Дарре залечил все, что мог, несколько дней возясь с ним одним, но избавить Хедина от болей так и не смог. Ана очень надеялась, что хотя бы к свадьбе они отступят и он будет присутствовать на торжестве, радуясь за любимую кузину, но этому не суждено было сбыться. И Ану, так и не нашедшую в себе силы навестить его в госпитале хотя бы раз, охватил сильнейший стыд.

Ей, конечно, тоже досталось, да так, что дядя Эйнард запретил племяннице покидать кровать. Однако Дарре, словно обретший после избавления от своего дракона новую силу, поставил Ану на ноги невероятно скоро, так что она вполне имела возможность хоть мимоходом заглянуть в госпиталь. Но — странное дело — Ана вдруг забоялась встречи с Хедином. Не знала, что сказать ему после событий того страшного дня, и слишком сильно опасалась его реакции. Особенно если та будет такой, как обычно.

И Ана терпеливо ждала свадьбы, надеясь затереться в толпе гостей и, якобы случайно наткнувшись на Хедина, как-нибудь непринужденно поблагодарить его за заботу. А потом принять привычно-независимый вид и отправиться по своим делам, не думая, с какой вообще стати Хедин вдруг решил позаботиться о самой главной своей врагине и почему ее это столь сильно задело.

Но ее планам не суждено было сбыться, и Ана вдруг поняла, что не может больше подличать. Что бы Хедин ни сказал ей в ответ, чувствовать себя неблагодарной козой было еще хуже. И пусть она не просила заступаться за нее ни в первый, ни во второй раз, но каким-то незнакомым чувством понимала, что Хедину было важно это сделать. Так же важно, как ей сейчас с ним поговорить.

С трудом дождавшись окончания церемонии и всего на мгновение обняв молодоженов, она выскочила из Зала торжеств и помчалась к госпиталю. Благо, он был всего в паре кварталов, но и этого времени Ане хватило, чтобы невольно восстановить в памяти всю картину того кошмарного дня и сбавить шаг настолько, что дряхлая старуха могла бы ее обогнать.

Неожиданно оказалось, что стыд — это лишь малая часть того, что она испытывала. Непонятно, из каких глубин души, на волю выбралось смущение и почти парализовало всегда бойкую и бесстрашную Ану.

Как было просто общаться с Хедином на ножах, в уверенности в своей к нему ненависти и его зеркальном к ней отношении. Но разве тогда он рискнул бы своей жизнью ради спасения ее? Он ведь предпочел Ану родному брату, и вряд ли это можно было объяснить ее предыдущими действиями.

Ана замерла на пороге госпиталя, чувствуя, как внутри переливается неловкость. А ведь вроде бы доброе дело делала и горда должна собой быть. Во всяком случае, когда Эдрику помогала, всегда именно гордость и испытывала.

Что же с Хедином не так?

Ему было очень плохо там, между небом и землей. Кровавая маска на разбитом Кёном и его помощниками лице ничуть не скрывала ужаса в почти черных от расширившихся зрачков глазах; дыхание с каждой минутой становилось все более рваным; пальцы мертвой хваткой вцепились в прутья решетки — так, что Ана побоялась, сможет ли Хедин когда-нибудь их разомкнуть.

Эдрик крутился возле брата, пытаясь как-то подбодрить его, обещая, что их обязательно спасут, что отец найдет способ обхитрить этих уродов, что надо только потерпеть… А Ана почти сразу поняла, что Хедин его попросту не слышит, сражаясь с одолевавшим страхом и явно ему проигрывая. И, когда глаза у него окончательно остекленели, а конечности начало сводить судорогой, Ана сделала то, чего никак от себя не ожидала.

Она всегда считала себя жестким и самодостаточным человеком, не способным на нежности. А тут вдруг подошла к Хедину, осторожно обняла его сзади за плечи и прижалась губами к взлохмаченным, перемазанным грязью и кровью волосам, а потом принялась шептать какие-то успокаивающие слова и даже песню тихонько затянула — одну из тех, что мама пела ей, когда Ана совсем еще крохой была.

Эдрик вытаращился на нее, как на ненормальную, и явно подумал, что она тронулась умом вслед за его братом. Но Ане было все равно. Не могла она смотреть на мучения Хедина, и вовсе не потому, что он пытался до этого ее защитить. И даже не потому, что когда-то спас ей жизнь, зажав рану на виске. Ана пела, а сама ощущала непривычное тепло в груди и острое желание, чтобы ее способ обязательно помог Хедину. Потому что несчастья с ним она бы себе не простила.

Она не заметила, когда Хедина перестало трясти, но в один прекрасный момент почувствовала, как что-то в нем изменилось. И хотя дыхание по-прежнему было трудным, а руки так и пытались раскурочить клетку, Ана поняла, что Хедин начал приходить в себя и, несомненно, заметил и ее объятия.

Ни испугаться, ни пожалеть о своем поступке Ана не успела, потому что кто-то выстрелил в державшего их синего дракона, и Хедин, подмяв ее, приготовился принять удар на себя.

Дальше Ана почти ничего не помнила. Очнулась она в отцовских объятиях, пропустив бой Дарре и явление Божественной Триады. Но ничего из этого не волновало ее столь же сильно, как отношение Хедина и его попытка ей помочь. И вот теперь Ана не знала, чего хочет и как быть с царящей в сердце неразберихой.

Какая-то неведомая сила — наверное, та же самая, что впервые проявила себя в клетке, — вынудила ее обогнуть госпиталь и приблизиться к открытому окну мальчишеской палаты. Соблюдая крайнюю осторожность, Ана заглянула внутрь, втайне надеясь, что не увидит здесь Хедина. Но и этому желанию не суждено было исполниться: единственным пациентом сегодня оказался именно он. Сидел в кровати, оперевшись спиной на подушку и задрав голову к потолку, и Ана не удержалась от вздоха, заметив все еще незажившие кровоподтеки на его лице и торс, накрепко перевязанный бинтами, проглядывающими сквозь полузастегнутую рубаху.

Ана сжала кулаки и приказала себе действовать. Потом зажмурилась и еще раз приказала. Потом повернулась вокруг своей оси и обозвала себя трусливой зайчихой.

Потом полыхнула к себе ненавистью и с ловкостью белки взобралась на подоконник, чтобы следом спрыгнуть на пол палаты и бесстрашно посмотреть Хедину в глаза.

Вряд ли она осознавала, какое способна произвести сейчас впечатление: нарядная, раскрасневшаяся, с горящим взором и самым боевым настроем на лице. Меньше всего на свете Хедин ожидал увидеть ее здесь и увидеть такой — одуряюще красивой и почему-то запыхавшейся, словно она только что удирала от дракона.

Хедин чувствовал себя последним идиотом, но не мог отвести взгляд. Уверен ведь был, что она теперь вообще замечать его перестанет — после такого-то спектакля в клетке. А она… Со свадьбы, что ли, сбежала, коли в таком платье и с головой прибранной? Хедин брата с новой подружкой, решивших пожертвовать торжеством заради него, кое-как выдворил, а с Аной что делать? Мало было позору неделю назад, так еще и сейчас собственной беспомощностью щеголять. Хедин же не по собственной прихоти в госпитале ошивался: все тело ныло и голова раскалывалась при малейшем движении. Эйнард, удостоверившись в правильном срастании костей у племянника и отсутствии других серьезных повреждений, велел просто ждать, когда организм полностью восстановится, а Хедин только сжимал зубы, не желая спорить, усугубляя собственную несостоятельность.

— Чего тебе? — обозлившись на себя за распущенные нюни, буркнул Хедин и непроизвольно натянул одеяло до самого подбородка.

Ана осторожно шагнула вперед, с одной стороны, радуясь, что он первым начал разговор, с другой — теряясь от его сердитого и в то же время словно смущенного голоса. А ведь раньше он ее только раззадоривал. Сейчас же даже ответа на вопрос в голове не было.

— Я… думала, ты на свадьбу придешь, — нечто совершенно глупое и неуместное пробормотала Ана. Хедин передернул плечами и скривился на мгновение от боли.

— Уверен, что они отлично справились и без меня, — заявил он, глядя на Ану с заметным подозрением. Опять какой-нибудь гадости ждал? Неудивительно, наверное, да только Ане меньше всего хотелось нынче дерзить.

— Совсем плохо, да? — негромко спросила она и тут же вздрогнула. Лицо у Хедина покрылось пятнами, а глаза заметали молнии.