— Может, тебе не хочется ничего про драконов вспоминать, — пробормотала она. — Дядя Лил вон вообще всю жизнь свою вторую ипостась ненавидел и избавиться от нее мечтал. Может быть, и я куда-то не в свое дело лезу? Может быть, тебе тоже неприятно…

Дарре улыбнулся, греясь ее заботой.

— Ничего не имею против драконов, — заявил он. — Не знаю, почему отцу так трудно было: по мне так что люди, что ящеры — все похожи. Есть такие, как родители, а есть и такие, как Кён.

— А такие, как я? — игриво спросила Айлин и улыбнулась так, словно заранее знала ответ на свой вопрос. Дарре тоже его знал. С тех самых пор, как впервые увидел свою рыжую девчонку и в секунду понял, что пропал.

— Такие же яркие или такие же острые на язык? — без тени смущения поинтересовался он. Айлин насупилась, явно желая услышать другое. Она теперь все время кокетничала, словно проверяя свою власть над Дарре. Его это забавляло донельзя: неужели у Айлин все еще были сомнения в нем? После всех его срывов и признаний, которых он сам от себя не ожидал? Вряд ли они могли красить мужчину, и Дарре испытывал откровенное замешательство всякий раз, когда с его губ слетало потаенное. Он с детства научился держать язык при себе: приемной матери было не до его самовыражения, а уж хозяевам…

Дарре подавил забившийся было в сердце ужас, но не сжать кулаки не смог. Энда подери, да когда же это закончится? Шесть лет на свободе: родители, любимая, дело нужное — все есть, а стоило чуть только задуматься, расслабиться — и оно снова засасывало в прежнюю боль, унижения, в неистребимый кошмар прошлого. И следом и страхи вылезали — что родителям он в тягость, что Айлин его просто жалеет, что не сегодня-завтра дар пропадет и никому больше изуродованный дракон не будет нужен.

Эти приступы отравляли жизнь, словно высасывая из души все хорошее и наполняя ее отвратительной хлюпающей грязью. Дарре, к счастью, научился справляться с ними, широко распахивая глаза и дыша полной грудью, чтобы окружающая действительность затмила намертво вросшие в память мучения. А с недавних пор не надо стало и замирать истуканом на несколько минут, презирая себя за пробирающую тело дрожь и лихорадочно ловя клочки воздуха, не желающего проходить сквозь сведенное горло; достаточно было лишь привлечь к себе Айлин, зарыться носом в ее золотые локоны, почувствовать ее ладони на своей спине, или шее, или в волосах. Главное — сделать это так, чтобы она не заметила побелевших скул, расширившихся зрачков и резких судорожных движений — словно Дарре тянулся за последней надеждой. А вот это ему пока удавалось не слишком хорошо.

— Дарре…

Голосок озабоченный, лицо расстроенное. Угу, опять попался. Мужчина, будь он неладен!

— Если бы в Долине был кто-то, хоть немного похожий на тебя, ни за что на свете ее бы не покинул, — выговорил Дарре то, что Айлин и ждала с самого начала, но сейчас ее это уже не волновало. Напряженная спина, пульсирующие шрамы — он что, догадался, куда она его вела? Тут недалеко, конечно, но Айлин тщательно запутывала дорогу и отвлекала всякими глупостями, только чтобы он не раскрыл ее замысел раньше времени и не вывернул причину, толкнувшую Айлин на хитрость, шиворот-навыворот. Как сейчас.

— У тебя руки холодные, — чувствуя, как и ее пальцы коченеют от страха, проговорила она. Дарре тут же разжал объятия, опустил голову.

— Прости!..

Айлин вздрогнула: на глаза навернулись слезы. Эгоистичная дура! Пирог ей, видите ли, малиновый заказали, а она, видите ли, запаха малинового в последние годы не выносила. Вот и решила, видите ли, клин клином выбить и повторить первый поцелуй на той самой поляне, только совсем с другим продолжением. Чтобы не было больше в голове ассоциаций между этой сладкой ягодой и унижением любимого человека.

Вот только Дарре поставить об этом в известность не потрудилась. И о чувствах его не подумала: вон как «урод и дикарь» крепко ему в память впечатались, может, он эту поляну вообще за версту обходил, а Айлин…

— Ненавижу малину! — с надрывом выдохнула она.

Дарре непонимающе замялся, пытаясь разобраться, что произошло, и решить, как поступить дальше. Показалось, что в голосе Айлин проскользнуло разочарование, когда она про руки ему сказала. Наверное, все-таки другого поведения от избранника ждала и не рассчитывала, что он вот так на ровном месте будет паниковать. Дарре и сам не мог весомой причины найти, чтобы хотя бы перед собой оправдаться за очередной срыв. И только слова Айлин о малине открыли глаза.

Дарре даже осмотрелся невольно.

Усыпанная шишками лесная тропинка огибала стройные стволы сосен и берез, теряясь в буйной июльской зелени. Если пройти чуть дальше и свернуть направо, попадешь на ту самую поляну, где Дарре когда-то пережил одни из самых отвратительных минут в своей жизни. И как это он внимания не обратил, куда Айлин его вела? Ведь не случайно же они здесь оказались — и упоминание ею малины только подтверждало это подозрение. И… что?..

Расстаться хочет? Высмеять снова? Унизить, как два года назад? Глупости! Разве тогда дрожала бы, как осиновый лист? И прятала слезы, упирая взгляд в землю? И сжимала одной рукой другую так крепко, что, казалось, сломает?

Дарре ничего не понимал, только чувствовал, что ей плохо. А от этого, как Айлин сама признавалась, существовало лишь одно средство.

Он снова шагнул вперед и крепко-накрепко заключил ее в объятия. Потом спросит, когда Айлин хоть немного успокоится. А пока совсем другое важно.

Айлин обхватила его за шею с такой силой, словно теперь сломать хотела ее.

— Почему у тебя руки холодные? — требовательно и в то же время совершенно жалко спросила она. — Я опять все испортила, да?..

— Пока не сказала, что знать меня не желаешь, нет, — сам не понял, как, ответил Дарре и мысленно помянул Энду, увидев, что в глазах Айлин заплескалось смятение.

— С ума сошел!.. — еле выдавила она. — Да я же!.. Я!..

Дарре, не выдержав, прижался губами к ее губам. Что тут объяснять, когда значение имели только ответные поцелуи Айлин? От них уходили отвратительные мысли и отступали изматывающие чувства. Будет ли такое время, когда они прекратят сомневаться друг в друге и бояться, что все происходящее неправда? Наверное, будет. А пока нужно просто проявить терпимость и к любимому, и к самому себе.

— Тогда рассказывай, что задумала, — не переставая нежно касаться губами ее лица, прошептал Дарре. — А на руки не обращай внимания: к тебе это отношения не имеет.

— Ко мне теперь имеет отношение все, что тебя тревожит, — подставляя то одну, то другую щеку, отозвалась Айлин. — Я женой твоей, между прочим, собираюсь стать. А ты все время подвох какой-то ищешь и ждешь, что я не сегодня-завтра за старое возьмусь. Я заслужила, конечно, никуда от этого не денешься…

— Это ты так думаешь, — прервал ее Дарре, принявшись целовать нагревшиеся под жарким солнцем золотые волосы. — Смешная рыжая девчонка. Да разве я стал бы дом строить, если бы не верил, что ты этого хочешь?

Айлин вскинула голову и заглянула ему в глаза.

— Если доверяешь… — она протянула ему руку, и Дарре недоуменно, но без единого колебания сжал ее ладошку. Айлин улыбнулась. — Давай тогда разрушим последнее препятствие. Я хочу… хочу все исправить…

И она потянула его на ту самую поляну, которая в последние годы Дарре разве что в кошмарных снах снилась. Но какие теперь кошмары, когда Айлин, едва ступив на окруженную малиновыми кустами лужайку, тут же обернулась к Дарре, обхватила его за талию и прижалась к груди? Он тоже сомкнул объятия, ласково поглаживая ее по голове и слыша только чуть прерывистое дыхание. Почему-то у него даже мыслей раньше не было, что не одному ему нелегко пришлось после того поцелуя. А ведь Айлин признавалась, что боялась его холодности после своего поступка. И ненавидела малину…

— Я так часто думала, что было бы, если бы нам тогда никто не помешал, — прошептала Айлин. — Каждый день вспоминала и переживала заново… Я ведь уверена была, что не получится ничего: мы же оба… просто не умели… А ты целовал так, будто я единственной на всем свете была…