— Детей своих не пробовали в соху запрячь? — неожиданно буркнул темноволосый мальчишка — кажется, брат Дарре.

— Или за деньги в клетке по городам возить да плеткой потчевать? — поддакнул Хедин.

Мама вздохнула еще горче, но Джемма даже не пошевелилась. Мама оправдывалась, а она не хотела слушать оправданий. Хотела только, чтобы все это оказалось дурным сном и чтобы он ушел раньше, чем мама скажет то, что навсегда разобьет Джемме сердце.

— Я лишь пытаюсь объяснить, но вам в Армелоне, наверное, не понять… — начала было она.

— Еще как понять, — неожиданно проговорил Тила, и даже Джемма не могла не заметить, как он покосился на отца Дарре и покрылся очевиднейшей краской стыда. — Если Лила распытать, он, наверное, много интересных историй припомнит. В том числе и про армелонцев.

Джемма, несмотря на сковавший было все тело ужас от признаний матери, вытаращилась сначала на отца Эдрика, а потом на отца Дарре в немом изумлении. Что там Эдрик говорил про второго дракона, который Армелон от нашествия кочевников спас? Так что же, это Лил и был?

— Что б доброе попросил, — с усмешкой заметил отец Дарре, потом обратился к младшему сыну и его товарищу. — А вы осадите, парни: тут и без ваших комментариев жарко.

Мальчишки покосились на молчавшего Дарре и смущенно понурились, а Джемма неосознанно еще ближе подтянулась к драконам. Мама бросила на нее быстрый взгляд и снова перевела его в землю.

— Мать умерла от драконьего яда, — продолжила она свою историю. — Долго мучилась, медленно угасая… Впрочем, быть может, всему виной было какое-нибудь изобретенное ею снадобье, которое она первым делом пробовала на себе, но меня она убеждала, что ее ранил один из ящеров, когда она ходила к охотникам за составляющими для своих зелий. После ее смерти отец подался в ловцы драконов и погиб в первом же походе. В качестве откупной за его гибель охотники отдали нам Чера…

— Дарре! — снова огрызнулся его брат.

— Придумали тоже: Чер, Желка, — опять поддержал его Хедин. — Как будто имен нормальных нет!

Джемма, как и Дарре, слушала молча. Ей казалось, что она должна сочувствовать маме, рано потерявшей родителей, а она почему-то совсем ничего не испытывала: ни жалости, ни отвращения, ни — что самое страшное — прежней безоглядной любви. Мама всегда была средоточием целого мира, и Джемма ни секунды не сомневалась в ней. Так что же — зря?

Тила цыкнул на мальчишек, и те, поморщившись, замолчали, а заодно отодвинулись от матери Джеммы подальше. И Джемма не могла их теперь осуждать.

— Я… после смерти мамы вся в ее дело ушла. Хотела найти способ дать жизнь ее рецептам. С братьями почти не общалась, — снова заговорила мама, и Джемма вдруг подумала, что не понимает, кому она все это объясняет. Дарре ее жизнь и оправдания уж точно не интересовали: вырвался на свободу — и слава Триаде! Тила слушал только из вежливости: сам пригласил — куда ж теперь деваться? Лил явно больше внимания уделял Дарре и его состоянию, чем исповедующейся незнакомке. Мальчишки и вовсе видели в ней только мучительницу их друга, и вряд ли мама этого не осознавала. И все же продолжала рассказывать: — Не знаю, откуда они деньги взяли, но на совершеннолетие они подарили мне крохотного, едва дышащего дракончика. Он был совсем блеклым от холода и голода, и я была уверена, что не сегодня-завтра он попросту испустит дух. Такая шутка была вполне в духе братьев, но, поскольку ящер, пусть даже самым маленький, был необходим мне в исследованиях, я решила попробовать его выходить. По первости, правда, рецепты интересовали меня куда сильнее нового питомца, особенно когда мне наконец-то стало удаваться то, чего так и не добились мои предки. Кто знает, быть может, наследственность в конце концов убила бы во мне материнский инстинкт в зародыше…

Но однажды я увидела, как черный бескрылый дракон превратился в замученного мальчишку с изувеченной спиной…

Джемма содрогнулась и сама не поняла, как вдруг обхватила Дарре за пояс и уткнулась лицом ему в бок, то ли защищая от давно прошедшей беды, то ли ища утешения у такой же человеческой жертвы, как она сама.

Мама даже не пошевелилась, глядя в одну точку и словно впав в прострацию.

— Никогда раньше при мне такого не случалось, — говорила она. — Я не думала, что драконы способны оборачиваться… Читала, но не верила… А тут… Просто мальчик… Младше меня… Год в страхе, впроголодь, под кнутом…

Словно глаза открылись… Да что там, просто мир перевернулся…

Быть может, почудилось мне, а быть может, и правда умоляла братьев отпустить мальчишку на волю, объяснить, как они не правы… как все мы не правы…

Что толку?

Когда Джемма впервые показала мне свою человеческую ипостась… Наверное, матери так смотрят на своих новорожденных детей… И чувствуют то же самое…

Счастье мое! — неожиданно с силой выговорила она и, подняв голову, поймала Джеммин взгляд. — Мне ничего в этой жизни без тебя не надо! Я отреклась от былого, я… Что бы ты ни думала сейчас, я люблю тебя больше всех на свете! Все отдам за одну твою улыбку! Все сделаю, только поверь мне, пожалуйста!..

У Джеммы екнуло в груди. Отвратительную пустоту залило привычным теплом: мама вовсе не отказалась от нее, мама любит ее по-прежнему! Да, ошибалась, да, боль причиняла, но разве Джемме судить? Для нее-то она всегда была самым близким человеком, готовым жизнью рискнуть ради ее благополучия!

И все же билось в душе сомнение, уничтожить которое под силу было только Дарре.

— Ты сможешь простить? — выразительно спросила она у него. Не для себя спросила — для мамы. Она-то на такой вопрос точно не решится.

Дарре несколько секунд смотрел на сестру своих мучителей. Потом вдруг усмехнулся и подхватил Джемму на руки.

— Если придете ко мне на свадьбу, — проговорил он. И Джемма освобожденно улыбнулась.

Кён отловил братьев почти у армелонских ворот: эти два кретина всерьез рассчитывали, что их пустят в город. Да с тех пор, как там новый дракон со своей мамашей обосновался, предупредивший, что их искать могут, все посты были подняты, будто по тревоге. Описание подчинивших взрослого ящера братьев отныне каждый дружинник знал назубок, а любого желающего попасть в Армелон обыскивали и допрашивали так, как будто он — самое малое — проклятое драконье золото пытался в город провезти. Братьев мигом бы под стражу взяли, и никакой подвластный им ящер не помог бы: сам Энда защищал Армелон от нападений и уж точно не стал бы церемониться.

Всю эту информацию Кёну сообщил отец, который, несмотря на исполненный приговор об изгнании, по-прежнему считал своим долгом заботиться о сыне и, вероятно, лелеял надежду на его скорое возвращение.

Еще один старый кретин!

Зачем бы Кёну сдался этот жухлый городишко, в котором предпочитали эндово отродье? Он и сам бы свалил из него подальше, когда подкопил деньжат — а отец в этом смысле был полным болваном, несмотря на занимаемый высокий пост, — да вот, не успел. И теперь помимо обогащения Кёна интересовала месть. Даже не так: месть стала самой главной целью в его жизни. Он должен был отплатить за свое унижение, да так, чтобы отдельные бывшие сограждане никогда этого не забыли. Но для этого Кёну нужен был идеальный план и идеальные союзники. И именно их он рассчитывал получить в лице покоривших дракона братьев.

Кён, правда, не ожидал, что они окажутся настолько тупыми и настолько отвратно-мерзкими. Он слышал, конечно, что до овладения техникой подчинения братья были простыми работягами и всю жизнь провели, копаясь в земле, но это никак не упростило его задачи: Кёна просто мутило от их грязного шмотья, от характерного запаха давно не мытых тел и от тех словечек, что позволяли себе братья в его присутствии.

Впрочем, долго он с ними знаться не собирался: до ярмарки оставалось всего несколько дней, и до этого момента заручившемуся согласием братьев Кёну предстояло провернуть несколько дел. И, прежде всего, отыскать еще одного мерзавца, готового за горстку рольдингов продать родную мать.