смотреть, как девчонка себя изводит? Тоже досталось. Не первый он такой, наверное, понять ее не желал.

— Айлин… — надо же, какое имя звонкое и нежное, никогда в жизни его вслух не произносил, не думал даже, что зазвучит так. — Я…

Но она только отпрянула, замотала головой, согнулась еще сильнее.

— Я… все понимаю… такое нельзя… после того, что ты… с тобой… — забормотала она, тщетно борясь с дрожью. — Я не подумала, я… дура бессердечная!.. Извини!..

Каждое слово — каленым железом все в те же раны. Да что ж больно-то так от ее боли? И вина накрывает: довел? Понравилось?

— Ты же не ударила тогда, — каким-то не своим голосом напомнил Дарре: Энда, только бы остановиться вовремя. Не сказать лишнего. Не сделать очередной глупости. А впрочем… Что ему терять? — Я все помню, Айлин: и слезы твои, и слова успокаивающие… Я впервые в тот момент понял, что есть на свете хорошие люди. Даже жить захотелось.

— Пока я за деньгами не потянулась? — всхлипнула она, но уже без прежнего одуряющего отчаяния. И дышать стало легче. — Я вовсе не хотела… тебя покупать… Но это же был единственный способ…

— Да знаю я! — хмуро оборвал ее Дарре и уставился в землю. — Ты… Ну не мог я жалость твою выносить — она меня в клетку все время возвращала! Вот и пытался доказать, что не зверек дрессированный. Уж прости, как умел.

Выговорил — и пусто внутри стало. Ни обид, ни угрызений совести. Словно дело большое закончил — и не знал, что дальше. И только от рыжей девчонки зависело, чем душа наполнится: надеждой ли или мраком беспросветным.

Айлин шагнула вперед, все так же не поднимая глаз и спрятав руки за спину.

— Мне было двенадцать лет, — зачем-то сказала она. — Я считала себя взрослой и умной, способной справиться с любой проблемой. А сама…

Я же с мальчишками не общалась никогда: разве что с Вилхе, но он совсем ребенком был. Ничего не знала про вашу гордость и отношение к ненужной помощи. На кузенов потом насмотрелась, немного разобралась, что к чему. Я… правда не хотела, чтобы все так получилось, Дарре. Может, дашь мне возможность хоть что-то исправить? — и она совершенно неожиданно протянула ему руку. У Дарре зашумело в голове от незваного воодушевления. Давно ли от «дикаря и урода» вздрагивал? А тут поверил, растекся патокой.

— Сначала тебе придется разрешить мне к себе прикасаться, — ненавидя себя за подобное ребячество, напомнил он. Но извинения Айлин отнюдь не давали ответа на вопрос о ее доверии. А он волновал Дарре ничуть не меньше всего остального.

Айлин вдохнула, рука чуть дрогнула, и Дарре показалось, что она сейчас просто развернется и уйдет, устав выпрашивать у него милости. И это будет именно то, что он заслуживает.

Да только…

Убьет последнюю надежду…

— Разрешаю, — еле слышно выговорила она и сжала другой рукой юбку. — Если тебе не противно.

Дарре больше не позволил ей мучиться ни одной лишней секунды. Стиснул ее ладошку, не дыша и чувствуя только, как грудь заполняется непривычным волнующим теплом. Айлин тоже чуть сжала пальчики, отвела от их рукопожатия взгляд и, кажется, чуть лукаво улыбнулась.

До госпиталя этим вечером Дарре так и не дошел…

Айлин давно не просыпалась в таком хорошем настроении, как сегодня. Дома, почти без угрызений совести, все объяснив и со всеми помирившись, и даже с Дарре…

Ох!..

Она прижала руки к щекам, залилась румянцем.

Разговор у них вчера вышел — чуть сердце не разорвалось. Айлин с трудом помнила, что говорила и как умудрилась вызвать Дарре на откровенность. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что он сказал и как потом сжал ее ладонь. И как только у Айлин хватило наглости протянуть ему руку с предложением дружбы? Так лишь мужчины делали, да еще они с отцом, играясь. Айлин не подумала даже, что это, наверное, неприлично, а потом все перестало иметь значение, едва только ее заледеневшие пальцы утонули в ладони Дарре — такой теплой, отогревающей, что безумно не хотелось размыкать руки.

Айлин почти восемнадцать. Ее сверстницы, в большинстве своем, уже просватаны и только и ждут совершеннолетия, чтобы сыграть свадьбы. Наверное, останься Айлин в Армелоне, и ей бы уже подыскали жениха или она сама привела бы в дом любимого. Но два года под присмотром дяди Тилы лишили ее общения с молодыми людьми. Он сразу предупредил, что оторвет голову всякому, кто приблизится к ней на расстояние вытянутой руки, и Айлин не имела поводов ему не верить. «Вернешься домой, под ответственность родителей, делай, что хочешь, — заявил он. — А я церемониться не стану. Не умею».