Одной рукой нащупал пульс, вторую, воодушевившись слабыми, но ровными ударами, прижал к поврежденному виску, позволив Хедину с надрывом выдохнуть и впиться в Дарре таким взглядом, словно тот явил перед ним всю Божественную Триаду за раз. Дарре приказал себе не обращать на это внимания и, сосредоточившись, отыскал поврежденный сосуд.

Заживить его большого труда не составило, но даже остановившаяся кровь не принесла привычного облегчения. Напротив, Дарре волновался все сильнее, а мерзкий голосок в голове продолжал убеждать, что ничего не получится. Что удача всегда отворачивалась от него в самых сложных ситуациях. Когда Дарре попал в охотничью ловушку. Когда не успел переплавить цепь. Когда не смог вылечить Вилхе от лихорадки и брату пришлось справляться собственными силами. Эйнард сказал тогда, что божественный дар, очевидно, ограничен физическим воздействием, а бороться с охватившими все тело болезнями Дарре не под силу. И пусть у Аны совершенно явно обозначилась полученная травма, воспоминания о собственной беспомощности возле постели мечущегося в горячке Вилхе накатывали волнами, не давая спокойно дышать. Еще и Хедин, на пару со вторым мальчишкой ждущий от Дарре чуда, добавлял нервозности. Чтобы хоть как-то избавиться от этой слежки, Дарре потребовал от них сообщить о произошедшем с Аной несчастье ее семье и Эйнарду, покинувшему сегодня госпиталь до печального известия.

— Слышал? — угрюмо проговорил Хедин второму мальчишке. — Сначала за доктором, а потом за семьей. И морду не криви. Натворили дел.

— Сам натворил, — буркнул тот, но спорить не стал и, взобравшись по крутому склону, скрылся с глаз. Дарре не заострил внимание ни на том, что вдвоем эта миссия далась бы мальчишкам быстрее, ни на том, что обнаружился виновник случившегося несчастья. Будет еще для этого время. Когда Ане хоть немного полегчает.

— Тут… лошадь могу привести… — пробормотал Хедин, не отводя глаз от окровавленной косы. — Можно… в госпиталь ее…

Дарре качнул головой: уж что-что, а запрет перемещать раненого при падении Эйнард вдолбил ему в память намертво.

— Не сейчас, — ответил он, ища другие повреждения. Сначала самые опасные: позвоночник, внутренние органы. На первый взгляд вроде бы все более или менее в порядке: лишь в паре мест пришлось использовать свое умение. Но по рукам от хрупкого детского тельца поднималась тревога — тянущая, выматывающая, отнимающая силы. Дарре ничего не понимал. — Она сознание сразу потеряла? — уточнил он, не переставая ощупывать Ану, проверяя теперь конечности и заживляя по пути мелкие ссадины. Получив положительный ответ дрогнувшим голосом, задал следующие вопросы: — Вы ее не трогали? Не пытались в себя привести? Что вообще произошло?

— Ветка не выдержала, — все тем же бесцветным тоном отозвался Хедин. — Ана вместе с ней… Головой ударилась… Мы с Эдриком ветку оттащили, а она… В крови вся…

— Ты правильно все сделал, — сказал Дарре, сам не зная, зачем пытается успокоить мальчишку, который, вероятно, и стал причиной падения Аны. Его бы вздуть, как следует, чтобы в следующий раз думал, прежде чем что-то делать, но гнева у Дарре не было. Страх и сомнения в собственных силах выпотрошили его напрочь и явно не собирались останавливаться на достигнутом. И ведь вроде бы все не так плохо: по крайней мере, внешне так казалось. Дарре не чувствовал в пальцах покалывания, значит и ран больше не осталось. Получилось? Несмотря на колыхавшийся страх? И ничего?..

Ана вдруг изогнулась, побледнела еще сильнее; с губ сорвался слабый стон, перешедший в хрип. Дарре содрогнулся, похолодев: пропустил, не нашел, не смог вовремя…

Судорожно обхватил ее за голову, пытаясь отыскать источник беды, но пальцы почти онемели и совсем ничего не чувствовали. Если бы Эйнард был рядом, сказал, что искать… А у Дарре опыта кот наплакал: он кости выучил, а здесь — едва дышащий, беспомощный, самый родной на свете комочек. Словно восковые щеки, прилипшие ко лбу белые прядки, совсем ледяные скрюченные пальчики…

Дарре прижал их к губам, то ли пытаясь согреть, то ли вознося богиням молитву о милосердии. Зажмурился. Если на него нет никакой надежды, то, может, хоть небеса откликнутся? Разве заслужила Ана такую судьбу?! Да пусть Энда отнимет у него все, что есть, пусть обратно в клетку вернет, только открылись бы снова яркие глазки, только изогнулись бы губы в насмешливой улыбке, только сжался бы кулачок и погрозил в чем-то опять провинившемуся Дарре…

Пальцы кольнуло так, что даже в спине отдало. Дарре сам не заметил, но и в секунды отчаяния он продолжал обследовать сестру. Значит, есть у него не только дар, но и докторское призвание? Тогда почему он позволяет себе сомневаться? И тратить силы на колебания?

Запретив себе думать о чем бы то ни было, кроме учебников Эйнарда, Дарре снова закрыл глаза и поймал болезненный сигнал. Что там, в недрах головки сестренки, могло повредиться и как это восстановить, он не знал. Поэтому представил свое тело с текущими по венам жизненными соками и усилием воли перенаправил эти светящиеся ручейки к пальцам. Кожа тут же стала гусиной, а холод, изгнанный из души, атаковал снаружи. Дарре не помнил, чтобы так мерз, со времен цирковой клетки, но это сейчас не имело значения. Главное, что ладони пылали и жар от них передавался Ане, возвращая ее личику краску, успокаивая измученное дыхание, расслабляя сведенные судорогой конечности.

У Дарре онемела спина, и слабость разлилась по всему телу. Только рубцы по-прежнему жгло огнем, и, казалось, лишь это держало его в сознании. Еще немного, еще потерпеть, пересилить себя и отдать Ане все, чего она заслуживает. Разом задрожали и руки, и ноги, словно мышцы отказались служить. Колени подогнулись, припечатывая Дарре к земле, но он и теперь не позволил себе отпустить сестру. Картина перед глазами начала размываться, а в ушах зашумело — гулко, противно, словно предупреждая, что пора остановиться. На лбу выступил холодный пот…

— Дайе… — шевельнулись Анины губы, и он провалился в какое-то небытие…

* * *

Айлин сидела на земле, прислонившись спиной к одинокому дереву и осторожно касаясь черных с золотом волос. Что-то скажет ей за такие вольности Дарре, когда придет в себя. Но пока еще этого не случилось и забравшие Ану в госпиталь родители ненадолго оставили их наедине, Айлин решилась уложить его голову к себе на колени и ласково распутывала густые пряди, немного смущаясь и вместе с тем чувствуя невероятное воодушевление.

Когда они с родителями добрались до места, от открывшейся картины впору было схватиться за сердце. Застывший в ужасе Хедин, окровавленная Ана и покачивающийся от слабости Дарре. Когда отец добежал до них, Дарре рухнул как подкошенный, и у Айлин внутри что-то оборвалось, а потом разлилось болью по груди, перехватывая дыхание, заполняя страхом, вызывая…

Айлин замотала головой, изгоняя воспоминания. К чему их ворошить, причиняя себе страдания, когда сейчас в душе переливались совсем другие чувства?

Убедившись, что Ане ничего не угрожает, отец уделил Дарре пару минут и с уверенностью заявил, что тому надо просто отдохнуть, чтобы организм восстановил истраченные резервы. По его словам, у дракона это должно произойти довольно-таки быстро. Потом пообещал прислать кого покрепче из госпиталя, оправдываясь тем, что физически не сможет дотащить до него и Ану, и бессознательного Дарре. Попытался попросить Хедина побыть пока здесь, но Айлин, переборов боязнь родительского непонимания и осуждения, заявила, что позаботится о Дарре сама. Мама, занятая хлопотами с племянницей, даже не обратила на это внимания. Папа, очевидно оправившийся от первого испуга и обнадеженный почти здоровым видом Аны, только добродушно усмехнулся. И даже Ана, чьих возражений Айлин опасалась больше всего, почему-то не только не стала возмущаться посягательством кузины на ее обожаемого брата, но даже умудрилась шепнуть что-то вроде: «Береги его». Айлин проводила Ану изумленным взглядом, не представляя, что с той вдруг случилось. Явно не травма повлияла, потому что дернувшийся было к ней Хедин тут же огреб традиционную колкость: